Джангир тряхнул головой, отогнал пустые мысли, сказал легко:
— Не тужи, Коля… Лайяй… Собака лайяй, ветер носит… Нервничает парень…
Швец опустил глаза в пол, долго молчал, потом сказал осторожно:
— Наверное… Не говоришь ты мне чего-то, босс… Тебе виднее… Но!..
— Что «но»? — спросил Джангир.
— Я отвечаю за твою безопасность… И ситуация с этим нервным отморозком вполне поганая… При первой возможности он попробует тебя убить…
— Нормально… — пожал худенькими плечиками Джангир. — Вот ты и думай, как ему не дать расплатиться со мной… Пусть он уйдет, как динамщик из ресторана — не рассчитавшись…
— Можно приступать к выведению козла? — взбодрился Швец.
— Нет! — отрезал Джангир. — Две причины…
— Скажи… — покорно попросил Швец.
— Этот земагор, дурак и ширяльщик, имеет воровской венец… Ты мне гримасы не строй и смешки попридержи… Я в этом понимаю больше тебя… Венец у него жестяной или слюдяной, купленный или братвой жалованный — это все равно венец, за понятия братва будет держать мазу. А мне сейчас устраивать пальбу со всей «цветной мастью» совсем ни к чему…
— И что теперь? — вздыбился Швец. — Терпеть все это?
Джангир прихлебнул виски и добро спросил:
— Коля, ты помнишь хоть один случай, чтобы я за обиду не рассчитался?
— Не знаю, может, у черта за пазухой припрятано…
— У черта компромата на меня, как у ненормального Хинштейна. Но вот этого грешка не числится… В этом-то я чист перед сатаной…
— Так что — ждать? Это же пат, это «рыба»…
— Почему ждать? — удивился Джангир. — Действовать! Это кто в домино играет — для того «рыба». А я предпочитаю покер…
— То, что ты умный, босс, мне очень нравится, — недовольно прищурился Швец. — А то, что ты меня за дурака держишь, мне нравится меньше…
— Перестань. Это, конечно, непросто! И дорого, и непросто! Попробую я достать своего племянничка дорогого через нашу доблестную, по-прежнему краснознаменную ментуру…
— А сможешь? — недоверчиво переспросил Швец.
— Надеюсь, что смогу, не бойся… И вторая причина, главная… Мне нужен Бастанян. Если ты сейчас уделаешь Нарика, мы, скорее всего, живым Леона не увидим… А он мне нужен живой. Все понял?..
Швец не успел ответить — зателебенькал музыкально телефон, — взял трубку, нажал кнопку, «Слушаю!», потом коротко кинул:
— Жди… — Повернулся к Джангиру. — На вахте этот сучара Ордынцев со своей гопой… Гнать?
— Сколько? — спросил быстро Джангир.
— Чего сколько? — не понял Швец.
— Гопа велика ли — интересуюсь…
— Сколько их там? — осведомился Швец в трубку и, зажав ладонью микрофон, сообщил: — Один там с ним… Тоже ксива из МВД… Кузьмичев фамилия…
Джангир повернулся к Десанту, каменно-неподвижно внимавшему разговору хозяев.
— Ну-ка, сходи, приведи их сюда… Обоих… Вежливо… Винтарь-то убери за стойку. Он тебе с этими ни к чему… Пока еще…
Глядя вслед Десанту, быстро и гибко метнувшемуся к двери, Швец сердито бормотнул:
— На кой они тебе? С этим цепным все равно никакой игры не будет… Так хоть силу показать. Пусть знает, что мы на него со всей конторой болт положили…
— Это ты не прав, Коля. — Джангир снова взгромоздился на высокий стульчик. — Есть непреложный закон — нельзя до последнего выстрела перекрывать каналы связи. Пока поступает информация, всегда есть шанс использовать ее на пользу…
— И от вражин?
— Особенно! Если ее правильно понять, а потом надлежаще применить — цены ей нет…
Десант, вошедший первым, неодобрительно сообщил:
— Петр Михалыч, у сыскных пушки в карманах…
Ордынцев усмехнулся:
— Во-первых, не в карманах, а в кобуре…
Джангир перебил:
— Нет нужды в объяснениях! Живем, слава Богу, в такие времена, приличному человеку выйти на улицу без нагана — как без штанов… Все нормально… Итак, с чем пожаловали, уважаемые бывшие мои коллеги?
Швец видел, что Джангир изготовился повторить недавнюю мизансцену — он величественно сидит, как-никак настоящий генерал, а они, махонькие штаб-офицеры, стоя рапортуют ему.
Но не задалось. Ордынцев не спеша, как-то лениво, прошел к удобному глубокому креслу, а спутника своего подтолкнул к соседнему, покойно опустил задницу в уютный кожаный футляр, положил одну длинную ногу на другую, угнездился. Швец подумал, что сыскарь, наверное, подворовывает: ему такие ботинки «бостониан» со своей зарплаты не укупить.
Наши источники утверждают, что один миллион американцев всегда носят с собой огнестрельное оружие. Вдвое большее число граждан держат его в автомобилях. Каждый четвертый белый американец, живущий в сельской местности, владеет ружьем или пистолетом.
37. Москва. Клуб «Евразия». Ордынцев
Я закурил сигарету, доброжелательно оглядел всех в бильярдной и мягко попросил охранника:
— Ну-ка, не в службу, а в дружбу — принеси-ка, любезный, пепельницу… — Мне кажется, они этого урода Десантом кличут, фамилия его вроде Акулов — есть у нас в оперативном досье его фотография.
Тот выпер вперед огромный подбородок — точь-в-точь Муссолини, хотел послать меня в то место, где у бабы ножки сходятся. Но не успел — заметил молчаливый кивок Джангира, вышел из своего дзота-бара, тычком сунул мне хрустальную пепельницу. И вернулся к своей амбразуре, как защитник Брестской крепости.
Я щелчком стряхнул пепел и, улыбаясь неопределенно, сказал светски:
— Привело меня к вам, Петр Михалыч, неодолимое желание пообщаться. Вы ведь на мои повестки не являетесь, на телефонные звонки не отвечаете…
Джангир улыбнулся еще любезнее:
— Мечтал бы! Но законы очень уважаю. Хотел бы преступить, а не могу! Вы ведь знаете, что по закону вам нельзя — ни в коем случае! — мне эти мусорные повесточки слать, а домогаться наших встреч силой вам тоже запрещено. Мы ведь в цивилизованной демократической стране живем! У нас основу парламентаризма — неприкосновенность народного избранника — блюдут свято!
И вперил в меня круглое немигающее око хищного гада. Издевается, сука. Ладно, мы народ привычный. Мы якобы не рабы. Рабы — немы. Помалкиваем. Страна немых рабов. Немо молчим. Или пошучиваем.
— Да знаю! Знаю я, что вы фигура ну абсолютно неприкосновенная! — сказал я серьезно. — На вас, как в музее, можно табличку вешать: «Руками не трогать!» Посмотреть-то можно? Или побеседовать приватно?
— Сколько угодно! — засмеялся Джангир, а глаз, неподвижный, немигающий, холодно предупреждал: смотри тут, не балуй!
Куклуксклан вынул из кармана диктофон, нажал кнопку, положил перед собой на столик и сказал, как о чем-то само собой разумеющемся:
— Вы, наверное, не будете возражать, если наша беседа будет зафиксирована — на случай возникновения кривотолков, будто мы что-то здесь нарушали…
Джангир снисходительно кивнул:
— Надеюсь, вы не сомневаетесь, что и я не полагаюсь на неверную человеческую память. — Короткой своей ручкой он показал на черные обрезы видеокамер, висящих по углам под потолком. — Аудиовизуальная запись в наше время страшнее пистолетов…
К.К.К. удовлетворенно помотал головой:
— Мы в вас, Петр Михайлович, не сомневаемся. Ни в чем. Один наш коллега, большой любитель и знаток фольклора, его зовут Кит Моржовый, говорит про вас:
«Сидит высоко, глядит далеко, спит крепко, пьет сладко, и пьяного его в милиции не лупят…»
Джангир хлопнул в ладоши, обозначая аплодисменты, и суховато спросил:
— Так о чем же вы хотели побеседовать со мной?
— Как ваши дела, Петр Михалыч? — простецки спросил я. Джангир сжал тонкие губы в крутую гузку, будто собрался играть на трубе, но трубить раздумал и печально ответил:
— Все мои дела — исключительно деловые. А бизнес, сами понимаете, штука сугубо конфиденциальная, и обсуждать его с вами, к сожалению, не имею возможности. Коммерческая тайна — дело святое…
— Совершенно святое, — согласился я охотно. — Но как же вас понимать прикажете? Депутатам Думы строго-настрого запрещено бизнесовать. Законом! Который, конечно, не так свят, как бизнес, но все-таки… Закон как-никак…
— А я разве сказал, что занимаюсь бизнесом? — удивился вполне натурально Джангир. — Бизнесом занимаются мои партнеры, доверенные лица, их штат. Есть такое понятие — траст. А я о бизнесе только думаю. Думать-то ведь не запрещено?
— Ни боже мой! — согласился я. — Значит, если я вас понял, вы все свои силы и время отдаете созданию разумных и справедливых законов для нас в Думе, а думы о конфиденциальном бизнесе — для себя…
— Вы все поняли правильно, — подтвердил Джангир. — Или почти правильно…
Я оглянулся на К.К.К. Он сидел, облокотившись на ручку кресла, положив подбородок в ладонь — точно как на известной картине сидит М. Ю. Лермонтов на скале, наверное, обдумывает сюжет оперы «Демон». К.К.К. смотрел в лицо Джангиру не отрываясь, и мне казалось, что он сканирует его. Заложит потом в компьютер и даст мне ответ.
— А как ваша семейная жизнь, Петр Михалыч? — продолжал я интересоваться. — Как ваша родня?
Джангир углом сухого рта криво усмехнулся:
— Вас интересует весь мой тейп? Или кто-нибудь а отдельности?
— Мне хочется верить, что весь ваш клан в полном благополучии. Но больше всего хочется знать, как поживает ваш племянник Нарик Нугзаров по прозвищу Псих…
— А черт его знает! — душевно-простецки ответил Джангир. — Я его давно прогнал с глаз долой… Паршивая овца, позорит весь наш род…
— Ну-ну-ну! — протестующе поднял я руки. — Нарик не овца! Нарик — убийца, бандит, наркоман и наркоторговец. А теперь и киднепер! Нарик — бешеный пес, и он может покусать очень сильно и вас… Если ему повезет — загрызет…
Джангир помолчал, потом мягко спросил:
— Ты хочешь предостеречь меня, сынок?
— Нет. Я хочу предложить вам против Нарика наше общее ничего. Тогда, глядишь, я его изыму из колоды — вам это будет выгодно…
Джангир грустно покачал головой: