— То случайно я мимо шла, — неубедительно заныла Мурзик.
— Стоп, ты, товарищ, выходит, местный? — догадался Вано. — Знаком с этой… гражданкой?
— Афанасьев. Константин Афанасьевич. Мастер с «Пролетария», — сухо представился дед. — Барышня у нас тут частенько мелькает. Зимой пропадала, потом опять с этими… На выставке пристроились в брошенных балаганах. Пакостят, с хулиганьем сцепляются, с «Осодмилом»[4] шутки шутят.
— Да ни в жизнь! — возмутилась Мурзик. — С этими сявками, так то вообще не мы…
— Твой дружок за складом трется, по нему вас и приметил, — Афанасьев глянул на Игоря. — Короче, товарищи из органов, я ее забираю. Бумаги какие там надо, справки, на этой шестидневке все оформлю.
— Хм, а если конкретнее? — уточнил хозинспектор.
— Чего тут конкретнее? Шефство-опекунство беру. Если в детдом или лагерь — пропадет там дура. Она уж шустрая, знающая. А мы люди семейные, троих подняли, еще одну на ноги поставим. И не забалует.
— Это вообще как⁈ — вознегодовала княжна. — В рабы что ль? Печку топить, дрова стеречь?
— Цыц! На меня смотри, дура. Ты тогда от ремня танцевала, но молчала. Я тебе дюжину горячих по голяжкам всыпал — и ни ударом более. Человек слова. Всё, пошли.
— А может я… — протестующее начала Мурзик.
Константин Афанасьевич, не тратя слов, указал пальцем в сторону проулка. Палец был темный, с намертво въевшимися в трещины кожи пятнами от металла и краски. Панцирный палец, убедительный.
Княжна втянула голову в плечи и, шаркая весьма свободными туфлями, двинулась по указанному направлению. Но молочную бутылку прихватить не забыла.
— Одно мгновение, Константин Афанасьевич, — заикнулся Игорь, — так серьезные дела не делаются…
— А как они делаются? — шевельнул седой бровью старик. — Или не доверяете?
— Доверяем. Только сложности с оформлением могут возникнуть, — пояснил начоперот. — Там такая бюрократия, что…
— Управлюсь. На фабрике помогут, — отрезал Афанасьев.
— Это да, не должны вам отказать, — согласился Вано. — Вы ведь в восстании девятьсот пятого участвовали?
— Ишь, знаете, — слегка удивился старик. — Было такое по молодости, не отрицаю.
— Органы много чего знают, — не замедлил значительно намекнуть осведомленный начоперот. — Не выпячиваете, значит, революционные заслуги?
— Грамота на стенке висит, а чего еще выпячивать? — усмехнулся заслуженный революционер. — В партии не состою, заседать мне некогда, в цеху дел хватает.
— Жаль, мы помочь не сможем, — сказал Игорь. — Не по нашей линии проблема.
— Обойдусь, — отмахнулся мастер. — На рынке вы, того, хватко. Я только частью видел, от керосиновой лавки до вас было далековато. Но ловко. И главное, как сквозь землю провалились. Эта стервь безголовая сидит, плачет, а вас как смыло. Потом, вроде, появились, опять сгинули. Ну, думаю, черт попутал, хорошо хоть Адельку в запале не застрелили.
— На меня им пульку жаль, — откликнулась бредущая впереди княжна. — А ты, дед, сам-то по молодости за правду выступал, а нынче свободных граждан по ногам лупишь. Ремень что дубина, мля его…
— Не сравнивай. Каждому возрасту своя правда, — цыкнул Афанасьев. — А чтоб до свободной гражданки дотянуть, из тебя еще говен пуда два придется вышибить. Еще разок без дела матернешься, ремень возьму. Я два раза не повторяю.
— Вот она, ваша правда жизни, — вздохнула Мурзик, помахивая бутылкой.
Свернули в Мароновский…
— Слушай, что, так ее и оставим? — прошептал Игорь на ухо начопероту.
— А чего мяться? Ответственности боишься?
— Да какая с нас, дохляков, в этом деле ответственность? Просто как-то легкомысленно.
— Чего тут легкомысленного? Я его знаю, этого Афанасьева. Проверенный…
— Вы ежели сомневаетесь, так прямо скажите, — рубанул, оборачиваясь, старик.
— Не, мы о служебном. Сами понимаете, не для всех ушей, — вывернулся начоперот.
— То иное дело. Спешите? А то зайдете, чаю попьем. Жильем мы обеспечены, не сомневайтесь, — прищурился Афанасьев.
— Спешим, но в меру. Чаю попить с хорошими людьми, то служебной дисциплине не противоречит, — откликнулся Вано.
— Дармоеды они, эти лягавые, — приглушенно сообщила палисаднику мрачная аристократка.
Мароновский переулок в эту довоенную смену оставался патриархальным — такие домишки, узкие лесенки на спусках, яблони и полисадники к лицу разве что уездному тихому городку. Только фабричный корпус впереди, кирпичная ограда да высокая труба наводили на мысль о большом городе.
Афанасьев открыл калитку: в тесном, запутанном дворике, в нагромождении пристроек и разномастных навесов, прятались обшарпанные двери квартир.
— Дом восемь, строение девятое, — пояснил Константин Афанасьевич. — Просторно, две комнаты…
Поздоровавшись с соседом, затачивающим у дворового верстака пилу, прошли внутрь.
— Вот, мать, изловил, — объявил Афанасьев открывшей дверь женщине. — На рынке попалась.
— Ничего я не попалась, — озираясь, возразила Мурзик. — Случайно замели…
— Молчи, когда старшие разговаривают, может, за умную сойдешь, — старик кивнул на гостей. — Товарищи из органов, рынок чистили. А это моя супруга, Авдотья Тихоновна…
Низкое окно выходило прямо в переулок — ни этого окна, ни этого домика, Игорь не помнил. Бегал мимо в начальные классы, не приходило в голову в окна заглядывать. А в начале 70-х снесли эти домишки и сделали футбольное поле на их месте. Хорошее, с завозным речным песком…
Пили чай с сахаром вприкуску, Вано с дедом беседовали о сельскохозяйственной выставке. За занавеской пыталась визжать княжна — ее мыли и вообще приводили в порядок. Суровая Авдотья Тихоновна, судя по всему, не находила нужным реагировать на протесты. Игорю было как-то тяжко — фотографии на стене тоску наводили, и вообще… Еще в досмертной жизни легко делил лица на чужих фото на живые-мертвые, а уж теперь-то… У Афанасьевых один сын в живых остался, да и тот далеко. Старики девку на ноги может и поставят, но что с ними дальше будет… Впрочем, никчемный вопрос. Будет с ними то, что со всеми людьми случается, кроме тех «особо-удачливых», что в керсты приписываются…
— Завтра в баню. А пока так, — кратко сказала хозяйка.
Преображенная Мурзик всхлипнула, бухнулась на табурет и ухватила кусок сахару.
— Чашку и блюдце возьми, — не глядя, сказал Афанасьев.
Вымытая девчонка ликом посветлела, да и опухоль с глаза практически сошла. Волосы коротко и неровно острижены, прихвачены на затылке старым полукруглым гребнем. Может, и правда княжна? Черты лица тонкие, разрез глаз запоминающийся. Капризность губ, опять же…
— Спасибо за чай, пойдем мы, — сказал Вано, поднимаясь. — А ты, Адка, не глупи. Побегала, пора и умом жить. Скоро новую школу у церкви отгрохают, зацепишь там выпускные классы, географию доучишь. И верно Константин Афанасьевич намекает — умный человек много языком не болтает.
— А то я не знаю, — пробухтела Мурзик, катая за щекой сахар. — Совет каждый дать норовит. Нет бы, самим очень умно и тактично помолчать. А Адка — имя поганое, церковное и старое. Вы мне его не лепите.
— Ладно, паспорт будешь получать, Райкой запишешься, — ухмыльнулся Вано.
Заготовители шли к Якиманскому переулку.
— Да, с провиантом сегодня не особо получилось, — отметил начоперот. — С другой стороны, хорошее дело сделали. Да и ты не сплоховал. Нокаут сметано-баночный — редкий приемчик, я аж ахнул.
— А я чуть не обделался. И тут у меня кое-какие вопросики возникли, — злобно намекнул Игорь. — Если у нас такие спонтанные «перехваты» намечены, то недурно бы меня чем-то вооружить. Кроме сметаны и баллона, который уже сказал свое полное «пшик».
— Я и говорю — созрел ты. Подберем вооружение, тактику обсудим, — Вано подергал себя за ус и ляпнул. — А ведь красивая девка вырастет. Если не скурвится. Я бы на ней женился. Потом. Если бы остался живым.
— Не дай бог! — с чувством сказал хозинспектор.
— В каком смысле?
— В прямом. Невесты с таким бурным прошлым я бы даже такому балбесу как ты, не пожелал.
Заготовители зашли в магазин на Калужской площади, взяли хлеба, колбасы, бутылку «горькой-винторговской» и зачем-то красивую коробочку шоколадного набора «Весенний луч».
— Все же надо было нам по пути к Афанасьевичу что-то прикупить, — сожалел Игорь. — Вперлись в гости с пустыми руками. Небогато живут, а тут еще эта тощая сахаро-пожирательница.
— Кто знал? Случайно все вышло. Но я деду из твоей коробки барских папирос отсыпал, — сообщил щедрый начоперот.
Уже дома, разливая по рюмкам водку и с удовольствием вдыхая аромат поджаренной колбасы, Игорь поинтересовался:
— А скажи мне, товарищ начальник поста, с чего ты на рынке такую мхатовскую паузу держал? Меня испытывал? А если бы сметана подвела? Я полагал, ты одного подстрелишь, а двоих как-нибудь попробуем повязать.
— У меня такой план и был, — объяснил Вано. — Только в пистоле у меня два патрона. Они ж, маузеровские, дефицитные. Вот я и прикидывал чтоб наверняка бить. Но мы и так управились, сэкономили.
Хозинспектор брякнул бутылку на стол и процедил:
— Ну, ты, Ваня, и дебил…
Глава 8Инструментарий и литера «Д»
…все эти сытинские книги, книжонки и газетные листы дают изумительную картину какого-то издательского хаоса
А мне те книженции нравятся. Доходчиво и с картинками.
воздухоплаватель-наблюдатель,
ответственный координатор ценных грузоперевозок
Смена выдалась сугубо зимняя: косо сияло солнце, сверкали сугробы, мороз немедля принялся терзать нос и щеки. Высились вдали белокаменные башни Кремля, темные постройки посадов тонули в непорочной белизне снегов, да и вообще мир обезлюдел и вымерз напрочь. Из живого только дымы печных труб, тянущиеся в краткое блистание солнечного утра, да красующаяся на ближней дороге кучка свежего навоза. Хотя до дороги, вон, тоже не доберешься — сугробы до самых… ну, много выше колена.