ное «упорядочивание».
— Так зачем ждать? Поезд-то циркулирует. Как раз и довезет куда надо.
— Да, но с графиком-то у нашего вольного состава… — Вано посмотрел на часы, — где гарантия что поезд вообще появится? Кроме того, этот несчастный Трегубов уже сколько кругов на призраке по Кольцевой нарезал. Как пить дать, еще столетие намотает, пока заново отловим.
Керсты понимали, что поезд придет, стоит его только позвать — свой поезд, московский, хотя и иллюзорный, скучно ему без пассажиров. Вот с живым, но заглючившим товарищем командировочным сложнее — какой-то явный сбой в его сознании, не выйдет человек на «Комсомольской», прошляпит и продолжит кататься, о ситро мечтать.
— Может, проводим? Рискнем? — неуверенно спросил Игорь.
Понятно, отлучаться так далеко от Дома-Объекта было жутковато и, наверное, в этом крылось очевидное нарушение гарнизонной дисциплины. С другой стороны, не бросать же несчастного Трегубова на произвол злой метрополитеновской судьбы?
— Не знаю, — заколебался Вано. — Мы с тобой может и выдержим. А Ворона? Она не тренированная и вообще чувствительная. Слышишь ход нашей мысли, а, товарищ Мостовая?
— Слышу, — заверила девушка, не прерывая свой малосодержательный диалог с гостем столицы. — Ваня, ты сам куда почувствительнее меня. И к Якиманке вдвойне привязан. Разумнее нам с Игорем проводить гостя, я как раз я метро посмотрю — когда еще случай выдастся? А ты в гарнизон вернешься, чай заваришь.
— Значит, выдержишь? Уверена или как? — сурово уточнил начоперот.
— Была бы не уверена, не предлагала.
— По-моему, у вас возникла мысль осквернить наш советский метрополитен, — с горечью констатировал проницательный комсомолец. — Омерзительно зависимые вы люди. Никогда бы такого не допустил, если бы не оперативные обстоятельства. Ладно еще в эти годы метрополитен имени Кагановича, а я к наркому без особой симпатии…
— Мы блудную душу проводим в лучшем виде, — заверил Игорь.
— Он-то блудный, а вы вообще блудливые, — припечатал начоперот. — Ладно, где этот состав неучтенный, брови его колесиком?
В туннеле немедленно засвистело-застучало: должно быть, поезд-призрак сделал очередной виток по Кольцевой, а может, появлялся, как только редкие пассажиры намечались.
Игорь взял гражданина Трегубова за локоть:
— Садимся. Сейчас быстро докатим, не волнуйтесь.
— Да-да, мне бы к поезду успеть. Я же билет закомпостировал, а тут такая незадача. Ей-богу, товарищи, я и объяснить не могу…
С другой стороны за керста ухватилась утерявшая уверенность Ворона. По-змеиному зашипели закрывающиеся двери, оставшийся на платформе начоперот выразительно погрозил кулаком отбывающим подчиненным…
Странная это была поездка. Едва вкатили в темноту туннеля, как навалился ужас. Куда⁈ Куда ехать⁈ Дом же здесь остается, нельзя без него. Игорь был готов вскочить, дернуть стоп-кран. С усилием представил, что сейчас наверху — ведь все рядом, еще и под мостом не пролетели — все та же Якиманка, пусть и глубокого залегания. Мигали плафоны, мерцали соседние вагоны. Состав казался сборным: сели в непримечательный вагон поздносоветской постройки, дальше гремел желтостенный ретро-вагончик с гнутыми светильниками-бра, с другой стороны мчался сдвоенный «крокодил» с многочисленными табло и гибким тамбуром. Непрерывно болтал гражданин Трегубов — на грани истерики товарищ. И Ворона готова сорваться — на скулах уже проступил открытый черный чугун. Игорь понимал, что сейчас девичьи пальцы-тиски сломают ему руку, но это даже к лучшему — пусть боль заслонит, отгонит страх…
Без остановки проскочили «Парк культуры». Куда? Куда везет? Уж точно не в голубой неоновый рай поезд-призрак несется. Вагон немедля еще сильнее зашвыряло на стыках рельсов, вот-вот стену туннеля зацепит, сорвет кобеля, хлестнут в открытые форточки жирные, искрящиеся обрывки электрических корней…
Спокойно! Там, наверху, Садовое кольцо, все знакомо, все тысячу раз хожено. Игорь через силу улыбнулся, кивнул вверх, прокричал в твердое ухо девушки:
— Я здесь как-то Зубовский переходил, так меня безумная бабка зонтиком приложила. Представляешь? Прямо на переходе, прилюдно как врежет! Совершенно жуткая Шапокляк…
— А… — Ворону корежило, лицо стало неподвижным, лишь матово-черные глаза жили, да пряди волос вагонный сквозняк разбивал на полосы ровных стальных заноз.
«Киевская» — мать ее… это уже за рекой, даль какая, аж ноги немеют. Ничего, тут можно через мост к Смоленской, а если времена поудачнее, так через пешеходный Старый Краснолужский, напрямую, — это еще ближе. Всё, всё знакомо, только не ссы, не позорься, хозинспектор…
…— Прямо наваждение, бес попутал, не поверите, товарищи… — монотонно бормотал заблудший пассажир, закатывая глаза…
Поверим, всему поверим. Сами такие. Мелькнула кроваво-красная «Краснопресненская».
— А здесь зоопарк, — сказал Игорь в чугунное ушко, из последних сил пытаясь не закричать. — Жирафы летом в вольерах гуляют — воистину изысканные звери. Видели когда-нибудь?
Ворона помотала головой и порезала лезвиями волос щеку друга. Игорь почувствовал облегчение — теплые струйки закапали на шею — живой, раз кровишь.
«Белорусская» — трогательно-светлая, невинная, свистит сквозняк в форточках, несет из туннеля привкус дыма паровозного, былинного…
— А здесь вокзал. Можно будет как-нибудь в лес съездить, за грибами. Если ты мне руку не оторвешь — а то корзину носить нечем будет.
Шуточка тупая, лицо полубогини негретянски почернело, но предплечье чугунные пальцы дробить перестали…
«Новослободская», витражная, готично-прибалтийская…
…— Между прочим, отсюда до твоего Каменного напрямую через центр даже ближе…
Да где же, где, эта проклятая «Комсомольская»⁈
Летит во всю мочь безумный состав, стучат призрачные колеса, сейчас слетят с древней стрелки, заскрипит, сминаясь гармошкой, металл и будут столетия напролет мучиться полумертвые, стиснутые металлоломом.
Ад, он такой…
По черной щеке Вороны катились слезы — рыжие, крупные — кровь или ржавчина, не угадать.
«Проспект Мира», кремовые листья, цветы, бутоны…
— Я сюда за книжками ездил. В «Олимпийский». Раньше здесь дешевле было. Не бойтесь, товарищ Мостовая, следующая остановка наша…
Оскалила зубы — крупная, полированная, но помутневшая сталь:
— Не смейте! Не «товарищ»! И не мостовая. Оскорбительно… «мостовая», «площадная», «вокзальная», «плечевая»… Просто «шлюха». Так честнее. Он остановится?
— Несомненно!
Откуда она знает про «плечевых»?
Гражданин Трегубов ничего не понимал, но ему было страшно, гражданин пытался успокоиться, доедая вареное яйцо. Сыпались на чемодан остатки скорлупы. Игорь похлопал подопечного по плечу:
— Готовимся к выходу, дорогой вы наш гость столицы.
Приходилось орать во весь голос — поезд несся с оглушительным грохотом, временами, казалось, взлетая над рельсами. Остановиться или нет?
Игорь встал, ухватился за поручень — рука, помятая подругой, не слушалась, автомат прыгал на плече. Ну же⁈
Застучали стрелки, состав мягко, но весьма ощутимо скинул скорость, — керста поволокло вперед — узкая рука Вороны обвила за бедра, придержала — девушка смотрела снизу — глаза прояснялись, уходила грубая тусклая старая краска.
— Багаж не забываем, товарищи! — прохрипел Игорь.
Вот она, «Комсомольская» — золотисто-желтая, почти скромная, с балконами. Точно, правильная, «радиальная»! Зашипели двери, керст вытолкнул пассажира, ступил на платформу. За спиной замер состав, а здесь была гулкая тишина. Но живая! Оглянулся нарядный парадный дежурный по станции, рядом с ним согнувшийся — видимо, начищал новенькие сапоги, милиционер. Роскошная серая каска, широкий реглан. Оба — и дежурный по станции, и постовой, пытались всмотреться в странный состав и осознать что с ним не правильно.
Игорь толкнул подконвойного:
— Ступайте, товарищ Трегубов, перенаправят вас к вокзалу.
Похоже, заблудший командировочный его опять не слышал — рванул к обитателям «Комсомольской»:
— Товарищи, здесь я, здесь! Ой, счастье какое!
Разницу между живыми представителями «органов» и полуживыми представителями, гражданин Трегубов, пусть и подсознательно, но ощущал четко.
Ворона обхватила Игоря вместе с автоматом и увлекла в обратно в вагон. Двери немедленно закрылись. Все быстрее поплыл перрон — несчастный Трегубов бурно жестикулировал, милиционер и дежурный смотрели на него с законным подозрением…
Платформа оборвалась, замелькали темные кабеля и неяркие лампы.
— Ну, будем надеяться, это тот самый год, а то угодит гражданин Трегубов прямиком в японские шпионы, — пробормотал Игорь.
— Да и хуй с ним, — прошептала в ухо Ворона, и не думающая его выпускать. Даже совсем наоборот.
— Ой! — сказал керст. — А как же наш страх и ужас?
— Положим на него, — полубогиня слизнула подзапекшуюся кровь с щеки любовника и занялась брюками. — Мы же уже обратно едем? Я же чувствую. Пора успокаиваться.
Они «положили» и «успокоились». Левая рука Игоря почти не действовала, но это не особо мешало. Сиденья в вагоне поезд поменял на старые, мягкие и податливые, да и вообще это, несомненно, считалось групповым развратом, поскольку поезд участвовал и содействовал. Стук колес и рывки, внезапные станции с громовым распахиванием дверей, торможения и буйные разгоны… Прелюбодеи слетали с дивана, ахали, катились по полу, прилипали друг к другу иначе, утешаясь вновь и вновь. Между «Павелецкой» и «Добрыненской» полубогиня въехала в оргазм — керст и не подозревал, что партнерша способна так неистово и громко выть. Состав ответил одобрительными гудками — так, воя и гудя, вкатили на «Добрыненскую»…
— Сударь, мы почти дома, — молвила, стоя на коленях и призывно облизывая раскаленные губы, интеллигентная наследница Самофракийской. — Вы собираетесь успеть или нет?
Игорь орал почти весь перегон…
Выползли на платформу. Вера-Ника, не в силах встать, вытянулась на мраморе и обернулась к поезду: