— Прекратите! — кричит доктор. — Они разумны!
— И что? — удивляется бугай. — Эй… — Его взгляд опускается. — Вы что тут?..
Илван, округлив глаза, бешено барабанит по животу, и лючок в паху с услужливым щелчком закрывается.
Недавно стрелявшее оружие бугая вздёргивается вверх.
— Что за?! — вскрикивает он, пытаясь тянуть лучемёт вниз.
Раздаётся хруст, и бугай с воплем падает. Оружие взлетает и теряется в ветвях.
— Кевин! — вопит поверженный, корчась на траве и держась за плечо. — Кевин! Возвращай нас!
Что-то дёргает за пояс, и доктор взмывает выше деревьев. Ком подступает к горлу, во рту становится кисло.
Спустя мгновенье Илван уже сидит в челноке, свесившись через борт и избавляясь от содержимого желудка. Проклятая экспедиция…
— Ранен? — взволновано спрашивает капитан бугая. Тот лишь мычит, поглаживая плечо. Рука безвольно свисает.
— Они как люди, — раздаётся булькающий голос доктора.
— Всё-таки у них есть оружие, — тихо говорит капитан, как бы подтверждая свои мысли, и торжественно: — Ну-с! Начнём!
Он, выпустив дымное колечко в стеклянное забрало шлема, щёлкает пальцами. Толстый багровый луч с неба ударяет прямо в макушку города-храма впереди. Гениальное произведение искусства, история, жизнь, будущее этой цивилизации разлетаются в прах. Через некоторое время звучит оглушительный взрыв. Волна ударяет по челноку, заставляет его колебаться.
— А-ха! Да! — кричит капитан в бешеном экстазе — сигара в его зубах задорно подпрыгивает. Теперь он щёлкает пальцами обеих рук.
Через минуту доносится эхо сначала справа, а потом слева.
— Миллиарда как ни бывало! — радостно сообщает Кевин. — Кто как люди?! Они?! Да не смеши!
В космосе всё как обычно. Просто очередная планета полыхает огнём. И на борту корабля-штурмовика об этом скоро забудут.
— А-а-гр!.. — рычит бугай, лёжа на кушетке в медотсеке. Вокруг столпилась орава сочувствующих.
— Эй! Как тебя там поваляли?
— Мы-то думали — всё! Десятым на неделе будешь!
— Ручка болит?
— Так, — говорит капитан, отчего все разговоры смолкают. — Свидание окончено. Посетителям просьба покинуть палату.
Со смешками и хихиканьем бойцы удаляются в каюту. У кушетки остаются лишь капитан и доктор.
— Кевин, — говорит биосферолог. — Не лучше, если этим займётся Система?..
— Да не боись, — по-отечески нежно говорит капитан, снимая с бугая бронекостюм. — Мне не впервой кости чинить.
Он осматривает руку.
— Кевин, — вновь говорит доктор. — Возвращаясь к нашему недавнему разговору: не всё так плохо, как вам кажется. Я знаю много молодых людей в институте, кто ставят превыше всего науку, совершенно не задумываясь о развлечениях…
Капитан смеётся, всё ещё осматривая опухшее плечо.
— А вы выйдите из своей лаборатории в любое другое культурное учреждение и спросите первого встречного… Да многие даже не знают, на какой планете по счёту от родной звезды живут, не то что каждую по порядку и поимённо!..
Бугай вскрикивает.
— Может всё-таки доверить раны Системе? — с сомнением говорит доктор.
— Ничего. — Капитан надавливает, пациент мучительно мычит. — Пока неграмотный народ Империи развлекается, (вновь вскрик) важным для нас (хруст) является искусство вручную вправлять суставы раненым бойцам.
Бугай тяжело дышит, поднимает больную руку, шевелит пальцами.
Доктор качает головой, топчется в нерешительности и всё-таки выходит в каюту. Под пристальными взглядами усевшись на своё место, он включает видеозапись, сделанную на планете. Шестеро туземцев с лицами невинных младенцев смотрят, улыбаясь, показывают пальцем, что-то говорят. Это такие воздвигли удивительные города?..
«Нет, — думает доктор. — Они не как люди. Они лучше. Были лучше…»
Глава 5
Милана согласилась идти со мной на бал.
Я уж было решил, что не стоит появляться на этой тусовке. Очень мне не нравится весь пафос, с каким ведут себя некоторые захаживающие туда литераторы. Эти непризнанные поэты, считающие себя неимоверно талантливыми, а всех остальных — глупым стадом, ничего не смыслящим в высокой литературе. Эти прозаики, по большей части — обычные графоманы, чьи тексты из-за стилистической аритмии невозможно не то что читать, но даже слушать. Я не имею в виду, что все писатели Града — бездари. Знаю много горожан, кто действительно хорошо пишет и может заткнуть за пояс мэтров. Но они, уже пробившиеся в топовые издательства, появляются на таких собраниях лишь в качестве звёзд вечера.
Как-то раз уже был на этом бале. В то время я учился на первом курсе и метил в поэты. Моя тогдашняя спутница тоже писала стихи. Она была очень талантлива, и когда седовласый старик — неизменный ведущий бала — позволил ей выступить перед собравшейся публикой, я услышал ласковый ручей, летнюю рощу, яркие звёзды ночного неба и себя с ней, лежащих на росистой траве… всем этим дышали её строки, и моё подготовленное к тому вечеру стихотворение показалось ужасно жалким. Я не смог его прочитать, хоть и готовился, и ждал этого вечера целый месяц. Всё ради того, чтобы красиво признаться в любви моей поэтессе…
И под этой волной воспоминаний я позвонил Милане. Её голос в трубке… такой нежный, ласковый… словно у моей поэтессы… уже давно не моей поэтессы…
Зал библиотеки был полон. Литераторы стояли по двое, по трое или же целыми кружкаАми и что-то обсуждали. Над этим культурным гомоном вальяжно парили звуки скрипки.
Я поправил воротник фрака и глянул на часы. Была уже половина седьмого, а Милана так и не появилась. Но я не переживал. Понимал, что пригласил её довольно поздно, а ведь девушке требуется время, чтобы собраться.
Рядом со мной трое мужчин и одна пожилая дама обсуждали состояние современной литературы.
— Сейчас всё покупается, — говорил один из мужчин. — Раньше такого не было. Если талантливый писатель, то его издавали, а теперь что угодно печатают, лишь заплати.
— Ну, уж не скажи, — возразил на это второй мужчина. — За денежки тексты принимают любые, но печатают далеко не в таком виде, в каком они были изначально. Редактируют, и порой до неузнаваемости.
— Полностью с вами согласен,— вступил в разговор третий. — Мой роман, над коим я усердно, не покладая рук трудился больше года, изувечили до неузнаваемости. И вы знаете что: я отказался от публикации!
— Господа, — сказала дама. — Не вижу смысла печататься за свой счёт. Ведь если текст действительно хороший, издательство рано или поздно примет его, да ещё и гонорар заплатит и роялти. А так можно спокойно выложить книгу в сети. Там и покритикуют, и на ошибки укажут…
— А возможно, и с публикацией на бумаге помогут, если, конечно, текст понравится. — Это сказал седовласый мужчина в возрасте, проходивший мимо литераторов.
Одет он был во всё белое: белый костюм-тройка, белый галстук на белой же рубахе и даже белые классические туфли. Лицо его казалось мне знакомо, но имя этого джентльмена никак не хотело вспоминаться.
— Я вижу, вы здесь впервые? — осведомился он, подойдя ко мне.
— Роман Снеговой, — представился я, не став возражать. — А вы, должно быть…
— А я здесь всего лишь конферансье, — с улыбкой на благородном морщинистом лице проговорил мужчина. — Вы хотите сегодня выступить?
Имя собеседника напрочь вылетело из головы, из-за чего стало неловко. Ведь передо мной стоял видный Градской писатель, мастер пера, лауреат многих литературных премий… Леонид, кажется…
На его вопрос я ответил уклончиво и пообещал сообщить, если решусь поделиться с собравшейся публикой своим творчеством.
И вдруг я увидел то, что заставило меня остолбенеть. В зал, заводя ногу за ногу, медленно вошла Катерина. Её безупречное алое платье идеально сидело на фигуре, большой вырез декольте притягивал восхищённые взгляды мужчин, а блистающее колье — завистливые взгляды женщин. Вместе с ней был низкорослый тучный господин, в своём фраке похожий на пингвина. Господин держал Катерину за талию и кивал то в одну, то в другую сторону, приветствуя знакомых, и когда подошёл ближе, я узнал в нём того толстяка из «Авеню» — он вчера зашёл в ресторан вместе с телохранителем.
Сердце моё упало. Я заметил, что эта парочка идёт в мою сторону, и совсем скоро мы окажемся на расстоянии приветствия. Я не думая согласился с Леонидом, спросившим меня что-то, извинился и поспешил ретироваться в противоположный угол зала. И тут услышал, как меня окликнули.
Я обернулся и увидел Милану. Девушка шла ко мне, ступая аккуратно, словно боялась оступиться. Её кремовое бальное платье открывало хрупкие плечи и полностью скрывало ноги. Длинные шёлковые перчатки обтягивали тонкие руки, кисти их были грациозно приподняты.
— Я повсюду вас ищу, — сказала Милана, остановившись передо мной. Она казалась выше обычного (на шпильках, понял я), но всё равно смотрела, чуть подняв глаза. — И как секьюрити пропустили вас одного? Мне вот пришлось объяснять, что мой кавалер уже внутри…
— Очень рад видеть вас, Милана, — сказал я, глядя поверх её головы на вновь идущую в мою сторону Катерину и на семенящего рядом с ней Пингвина. Да она издевается… — Вы выглядите великолепно.
Милана действительно сногсшибательна. Её угольно-чёрные локоны были убраны назад в замысловатой причёске, умело нанесённый макияж подчёркивал и без того привлекательные черты лица, а голубые глаза — теперь без очков — сияли ангельской чистотой и добротой.
— Роман, всё в порядке? — спросила девушка, чуть дёрнув бровью.
И тогда мой взгляд встретился со взглядом Катерины.
— Да-да, — заторопился я, повернулся и положил ладонь Милане на поясницу. — Давайте отойдём. Вот сюда, прошу…
Я чувствовал, как скользит по коже девушки шёлковая ткань платья, как легко изгибается её спина под моей рукой.
Мы прошли мимо высокой, под потолок, богато наряженной ёлки. Та стояла в центре зала, и возле неё расположился оркестр со скрипками, флейтами, виолончелью и контрабасом.