иранде.
Симпатия к Жене Хозяина повлияла, с самого первого дня, на мое отношение к ежедневной работе. Еще до своего ухода она просила меня особенно присматривать за леди Бриггс из комнаты номер 9. В тот момент это казалось неважным.
– Ты ведь не оставишь леди Б. без внимания, правда, Лиззи? – попросила она.
И, конечно, я согласилась.
А вскоре догадалась, что она так сказала, потому что собиралась уйти, и это само по себе было странно и тревожно. И это бремя – на мне одной.
Так и вышло с самого начала, что я заходила в комнату номер 9 много раз за день и ждала, пока леди Бриггс помочится в свое кресло-туалет, – удавалось далеко не всегда. Было в ней что-то зловещее. Отчасти из-за ее длинных паутинообразных волос, слезящихся глаз и повадок привидения, но главная причина состояла в щелканье, которое она издавала, – не такое цоканье краем рта, что обычно сопровождается подмигиванием, а звонкий щелчок, будто кончик языка тюкает в самый центр нёба, а оно сделано из меди. Щелканье было ритмичным и постоянным, как тиканье часов. А еще пугало то, что леди Бриггс живет в «Райском уголке» уже семь лет, но ни разу не выходила из своей комнаты. Ее никто не навещал, кроме Хозяина время от времени (или это она только так говорила), да еще однажды в 1975-м визит ей нанес фальшивый мойщик окон, который хотел украсть ее антикварный рукомойник, но был пойман медсестрой, загоравшей у пожарного выхода. Леди Бриггс почти никого не видела – кроме сестер, приходивших посадить ее на горшок, – никогда не слушала радио, не смотрела телевизор, не читала книг и газет. Она просто сидела, все семь лет, цокая и размышляя. Она была отшельницей. А отшельники все зловещие.
Все равно нам полагалось держать в тайне от пациентов бегство Жены Хозяина, чтобы не будоражить их, и хотя истинные причины, стоявшие за ее бегством, вскрылись благодаря мисс Тайлер, нас попросили помалкивать. В один прекрасный день я поднялась к леди Бриггс после кофе, и пока она пыталась испражниться, мы вели обычный заунитазный разговор, и она сказала, что у нее странное чувство, будто атмосфера в «Райском уголке» изменилась – как будто не все в порядке. И хотя я знала, что не должна этого говорить, все же рассказала леди Бриггс, что Жена Хозяина сбежала и открыла конкурирующий пансион со всеми современными удобствами, в хорошем месте и т. д.
– Какая-то странная атмосфера вокруг, сестра, – сказала леди Бриггс.
– Ну, возможно, это потому, что Жена Хозяина ушла от нас, – ответила я.
– Что? – ахнула она.
– Жена Хозяина, Ингрид, или как ее там, она ушла.
– Нет! – в ужасе воскликнула леди Бриггс. – Когда?
– Да, – подтвердила я. – Некоторое время назад.
– Но почему мне никто не сказал?
И я изложила ей всю печальную историю, свою версию, но заставила поклясться, что она не проболтается.
– Она открыла новый пансион под названием «Новый лужок» и переманивает всех наших перспективных пациентов, – сказала я. – Вот почему здесь странная атмосфера.
– О, дорогая, дорогая, это очень плохие новости, – простонала мисс Бриггс, озираясь и пощелкивая. – А Лазарь? (Она имела в виду золотистого ретривера.)
– И Лазарь тоже ушел с ней.
И тогда леди Бриггс закрыла ладонями лицо и заплакала, и я поняла, что ничего у нее не получится, натянула ей панталоны обратно и попыталась развеселить, надув пузырь из жвачки. Как-то раз мне удалось выдуть просто громадный, и она прямо покатилась со смеху, но когда надо, жвачка оказывается слишком жеваной, и пузырь лопнул, облепив мне губы, поэтому я просто пересадила ее обратно на кресло. Она попрыскала себя одеколоном «4711». На миг я встревожилась, не случится ли с ней мини-инфаркт и не позвать ли на помощь, но после нескольких глотков воды она пришла в себя и попросила подать ей коробки с полки. Коробки были набиты старыми документами и фотографиями, которые она любила перебирать в стрессовой ситуации, когда приходил доктор или когда принимала слабительное.
Я растревожила ее и теперь сама встревожилась. Чтобы собраться, прилегла на минутку на ее кровать. Это было в порядке вещей. Леди Бриггс никогда не возражала, чтобы сестры передохнули у нее в комнате. Ей даже нравилось. То же касалось и отдельного телефона, имевшегося в ее распоряжении.
Очевидно, информировать леди Бриггс о бегстве Жены Хозяина и последующих событиях мне не следовало. И хотя я не из тех, кто считает честность лучшей политикой, но, спустившись вниз, я сразу же рассказала остальным, сидевшим за столом, какая я идиотка.
– Леди Бриггс очень огорчилась, узнав про Жену Хозяина и прочее, – призналась я.
– Мы пытаемся оградить от этой информации пациентов, – сказала Эйлин.
– Да, знаю, простите, я думала, ей будет интересно.
– Не переживай, – улыбнулась Эйлин.
– Хозяин не хотел, чтобы она знала, – осудила меня Матрона. – Тебе следовало держать рот на замке, Лиззи.
Должна сказать, в «Райском уголке» все, за исключением Матроны, снисходительно относились к ошибкам, особенно к глупостям медицинского характера, которые, по-вашему, должны бы вызвать порицания, но нет. Сестры и сами пациенты были очень участливы и вообще-то считали оплошности развлечением, хотя и доставляющим неудобства. Когда случалась забавная промашка, все смеялись, а потом наперебой начинали рассказывать нам о своих. Как в тот раз, когда сестра Гвен слишком быстро назвала выигрышные номера в лото, спровоцировав две перепалки и один несчастный случай.
Помимо того, что я едва не довела леди Бриггс до инфаркта, в тот период я еще всерьез напортачила со вставными зубами. Я слышала – в разные годы – похожие истории, так что, видимо, это распространенная ошибка, поэтому на этот счет я не особо переживала.
Я разложила зубы по пластиковым подписанным стаканчикам, поставила их на поднос, чтобы отнести помыть. Только у мистера Симмонса и мисс Тайлер имелись свои зубы, и они чистили их щеткой и зубной пастой. Я наполнила водой большую раковину и аккуратно, чтобы не расколоть, опустила туда зубы, добавила таблетку «Стерадента», хорошенько перемешала ручкой швабры и оставила отмокать на всю ночь. Все по инструкции.
Утром очень долго пришлось воссоединять зубы с их хозяевами, и хотя ничего особенного не случилось, все сочли происшествие забавным. Сестра Хилари описалась от смеха, и ей пришлось переодеваться. Ужасно потешно было смотреть, как пациенты пытаются разговаривать с чужими зубами во рту. Для меня было настоящим откровением, какие разные у людей рты, в смысле формы. Прямо как отпечатки пальцев.
Мистер Симмонс очень ловко подбирал пары челюстей по прикусу и цвету, а по изношенности жевательной поверхности угадывал, где чьи.
– У кого такая громадная челюсть? – вопрошал он.
А мы кричали в ответ:
– Мисс Стептоу!
И он передавал зубы по назначению.
Я совершала и другие ошибки. Пару очень досадных (и вовсе не забавных). Однажды я слишком рано вытерла зад даме и непроизвольно воскликнула: «Вот дерьмо!» – и это ужасно, конечно, и крайне неловко для нас обеих. Но хуже всего было, в миллион раз, когда я сказала мисс Миллз, что Зебеди, зебра без полосок, которую она видела в 1926 году в зоопарке Пейнтона и с нежностью вспоминала, была вовсе не зеброй, а просто белой лошадью с подстриженной гривой. Это было жульничество. Мисс Миллз умолкла, когда я это рассказала, и очень долго потом приходила в себя.
Странно, но история с перепутанными зубами, казавшаяся в тот момент ужасной – всем пришлось примерять зубы по очереди, как Золушкам, а мистер Симмонс заглядывал каждому в рот и приказывал: «Скажи “сосать сушку”», а потом вытаскивал челюсть и вставлял на пробу новый протез, – превратилась в развлечение, и все хохотали до упаду. А вот мимолетное замечание всезнайки про зебру до сих пор саднит. Я растоптала волшебное воспоминание и с тех пор постоянно об этом думаю.
И в то время я понятия не имела, что значит слово «плотский».
8Собака по имени Сью
Маме было ужасно одиноко. Женщины часто чувствуют себя одинокими после рождения ребенка, особенно если родили его, намеренно нарушив договор (высказанный или невысказанный). В то время материнство было очень одиноким занятием, вы должны были поступать совершенно определенным образом, либо вас осуждали. И как только я пообвыклась в «Райском уголке», я пригласила маму на ланч. Даже в те дни, когда мне следовало быть в школе (а мама была заинтересована в том, чтобы я не прогуливала и исправила оценки), я иногда звонила ей с персонального телефона леди Бриггс и приглашала прогуляться. И она всегда соглашалась.
Она прикатывала Дэнни в коляске точно в обеденный перерыв, отличное время и для Дэнни, который дремал после своего ланча, и для нее, чтобы сжечь калорий триста. Еще одна сложная проблема материнства (для моей мамы точно) состоит в том, что в весе ты прибавила, на тебе вечно голодный иждивенец, да и ты сама вечно голодная, а потому носишься бешеной белкой, отчаянно пытаясь сжечь несколько унций жира, набранного за беременность, а стимуляторы принимать нельзя. Странно, но мне было приятно, что моя мама теперь нормального размера и переживает насчет калорий, раньше-то она была худой как палка.
Первый раз всю дорогу до «Райского уголка» она бежала. Не то чтобы мама любит бегать, но она убедила себя, что за ней гонится зловредное чудовище и если схватит ее и сожрет, то малыш Дэнни останется один-одинешенек. Явилась мама абсолютно выбившаяся из сил (но счастливая, что уцелела) и полчаса уговаривала всех попробовать «убежать от убийцы» и прочие жиросжигающие стратегии. Мои коллеги, собравшиеся за столом, – истинные бухгалтеры калорий – страшно воодушевились.
Эйлин подсела на карамельки «Эйдс», которые нужно было поедать в промежутках между приемами пищи (чтобы не хотелось есть), и всем подряд их рекомендовала вместо низкокалорийной диеты (которая, по ее мнению, вызывает запоры). А Хилари свято верила в печенье «Энерджен» с пониженным содержанием углеводов и низкокалорийный мягкий сыр с травами.