В бараке я уже вторые сутки. Кормят скудно, хорошо командиры навели порядок, получают по очереди продукты. Думаю, немцы специально так делают. Выявляя лидеров. Да и командиров выводят и те не возвращаются. Отделяют нас от простых бойцов. В первое же утро я проснулся от боли в плече, сосед заворочался и неудачно ткнул, отчего я вскрикнул. Во время раздачи завтрака, по сырой брюкве и куску хлеба выдали, я съел и протолкался к солдатам у ворот.
— Я ранен. Согласно Женевской конвенции по военнопленным, вы мне должны оказать медицинскую помощь и покормить.
Ну солдаты тут ничего не решали, а на немецком я говорил неплохо, убрал акцент за прошлую жизнь, так что отвели к медику. Фельдфебель велел. Там мне промыли рану, дёргала, видимо грязь попала, потом зашили на живую, без наркоза. Работал немецкий врач, и довольно неплохо. Тут село большое, в нём многие части стояли, немецкие медики тоже, тем более этот медик отвечал как раз за пленных, но работал с ними не особо охотно. Сами придут — лечит, а нет и чёрт с ними. Так что вернулся в барак, всё равно бежать возможности нет, а меня плотно завтраком накормили, две варёные картофелины и два куска хлеба, хлеб убрал, а картофелины съел. Вот так и потянулась жизнь в бараке. Я забился в самый дальний угол, мне нужно силы беречь для побега, жду пока рана чуть подживёт. Поэтому пока под частую гребёнку не попал, иначе бы с другими командирами увели. Да нас легко опознать по синим галифе, даже если френч скинул. Только вот утром третьего дня, завтрака не было, нас выгнали из барака, командиров сразу отделили. И двумя разными колоннами куда-то повели. Похоже также весь день будем идти, ослабевших, что падали, добивали конвоиры, выстрелы подстегивали других, мобилизовав резервы организмов. Помочь, к сожалению, не могу, сам едва иду. А я шёл и улыбался. Хранилище заработало. Да я сам в шоке, но хранилище работало. Хм, припоминаю улыбку дяди, он сказал тогда, что это такое хитрое хранилище, но не объяснил, похлопал по плечу и сказал, что я сам со временем пойму. Я думал это из-за семи амулетов, что оно может выдать после перерождения. Это что, первое многоразовое хранилище. А насколько много?
Пока же сразу поставил кач, с нуля качается, и настроив всё управление как мне привычно, задумался. А через пять дней амулеты будут? Ну те что я использовал вряд ли, они для начала на другого прописаны, и потом, три я потерял с прошлым телом. Личной защиты при мне был, сканер и боевой артефакт. Подожду конечно пять дней, появятся новые семь или нет, но сильно сомневаюсь. Улыбку я быстро задавил, также хмурым, как и остальные выглядел, но продолжал упорно идти, хотя плохая кормёжка и раны сильно подтачивали силы. Рану на голове врач в том селе осмотрел. Три шва наложил и всё, снова забинтовав. Сказал, что итак пойдёт. А головные боли и сейчас мучают. Ну хоть хранилище при мне. Одна радость, если амулеты появятся, так совсем в нирвану уйду. Пока же размышлял что делать дальше. Побег уже не казался такой сложностью. Уберу в хранилище часть стены и ускользну ночью. Главное, что от Войницы уводили. Как её потом искать? Ещё танки утащат на переплавку, совсем документы и вещи потеряю, чего я бы не хотел. В общем, стоит вернутся побыстрее, теперь шансы на это велики. Так что в ближайшее время, эту ночь или следующую, сбегаю. Я твёрдо решил. Однако тут вдруг раздался крик:
— Бежи-им!
Пока мы шли, наша колонна почти нагнала колонну с простыми бойцами, метров сто до замыкающих было. Место действительно было подходящее для побега. Нас вели по лесному массиву, на обочине шли конвоиры, из-за близости деревьев им пришлось сблизиться с нами, отчего те были настороже. Оружие в руках, направлено на нас. Хорошо карабины, а не пистолет-пулемёты. А тут толпа как-то колыхнулась и захлестнула их, раздались первые выстрелы, звучал мат и крики. Большинство бежало в глубину леса, но многие кидались на конвоиров, чтобы получить оружие. Я тоже бежал прочь, чёрт, времени прошло, даже кило не набралось в хранилище. Едва восемьсот грамм. Не по плану, не люблю я подобное, но раз подвернулась возможность бежать, и дорога пуста вроде в обе стороны, то воспользовался им. То тут, то там, среди деревьев мелькали фигуры бегущих. Я старался не отставать, мне раненому тяжело давался бег, но я старался, держась за плечо, удерживая рану. При беге не так отдаёт в неё. Да и когда дорога за спиной уже не видна была, перешёл на быстрый шаг, этот рывок, вымотал меня.
— О, белый гриб, — улыбнулся я и наклонился, вырвав из почвы молодой белый гриб.
Конвоиры остались у дороги, стреляли вслед убегающим, кто выжил, и стерегли тех, кто остался, такие тоже были, оттого я спокоен. Поэтому, когда наклонился, и раздавшийся из-за спины выстрел, пролетевшая пуля надо мной, стали неожиданными. Я упал, машинально убрав гриб в хранилище, и перевернувшись, увидел солдата. Совсем молодой, что с мстительным прищуром передёрнув затвор, выбив гильзу, снова прицелился в меня, тут я глянул ему за спину и сделал большие глаза, но тот не повёлся, и зря, удар штык-ножа вошёл тому спину. Два бойца, крепкие, явно из артиллеристов, тоже без петлиц, но у одного карабин и подсумки с ремнём, вот что их задержало, быстро сняли с него карабин, ремень с подсумками и скрылись дальше в зарослях. На меня даже не взглянули. Я же, кряхтя, стараясь не стонать, рана разболелась, встал и подошёл к убитому. Тот уже отошёл, хороший удар. Сначала часы снял наручные, убрав в хранилище, дальше по карманам. Документы, пачка папирос, початая и коробок спичек в нагрудных карманах. Прибрал, расчёску тоже. Складной ножик в кармане галифе, и в нём же наручные часы. Вторые. С кого-то снял, может и с нашего командира. Мелочь монетами и всё. Какой бедный солдат. Прошёлся по голенищам, пусто, ножа или ложки нет. И ранца нет, и не было. Сзади колонны несколько телег катило, там вроде трое пулемётчиков. Слышал, как они молотили, наверное, ранец там. Дальше сил хватило добраться до тех зарослей малины, за которыми бойцы скрылись, что меня по сути спасли, по пути сорвал ещё три белых гриба, больше на глаза не попадалось. Заполз в малинник поглубже и там вырубило. Я очень устал. Почти четыре часа в пути были.
Очнулся я, когда мне по ноге пнули, заворочавшись полусел, сонно осматриваюсь. Ещё день был, и рассмотрел, что в меня тыкал веткой немецкий солдат. Увидев, что я очнулся, повелительно махнул рукой, мол, вылезай. Сил немного прибавилось, так что аккуратно вылез. Какие-то лица у солдат недобрые. А рассмотрев того убитого молодого рядового, тело уже на носилках лежало, понял почему.
— Ты убил? — спросил один из солдат, но больше жестами спрашивал.
Я же ответил на немецком:
— Чем, голыми руками? У меня сквозное ранение плеча, и по голове прилетело. Все побежали, и я побежал. Но я ранен, хватило сил заползти в кусты и потерял сознание. А что тут было я не знаю.
— Ганс, он не врёт, — изучая меня, сказал другой из четырёх наличных солдат. — Кровь на форме только его, свежей нет. Да и нет у него ничего.
Меня обыскали, в рану потыкали пальцем, отчего я взвыл, даже с сомнением на носилки посмотрели, но поняли, что мне нести не по силам. Погнали впереди на дорогу, сами следом тело понесли. Ага, похоронная команда работала. Судя по размерам хранилища, кило и двести грамм, я больше часа без сознания пролежал. Кстати, а как меня рассмотрели? А вот услышал доклад солдата офицеру, и узнал. Повязка на голове выдала, белая, рассмотрели сквозь листву. Вот же. Впрочем, сильно я не расстроился, что снова в плен попал, сбегу ночью. Больше расстроило, что после того как тело павшего подняли в кузов грузовика, похоже там тела других убитых конвоиров, тот злобный Ганс, подойдя заставил меня снять сапоги. Чёрт, всё же лишился их. В бараке берёг, снимал только днём, когда не спал, чтобы ноги отдохнули и портянки просохли. Если бы ночью снял точно увели, а тут они приглянулись этому солдату. Хотя пыльные и не начищенные, специально в таком виде держал. Портянки, подумав, скрутил в рулон и убрал в карман галифе. Особо мной не интересовались, дорога пуста от пленных, тех что остались ранее увели, только вот эта команда работала. Грузовик всего один. Встав с травы, где мне указали сидеть, один солдат на меня посмотрел, и я показал на округлый бок красноармейского котелка в траве. Тот кивнул, так что я подошёл и поднял котелок. Целый. Бойцы бежали, кто-то бросал имущество. Рядом приметил ещё один, и надо же из него выпала ложка. Первый прибрал в хранилище незаметно и пройдя три метра подобрал второй с ложкой. Их тоже прибрал, хранилище стало наполовину занятым, и вернулся на место где раньше сидел.
Тела наших немцы собрали и уложили в ряд на обочине. Три десятка. Ничего делать не стали, оставили так. Чуть позже меня стали бить. Просто избивали, вымещая зло за своих убитых. Один удар по плечу пришёлся. Вырубило. Очнулся от тряски и рёва движка, мы куда-то ехали. Сел облокотившись о холодные тела, и поглаживая плечо, там пятно свежей крови расплылось, не стал присматриваться к дороге, где нужная деревня знаю, найду то что спрятал. Я надеюсь на это. В кузове те четверо солдат и вповалку тела конвоиров. Посчитал со скуки, двенадцать убиты, их сильно порвали, убивая. У многих лица искажены мукой боли. Эти четверо живых были хмурыми, в кабине шофёр и офицер, но доехали до какого-то села, судя по шуму, рядом железнодорожная ветка, проходил состав. Паровоз свистел. Там меня высадили, один сопровождал, перекликаясь со знакомыми, солдат в деревне хватало, и вскоре шатающегося от ран и синяков, завели в сарай в одном из жилых подворий. Время примерно часа три дня, есть сильно хочется, но главное лучи Солнца вполне пробивались через щели в стенах сарая и было светло. Не один я там, с десяток бойцов, и ни одного командира. Отойдя в угол, я сел, осматриваясь. У ворот стоит поганое ведро. Хм, у нас в бараке не было, угол отделили и туда ходили по нужде. Один боец молодой, с доверчивыми глазами, с надеждой поглядывая на меня, приблизился и присев рядом, спросил: