Творческий кризис прогрессировал с каждым часом. К вечеру я уже собирался уйти с работы и забыть о том, что когда-то мечтал стать большим писателем. Но, прежде чем увольняться, нужно подыскать новое место, и я начал листать интернет в поисках подходящей вакансии. Инженер, космонавт, преподаватель русского и литературы… а что, я, наверное, смог бы учить детей.
Написал резюме. Прикрепил к электронному письму. Нажать отправить… Но вот пришло уведомление о присланном мне сообщении в соцсети. Нервно перелистнув страницу, я увидел письмо от Аллы:
«Привет! Не забывай, что завтра, 30.12.35, у нас корпоратив! Готовь подарки!;-)».
Чёрт, а я и забыл… Видимо, в тот раз, когда на работе так грубо обошёлся с Аллой, она подходила к моему столу именно для того, чтобы напомнить. Как неудобно… Надо извиниться.
И подарки. Нужно что-нибудь купить коллегам. Катерине тоже. Родителям… А вот с ними я разорвал все контакты сразу по выпуску из вуза. Связываемся мы только на дни рождения и на новый год. Отец всегда был и есть против моего увлечения. «Нет проку от всего вашего искусства! — говорил он, когда узнал, что я поступил в литературный. — Людям нужны рабочие, инженеры, учёные! Что толку от того, что ты всю жизнь будешь марать листы чернилами?!» А мать всегда вставала на его сторону, хоть и любила меня до безумия. Не хотела видеть во мне взрослого человека, имеющего собственное мнение и какие-то цели; всегда считала ребёнком, ничего не понимающим в жизни. «Слушай папочку, мой маленький! Папочка знает, что говорит!..»
Я начал жить отдельно, как только получил квартиру от властей Града за успехи в учёбе. Сбежал от отцовских упрёков и от материнской любви. И ни сколько не жалею.
Чтобы как-нибудь отвлечься от гнетущих мыслей о собственной никчёмности, в воскресенье днём я — нет, не пошёл в «Авеню» — продолжил работу с записями, но теперь уже о Гордомунде. Получился довольно внушительный сюжет, пестрящий исторической достоверностью. Привожу его сжатым втрое:
Декабрь 1917-го. Революция. Гордомунд появляется перед зданием Градского приказчичьего клуба. Его встречает Николай Немцов и зовёт на большевистское собрание. Гордомунда принимают в партию. Он вместе с товарищами активно участвует в агитации рабочего класса на борьбу за установление Советской власти. 23 января 1918-го происходят перевыборы исполнительного комитета, председателем становится Георгий Пермяков. На собрании раздаются лозунги «Вся власть Советам!» Но Советам препятствуют меньшевистско-эсеровские ставленники, саботирующие распоряжения исполкома. Также городская дума и земская управа не спешат складывать полномочия. Готовиться «белое» сопротивление. И вот в феврале 1918 большевикам приходит подмога из Перми, Екатеринбурга и Омска. Сопротивление буржуев сломлено (Гордомунд разит недругов молниями, за что получает прозвище «Зевс»), власть у Советов.
Грядёт гражданская война. Чехословацкий мятеж. Белогвардейцы одерживают победу за победой. Линия фронта приближается к Граду. Горожане уже начали рыть окопы. В городе создаётся военно-революционный штаб Западной Сибири. Также создаётся Градская речная военная флотилия, на одном из кораблей Гордомунд назначен капитаном. Хитрые белогвардейцы, прознавшие о способностях Зевса, устраивают диверсию и топят его корабль вместе со всем экипажем. Но ГГ спасают друзья большевики. Они же рассказывают, что город сдан, красная армия отступает.
Борьба с империалистическими захватчиками продолжается из революционного подполья. Гордомунд выступает организатором всевозможных диверсий. Одна из них: подрыв паровоза с оружием, идущего на помощь армии Колчака. И в июне 1919 года Красная Армия начинает победоносное продвижение на восток. 8 августа Град освобождён. Гордомунд намеревается двигаться дальше бить белогвардейцев, но из города ему не суждено выйти: красноармейцы, из-за длинной седой бороды заподозрив в ГГ монархиста, хватают его и объявляют «белым» шпионом. Конец пятой книги.
Вечером я отправился в центральный универмаг. И был не одинок: сотни горожан, также припозднившихся с выбором подарков, расхаживали вдоль украшенных витрин, внимательно вглядываясь во всевозможные драгоценные украшения, в коллекционные оружия типа катан, арбалетов и мушкетов 18-го века, в игрушки, созданные по последнему слову техники, в прочие предметы роскоши. От такого изобилия было сложно остановиться на чём-то конкретном, поэтому я, помня опыт прошлых новых годов, предварительно составил список того, что хочу подарить:
Коллегам — естественно, книги.
Родителям — что-нибудь из домашней утвари.
Катерине — кольцо… О-у, нет. Может понять превратно. Колье.
Зашёл в переполненный книжный. В отделе фантастики выбрал подарки Егору, Валентину и Андромеде — сборники Стругацких, Филипа Дика и Хайнлайна. В отделе классики — для Демьяна Алексеевича, Аллочки и Миланы: Акутагава, Агата Кристи и Лев Толстой. Заказал доставку покупок к себе домой.
В бытовом отделе приобрёл винтажную сковороду для матери. Отцу — гаечный ключ. Подарочно упаковал и тут же отправил по адресу.
Вновь понял, что ненавижу выбирать подарки.
Направился в ювелирный. Но не дошёл: в витрине отдела женской одежды увидел то, что заставило остановиться. Девушка-андроид приветливо махала мне рукой. На ней было просто умопомрачительное белое вечернее платье. Его ткань нежно переливалась при каждом движении андроида, словно скованная льдом река, вдруг начавшая волноваться. Я тут же зашёл в магазин.
На мой вопрос об актуальности данной коллекции консультант ответил:
— Серия новая, только сегодня поступила в продажу.
Сегодня. Значит, в необъятном гардеробе Катерины такого платья быть не должно. Мне выдали нейролинзу, сквозь неё я посмотрел на девушку-андроида. Взору представился словно призрак певицы, воспроизведённый из моих воспоминаний. Да-а, платье действительно смотрелось на Катрин сногсшибательно.
Уверенный в том, что не ошибся с выбором, я купил платье, попросил обернуть новогодним глянцем и со свёртком вышел из ЦУМа. Передо мной раскрылась панорама Цветного бульвара. Всё вокруг сияло разноцветными огнями; краски текли по Чёртовому колесу, по двадцатиэтажному столбу «Камикадзе», по страшно закрученному «Торнадо» и по новогодней «Снежной королеве» — аттракциону, установленному специально к празднику.
Путь домой пролегал через бульвар, и я влился в толпу гуляющих. Вечер выдался морозным, вокруг были румяные лица, каждое украшала улыбка. Все были в предвкушении большого веселья.
В центре бульвара стояла огромная ель, сплошь завешанная яркими глянцевыми шарами разных размеров: от больших, словно луна, до самых маленьких. Возле ели расположились уличные артисты. Кто-то играл на саксофоне — его звуки разносились над толпой, окутывая тёплым шарфом. Слышался ритмичный выразительный голос, читавшего что-то из Маяковского. Артист, наряженный дедом Морозом, развлекал многочисленную публику новогодними шутками.
С Американских горок доносился радостный визг. Я поднял голову и увидел несущийся по извилистым крутым рельсам состав из тележек, загруженных молодёжью. А выше, в небе — огромный, медленно плывущий дирижабль. Фонари на его боку синхронно мигали, образуя сплошной экран с постоянно сменяющимся изображением; луч прожектора шарил по далёким крышам небоскрёбов.
Весёлая толпа становилась всё гуще, всё теснее, будто не желала выпускать из греющих объятий. И всё сильнее я начинал чувствовать тревогу и тяжесть на сердце. Катерина… той ночью она всё-таки рассказала мне о её отношениях с Магомедовым. Я услышал то, чего боялся больше всего. Они действительно оказались любовниками.
Катерина просила маня больше не приходить к ней, говорила, что между нами — лишь флирт, игра, не по-настоящему. А я прижимал её к себе, ласкал губами, шептал: люблю, люблю… Я просто сошёл с ума.
Она взяла с меня слово, что больше не приду к ней, что больше никогда не появлюсь в «Авеню», что забуду её, как сладкий сон… я обещал, но лгал. Мы встретимся на новый год, я подарю ей платье, мы вновь проведём чудесную ночь вместе. И мне плевать на всё прочее. Я люблю её. Я не могу иначе.
Корпоратив проходил в редакции. До этого я благополучно обходился без описания как её внутреннего убранства, так и украшений к новому году. Теперь тоже обойдусь. Больничная койка — на ней я провожу день понедельника и записываю всё, произошедшее в выходные. Пусть читатель не смеётся: моё теперешнее положение не связано с так называемым «хорошо погуляли». То, что я опишу ниже, больше похоже на криминальную драму, чем на новогоднюю комедию.
После вручения подарков и проведения нескольких глупых конкурсов, где победитель получал барбариску, мы наконец сели за праздничный стол. Днём я ничего не ел, поэтому сейчас с вожделением взирал на всевозможные яства-салаты, приготовленные руками наших коллег-мастериц. Но к еде никто не приступал: все ждали традиционной речи от Демьяна Алексеевича. Он же, сев во главе стола и будто позабыв о своей роли, спохватился, взял бокал и встал. Следом за ним поднялись остальные.
Демьян Алексеевич покашлял в кулак, обвёл всех внимательным взглядом, пошевелил усами и начал:
— Уходящий год, как предыдущий и как предпредыдущий, был тяжёлым для всех нас. Тем не менее, мы добились очень многого: заключили несколько выгодных контрактов, выпустили в свет одиннадцать крупнокалиберных романов, два из них держались в списке бестселлеров целых три месяца, организовали хорошую рекламную кампанию фирмы и пиар-кампанию выпущенных книг. Наконец, нашли постоянного клиента — уважаемого Вергилия Асамбековича (при этих словах меня передёрнуло). Уверен, следующий год будет продуктивнее и насыщеннее на выгодные контракты. С наступающим!
Под радостные возгласы мы подняли бокалы, выпили и после этой ежегодной церемонии приступили к еде. Но не успел я доесть первую порцию селёдки под шубой, как раздались хлопки, требующие внимания. Хлопал Егор.
— А сейчас, — сказал он, продолжая по-хипстерски аплодировать, — мы с Миланой споём вам песню!