– Пикассо, впереди стая. Небольшая, но странная какая-то, и поводырём, – Скопа, шедшая метров на пятьдесят впереди нас, подала голос. – Кажется, готовы нападать.
– Понял. Все слышали?
– Да, что делать? – в голосе «оператора» не было слышно даже малейшей тревожной ноты. Быстро привык к местным страхолюжинам, надо же. – Давай с тобой пойду, а Большой Настю прикроет.
Большой покосился на него и одобрительно кивнул. Оператор был прав. Если что-то произойдёт с нами, Настины шансы выбраться только возрастут от этого. Из всех нас – именно он был наиболее надёжным «телохранителем» для раненой девушки, который поможет идти, если сама будет не справляться.
Скопа, сидевшая за густым кустарником на пригорке, показала на противоположную сторону неглубокого, но очень широкого оврага. На той стороне, рассыпавшись в густой траве, торчала стая обезьян в двенадцать голов, необычно крупных и массивных. Поводырь прятался за ними, постоянно выставляя уродливую башку с наростами. Наше приближение они уже давно почувствовали и теперь терпеливо выжидали. Немного странно для резусов. Они обычно стараются затаиться и напасть неожиданно, имея место для своих постоянных спиральных заходов. Вместе с характерной особенностью по сбиванию прицела эти заходы доставляли немало неприятных минут.
Часть Рва, вырытого военными сразу после Волны, отделяла нас от стаи и была не особо глубокой. Но зато – с крутыми, заросшими склонами. Сейчас во Рве густо клубился предвечерний туман, немного рановато спустившийся и не дающий рассмотреть дна. И ещё обезьяны, ждавшие нас, явно не торопились в него спускаться, хотя туман мог дать им хорошее преимущество. Впрочем, трое из этой четвероногой банды уже явно нетерпеливо поскуливали, выражая желание как можно быстрее добраться до вкусного мяса, ожидающего на противоположной стороне. Если бы не непроходимая тупость этих тварей, то с их бешеной агрессией, физическими данными и плодовитостью, они бы уже давно владели просторами Зоны. Но даже сейчас резусы не представляли для нас серьёзной угрозы, если бы поводырь. Этот поганец, которому легко удаётся отводить глаза рейдерам, запросто может натворить неприятностей.
– Что делать то будем? – Скопа устало вздохнула. – Ночь скоро. Прям как вчера. И в обход не пойдёшь. Я попробую снять их ведущего. Хотя он уже вовсю за нами следит. Собьёт оптику-то. А в нашлемнике прицел у меня с «Винтарём» несовместимый.
– Прорываться будем, – Большой опустил предохранитель, – чего ещё-то. Не нравится мне овражек этот. Пикассо?
И мне овраг не нравился, уж не знаю почему, но не нравился. Слишком густой туман для семи-то часов. Тучи низкие, но солнце ещё пробивалось через них. На экране детектора зафиксировались две лужи «битума» справа и ещё четыре слева от оптимального маршрута спуска. Но спускаться, надеясь только на электронику, в Районе нельзя. Черта уже близко. А воспользоваться болтами нам явно не дадут. Я только начал открывать рот, чтобы объяснить сложившийся в голове план, когда тройка самых нетерпеливых на той стороне не выдержала.
Они рванули с места, разом покрыв несколько метров до спуска. Поджарые серые тени с разгону нырнули в густо-молочные хлопья. Через пару секунд остальная стая рванула за ними, несмотря на протестующий рык вскочившего на ноги поводыря. А вот это он сделал зря. Изменённый не успел даже попытаться «размазаться» в прицеле Скопы, когда она, моментально вскинув винтовку, выстрелила сдвоенным. Обе пули попали точно в цель, в голову.
Атаки у резусов не получилось. Туман в самой сердцевине скрутился немыслимым клубком, обнажив дно оврага. Густой клубок полупрозрачных щупалец выстрелил в сторону обезьян, охватывая их мутировавшие мускулистые, голые тела со всех сторон, оплетал, сбивал с ног и не давал вырваться. Неизвестное существо или аномалия, таившееся на дне оврага, дало возможность порадоваться, что первыми спустились не мы.
Истошные взрыкивания, плачущий лай и визг, раздирающий перепонки на уровне ультразвука, неслись из оврага. Из середины тумана во все стороны разошлись лучи осьминожьих конечностей, окутанных лёгкой маскировочной пеленой. Там, в своём центре, туман становился всё более красным. Поверить в это не хотелось, но глаза не лгали. Как в страшном фильме – бред стал реальностью…
Взгляд в прошлое – 2
Большой красивый кабинет, в стиле «сити-ампир». Бархатные алые портьеры. Стол, куда как больше бильярдного, из «красного» дерева, вероятнее всего – итальянского ореха. Кресла с высокими резными спинками. И настоящий трон хозяина кабинета…
– Я искренне надеюсь, уважаемый, что мы с вами договорились? – худые, в перстнях, волосатые пальцы поводили в воздухе дымящейся «Короной». – Накладки, как в предпоследний раз, не будет?
– Нет, господин Шульцман, не будет. Я… – он запнулся, с трудом (еле заставляя себя) проговорив следующие слова, – я всё сделаю как нужно. Правда. Только…
– Заткнись, – холодный и надменный голос Шульцмана взвился вверх, сорвавшись в неожиданный фальцет, – заткнись, падла здоровая. Ты мне… мне, сучонок! Будешь! Ещё! Ставить! Условия!!!! Запомни!.. Я всё знаю, и у меня везде свои люди. Запомни это. Иди, свободен!
…Вспышки фотокамер. Свет прожекторов, заливающий ринг. Грудастые девки с номерами в руках, покачивая своими роскошными бёдрами, обходящие его по кругу.
Стук сердца в висках. Густая толпа вокруг. Орущая, матерящаяся и радующаяся. Толпа, в которой слышится рёв трибун вокруг арены римского Колизея. Во все времена – одно и то же. Хлеба у них, сидящих в зале – предостаточно. А за зрелище и кровь – они всегда готовы заплатить.
Впереди ещё три раунда. В восьмом он ложится. Хотя и не должен. Но он ляжет. Потому что там, за городом, в дорогой частной клинике лежит Она. И если он опять не сделает то, о чём говорил ему Шульцман, то…
Позади пять лет, прошедших в боях. Боях, в которых проигрыша не было. Его просто не могло быть. И не потому, что он – «Русский медведь». Потому что нужны деньги. Много, очень много денег. Потому что нельзя делать пересадку сердца. Её организм отторгнет его. Нужно искусственное. Дорогое. И операция, которую до сих пор делают очень мало человек. И деньги на артефакт «Сердце». Только он сможет поддержать Её.
И он ляжет. Несмотря на то, что его противник, высокий, гибкий американец-мулат не сможет продержаться против него. Он, американец, и сам это прекрасно знает.
Это видно, хотя он красуется сейчас перед камерами. Видно, что ему плохо и больно. И страшно…
Кто это? Кто сейчас склонился над ухом тренера??? Ведь он его видел. У Шульцмана?.. Что он ему говорит? Почему у Васильича так вытянулось лицо…Что???!
Коля, младший тренер, подходит с водой и, протягивая бутылку, говорит два слова. Всего два…
Заголовки завтрашних утренних газет: «Что случилось на Большой Боксёрской в Лужниках?», «Где «Русский медведь» Ермаков?», «Смерть американского претендента на ринге!».
Он ушёл. Проломился через заслон охраны, выбил окно в сортире второго этажа, спрыгнул, как большая кошка, и растворился в тёмной московской ночи. Позади остался американец, который так и не успел понять – что же случилось? Прости парень, подумалось ему, я думал, что ты крепче…
Через две недели ВВ-шник из бригады охраны ериметра оцепления района «Радостный-55», стоявший на посту у Рва, задремал. Он не успел повернуться на хрустнувший сучок. Результатом этого стала потеря им личного оружия и удавшаяся попытка прорыва линии охранения.
Когда солдат давал показания, особист части только качал головой, дивясь про себя изворотливости солдатской мысли. Истории о подкравшемся сзади вурдалаке, по какой-то причине решившем спереть табельный ПК, особист ни капли не поверил. Срочник был осуждён за утрату служебного личного ПК и отправлен в дисбат. Особист остался при своём мнении, которое выражалось в том, что солдат продал пулемёт кому-нибудь из рейдеров.
А разводящий караула, старшина Кириллин, не мог себе простить того, что испугался. Когда увидел громадную фигуру, возникшую из ниоткуда, и уходящую с пулемётом на плече. Вглубь Района. И ничего не смог сделать. Никогда после этого случая старшина не ходил на проверку постов в одиночку.
Глава 3: Овражье – Топь
Большой, сопя и тихо матерясь сквозь зубы, спрыгнул с последней ветви вековой сосны, искорёженным памятником торчавшей над окрестным мелколесьем. Отряхнул комбинезон от приставших иголок и паутины, отстегнул свою большую, семисотмиллилитровую флягу и надолго присосался к ней, жадно глотая воду. Оторвался ненадолго, передохнул, опять продолжил свой водопой и, только напившись, заговорил.
– В округе ничего не видно. Спокойно. Нашего здания не заметно. Идти нам нужно где-то часов на одиннадцать, тогда на него и выйдем. И тихо что-то слишком, чересчур тихо. Зверья вообще не видно, как повыбили всех. Выброс вроде только через два-три дня, а такое ощущение, что вот-вот начнётся. Не нравится мне всё это.
Скопа сплюнула сквозь зубы и, покачав головой, устало села на торчащий пенёк. Ситуация становилась всё более неприятной. Инстинктивным ощущениям Большого мы привыкли доверять уже давно, и если ему кажется, что не за горами незапланированный выброс, то, возможно, так оно и есть.
От Рва наша команда ретировалась в спешном порядке, насколько это позволяло наличие ловушек. Тварь, засевшая в тумане, за нами вроде бы не гналась, но проверять никому не хотелось. И когда уже показалось, что можно перейти на нормальный шаг, мы нос к носу столкнулись с невесть как заплутавшим здесь големом-малышом.
Вотчина этих здоровенных, и чаще всего полоумных здоровяков находится достаточно далеко от Овражья, и зачем он сюда забрёл – так и осталось для нас тайной. Изменённая гора плоти вылетела нам в авангард так неожиданно, что мы просто не смогли встретить его во все стволы. Как следствие – нам пришлось продолжать удирать, невзирая на все препятствия, попадающиеся по дороге.
Конец гонки положил один из тех самых оврагов, давших название всему местному сектору Района. Большой, бежавший последним, исхитрился, скатившись по влажному от росы склону, заманить гиганта прямиком в сдвоенную «с добрым утром». Тем самым предоставив тому лично разбираться с этакой тушей. Ловушка подхватила гипертрофированного мускулистого гоблина, подкинула вверх и, не справившись, просто придала тому серьёзное ускорение, отправившее гиганта вниз по дну оврага. Через мгновения полёта раздались громкий хруст и полный боли разъярённый вопль, доказавший, что наш преследователь приземлился весьма неудачно.