лёком детстве рубил лес для строительства Чинги-Туры. Мужи узнают прославившегося шамана и, трепеща перед ним и перед его малиновым пиджаком, провожают к жене. Та за время отсутствия Гордомунда успела нарожать целый выводок детей, причём от него же. Радость встречи, слёзы счастья, пир с песнями и плясками. В общем, хеппи энд.
Мои отношения с Миланой складываются хорошо: несмотря на её отказ, мы продолжаем дружить. Но всё же я заметил, что её поведение изменилось после того откровенного разговора. Постоянно ловлю на себе её подозрительный взгляд, будто говорящий: «Я уже давно заметила, что ты любишь меня, и всё подтвердилось». А я ведь не любил и не люблю… Просто позвал на свидание, ничего не обещая, а в её голове уже возникла галочка напротив пункта «Роман Снеговой меня любит».
С Аллой я тоже подружился, даже пару раз приходил к ней в гости на ужин. Замечу, что готовит она превосходно.
Катерина уехала из города. Заблокировала свою страничку в соцсети. Телефон всегда вне зоны… Я пытался её найти. Спрашивал у Магомедова, но даже он не знает, где Катрин… Никогда не думал, что буду так страдать от безответной любви. Но прошёл месяц, и мне уже лучше. К тому же в моей жизни наметились перемены.
Позавчера вечером после бассейна я вновь решил прогуляться по набережной и мосту Влюблённых — приятно подышать свежим городским воздухом в такой тёплый для зимы вечер. Перила моста были завешаны замками, скрепляющими, если верить городскому поверью, любовь. Слышал, что коммунальные службы частенько срезают их, чтобы конструкции не несли лишнюю нагрузку. Получается целый кузов «скрепок любви». Надеюсь, те пары, чей замок оказался разорван, так же продолжают любить друг друга, как любили в момент, когда бросали ключик в реку.
Я стоял, облокотившись о перила и смотря на залитую светом фонарей набережную: она тянулась вдаль, повторяя изгиб русла, проходила под несколькими мостами и терялась в городской глубине.
— Извините?.. — сказал кто-то совсем близко, будто в самое ухо.
Я обернулся и увидел оранжевый шарф, затем растерянную улыбку и большие просящие глаза. Девушка стояла передо мной, держа в одной руке варежки, а другой прижимая к уху телефон. Я сразу узнал её.
— Не подскажите, — проговорила девушка, убрав телефон от уха, — как проехать к клубу «Batman»?
— Ваш навигатор сломался? — сказал я, хмыкнув и указав на телефон.
Девушка пристально посмотрела на меня, и вдруг её глаза просияли.
— Я перезвоню, — сказала она в трубку и завершила вызов. Поправив шарф, она обратилась ко мне: — Простите, что мы тогда выгнали вас с лавки. Мне так совестно и неудобно за своих друзей…
— Студенты? — спросил я.
Девушка расправила плечи и гордо подняла подбородок.
— Уже пишем диплом!
— Поздравляю, — сказал я, изучая её глазами. Приятная внешность, стройная. А, может?..
— Люба, — неожиданно представилась она и торопливо протянула руку. Я аккуратно пожал её, также назвав своё имя.
— Я как раз направляюсь в этот ночной клуб, — начал я. — Могу проводить… тебя. Если, конечно, не будешь против.
Девушка опустила глаза.
— Мне бы только узнать, как доехать… — смущённо проговорила она, но затем посмотрела на меня и, обведя взглядом сверху вниз и обратно — словно просветив рентгеном, — сказала: — Ну, хорошо. Тогда идём…те.
— Можно на «ты», — просто сказал я, зашагав рядом с этой молодой хрупкой леди. Она хихикнула и начала рассказывать мне о своей студенческой жизни: о парах, зачётах, курсовых…
Теперь я частый гость в доме Магомедова. И прихожу к нему не столько как наёмник, работающий над его книгами, сколько в качестве друга. Вергилий оказался совсем не таким, каким я видел его раньше сквозь призму предвзятости и предрассудков. Он объяснил, почему сам не пишет книги, а заказывает у нас:
— Это бизнес, — говорил он. — Я вкладываю средства в производство товара — в данном случае литературного произведения, — а затем получаю прибыль от его реализации. Я не писатель, я предприниматель.
Магомедов посвятил меня в свою философию освобождения. Долгими холодными вечерами мы общались на возвышенные темы в его огромной библиотеке, сидя в креслах друг напротив друга и покуривая кальян. Он рассказывал, как менялся его взгляд на жизнь: от клетки сомнительных убеждений, в каких был воспитан, до относительной свободы сейчас.
И я понял: что-то в этом есть. Тем не менее, согласиться со всеми пунктами учения не мог.
— Любовь— иллюзия, — говорил Магомедов. — Как и добро со злом. Она существует, пока существует человек или тот, кто способен её воспринимать. На самом же деле любовь есть только в человеческом разуме и нигде больше. Отбрось её — и станешь свободным!
Я не до конца понимал, но слушал Вергилия внимательно. Не соглашался и не спорил. И, выходя за порог его дома, понимал, что никогда не смогу избавиться от убеждения, прочно засевшего в моём сердце: иллюзия с именем Любовь имеет право на жизнь.
В очередной раз я был у Вергилия, и тут он выдал:
— Роман! Ты — избранный!
Я ошалело посмотрел на него.
— Наслышан, что пишешь книгу о нашем Граде, — сказал он. — Так знай: Град — это нейросеть. А я — аватар её разработчика.
— Чего?
— Твоя миссия — освободить жителей Града. Когда закончишь рукопись, а затем издашь печатной книгой в настоящем издательстве за его счёт и с гонораром, люди станут свободны!
— А… две пилюли будут? Ну, красная, синяя?..
— У писателя нет выбора. Только путь!
Интерлюдия
Черноусов стянул маску с глаз и посмотрел в экран барса. Текст повести «Райский Град» плыл по выпуклому стеклу страница за страницей.
— Ну, вот, — сказал писатель. — Готово.
Доселе считал: сцепка его духа и духа замирской Императрицы, что после их кончины загружены в Систему через осферу, не сможет сотворить литературное произведение, да ещё и мозаичной структуры. Но — получилось! За 180 секунд! Осталось убедить издательство в состоятельности сего опуса.
Черноусов вставил слухо в ухо и набрал редактора:
— Таша! Алло! Заряжаю мышь и высылаю! Что получилось — закачаешься!