– Не молчи, – попросила я. – Говори, пожалуйста.
Потому что это и вправду отвлекало от ситуации.
Миранда продолжала тараторить, это было немножко безумно, но все же лучшее, что она могла сделать, и я навеки ей за это признательна.
Она рассказала, что предложила Майку заняться сексом в качестве особого подарка ко дню рождения, но он отказался. Не потому что считает ее непривлекательной, вовсе нет (у них были тысячи поцелуйных марафонов), просто Майк Ю не верит в секс до свадьбы, потому что боится что-то там потерять. Что-то вечное, важное, философское или, возможно, китайское.
Я быстро спросила, а вдруг у него такая фобия, когда мужчина боится, что у вагины есть зубы, как в пасти акулы, или хотя бы как у хомячка. Мисс Миллз пробормотала «вагина». А Миранда сказала, что она о таком слышала, но у Майка такого нет. У него фобия насчет коров, и он не гуляет в полях, чтобы его не забодали, но с вагинами у него все нормально.
Я согласилась с Мирандой. Майк Ю не похож на человека, страдающего вагинофобией. Иначе с чего бы человеку с такой фобией приглашать такую девушку, как Миранда, в свой «датсун»? Он бы наверняка сторонился девушек в коротких платьях медсестер, правда же?
Постепенно разговор становился менее интересным. Никто не мог бы поддерживать подобную беседу бесконечно, и Миранда принялась перебирать события из жизни своей семьи. Как мать попыталась убить отца газонокосилкой и как однажды он случайно оставил выключенной морозильную камеру, а мать назвала его «гангстером», и я затряслась от смеха, а от этого стало больно мисс Миллз, а от этого я заплакала. Но Миранда героически продолжала. Про свою сестру Мелоди, мою бывшую лучшую подружку, которая стала мужиковатой, вступив в пубертатный возраст, как я уже раньше рассказывала, и слава богу, что наступила панк-эра и она смогла присоединиться к панкам и чувствовать себя на месте, не пытаясь выглядеть женственно.
Наконец мы услышали предупредительное бряканье решетки и поняли, что подъехала «скорая». Одновременно явилась Матрона и принялась строить из себя профессионала. Двое крепких мужчин сняли с меня мисс Миллз и уложили на каталку.
Миранда помогла мне подняться, я оперлась на нее, и мы смотрели, как мисс Миллз увозят, – одна из ее скрюченных ног торчала как обычно, а другая нет – и слышали бряканье дверей, а потом бряканье решетки. В карету «скорой помощи» вместе с ней никто не сел. Она уехала одна. Я сначала порадовалась, что меня не попросили поехать с ней, но потом разволновалась, как она там одна, без своих зубов и без пледа. Кажется, я даже возмущалась этим.
– Она не одна, – сказала Матрона. – С ней санитары.
– Но она их совсем не знает, а они не знают ее. И как быть с ее креслом-коляской, – хныкала я, – и с ее зубами?
– Кресло-коляска ей в больнице ни к чему, ее отвезут сразу в палату, – сказала Матрона.
А поскольку я не унималась, все решили, что у меня шок, и налили полный стакан хереса и раскурили мне сигарету.
Позже позвонили из лестерской Королевской лечебницы и сообщили, что у мисс Миллз подозрение на перелом бедра и сотрясение мозга, она пока останется в больнице.
– Я навещу ее в субботу – у меня остались ее зубы, – сказала я.
– Я думала, мы в субботу идем кататься на роликах? – возразила Миранда.
И тут встряла Матрона:
– К субботе она все равно помрет.
Я не хотела, чтобы Майк Ю подвозил меня на своем «датсуне». И полторы мили до дома прошла пешком – всю дорогу под горку, прямо до моей улицы, а потом короткий крутой подъем.
Старалась чем-нибудь занять голову. Обратила внимание, что живая изгородь из боярышника и терновника вдоль Коллингтон-Хилл, которая совсем полегла было зимой, когда было очень сухо, сейчас выглядит на диво пышной и здоровой. В деревне тяжело переживали за погибшие зимой деревья, но все обошлось, и животные тоже были спасены. Я восхищалась фермерами.
К субботе она помрет.
Я ненавидела Матрону. Зачем она так говорит? Мисс Миллз поправится – она просто сломала ногу. Мы с ней говорили про сирень и про линолеум, и ее явно заинтересовала вагинофобия. Но слова Матроны меня напугали. Прозвучали они очень убедительно.
Дома у нас обнаружился гость – один из маминых родственников. Событие невероятное: родственники никогда нас не навещали, и мы встречались с ними только на семейных сборищах. Сейчас у меня не было никаких сил общаться с ним. Один из тех всезнаек с вкрадчивыми манерами, которым в голову не приходит, что остальным неуютно рядом с ними, такие всезнайки очень правильные – как ребенок-зануда, который в разгар игры отказывается прыгать по стульям и портит удовольствие всем.
Я пробралась наверх, легла на кровать, выкурила одну за другой две сигареты. А потом, глядя в пустоту за нашим домом, где раньше росли три прекрасных вяза, и веревку с постирушкой, висевшей на заплесневевших прищепках с понедельника, я молилась и молилась, чтобы я не убила свою самую любимую старушку.
Наверное, я была в шоке или, скорее, захмелела после антишокового хереса, потому что сползла в холл и совершила абсолютно дикий поступок. Я вынесла телефон на крыльцо, насколько дотянулся провод, и каблуком ботинка колотила до тех пор, пока не отлетел замок, блокировавший диск. И там же, сидя на ступеньке, позвонила в «Дом удачи» – номер я помнила наизусть.
Трубку снял Майк Ю.
– «Дом удачи», – деловито ответил он.
Я молчала.
– «Дом удачи», – повторил Майк. – Чем могу быть полезен?
Я повесила трубку, поставила телефон на место и немного постояла, подслушивая, у двери гостиной. Сестра нескладно рассказывала родственнику о своей работе на каникулах.
– В этом году я работала в пасхальные дни, – чирикала она. – Но Рождество важнее Пасхи, поэтому я не возражала.
– Чтоооо? – расхохотался родственник. – Важнее?
– В смысле, работать или нет, – пояснила сестра, на этот раз смущенно.
Родственник рассмеялся еще громче.
– Рождество важнее Пасхи? Расскажи это Христу!
Я ввалилась в гостиную.
– Рассказать Христу что?
– О, привет, Лиззи, – испуганно поздоровался родственник.
– Расскажи Христу что? – повторила я.
– Что Рождество важнее Пасхи.
– Тут всем насрать на Пасху, – сказала я.
Мама ахнула (не из-за того что я выругалась, а из-за моей ярости).
– Ты в порядке, Лиззи? – спросила она и потрогала мне лоб, прикидываясь, что встревожена.
– Просто скучаю по вязам, – сказала я.
Я словно окаменела в центре маленькой комнаты, глядя в пол. Родственник кашлянул и сказал, что ему, пожалуй, пора, а я даже не обернулась на него.
Когда он ушел, я извинилась перед домашними. Мама сказала, что ей показалось, что я сошла с ума. Сестра сказала, что ей показалось, что я превратилась в нашу маму. Маме пришлось согласиться. Я рассказала им про мисс Миллз. Мама поделилась, как помогала на ослином дерби, и ослик, за которого она отвечала, взбесился и лягнул в голову жену лорд-мэра, и это попало в «Меркури».
– Она умерла? – спросила я.
– Нет, – ответила мама. – Но с тех пор недолюбливала ослов.
Как будто это почти то же самое.
Серьезность происшествия с мисс Миллз вынудила Хозяина провести одно из своих любимых мотивирующих собраний. Мотивирующие собрания – сплошной ужас. Это как смотреть странный иностранный фильм и нормально реагировать на всякие ненормальности. Но это собрание вышло более понятным. Хозяин объявил, что мы должны быть осторожны, не должны калечить пациентов и что утрата мисс Миллз может стать последней каплей.
– Мы обязаны приложить все усилия, чтобы предотвратить потерю пациентов. Не говоря уже о неприятностях и страдании, причиненных мисс Миллз. Мы просто не можем себе позволить подобного.
Он помолчал, как будто сам додумался до этого только что.
– Смерть пациентки, не требовавшей специального ухода, которая могла бы прожить еще долгие годы. Ужасно обидно.
– Она, помнится, пока еще не померла, – заметила Матрона.
– Верно, – согласился Хозяин. – Но только в «Райском уголке» ее больше нет, и мы должны откровенно признать, что наши доходы опустились ниже требуемого банком минимума. И если мисс Миллз не вернется в течение недели, полагаю, я вынужден буду связаться с ее поверенным и заморозить ее выплаты.
Он смотрел на меня, будто обращался именно ко мне. Я не дернулась и не сказала: «Что это вы на меня смотрите?» – как бывало в школе и дома. В данных обстоятельствах это было бы неуместно.
Слово взяла сестра Эйлин и сказала, что инцидент с мисс Миллз – это следствие нехватки персонала и неквалифицированности руководящих кадров. Она заявила, что пора уже трезво взглянуть на ситуацию и нанять старшую медсестру.
Хозяин сказал, что он просил сестру Гвен вернуться, но она уже получила место в «Новом лужке» у его жены и сейчас готовится к получению диплома по паллиативной помощи, что добавит солидности буклету нового заведения.
Хозяин также сообщил, что два потенциальных выздоравливающих пациента, которые навещали нас на этой неделе, приняли решение отправиться в «Новый лужок».
– Итак, прошу вас, давайте сплотимся и постараемся сохранить в живых тех пациентов, что пока остались, – сказал он в завершение. – И будем надеяться, что мисс Миллз скоро вновь будет с нами.
Я кивала вместе со всеми и попыхивала контрабандными сигаретами сестры Эйлин, но, откровенно говоря, не собиралась что-либо менять. Потом Хозяин завел речь про экономию и похвалил мистера Симмонса (который вместе с нами участвовал в мотивирующем собрании) за поездки в оптовые магазины, где тот обнаружил коробки толокняного мыла, которое обошлось в сногсшибательные три пенса за кусок, и совершенно идеальный херес вдвое дешевле, чем «Тио Пепе», и определенно вдвое лучше. В этот момент раздался звонок, это была леди Бриггс, и все обернулись ко мне. Я извинилась и потрусила наверх.
– Что это происходит там внизу? – спросила леди Бриггс.
– Ничего, просто мотивирующее собрание, – ответила я.