– Спасибо, что подвезли, – вежливо поблагодарила я.
– На здоровье, – подмигнула она. – Скоро увидимся.
– Это вряд ли случится, если я успею заметить вас раньше.
Мисс Питт позвала меня в кабинет и принялась нудеть из-за нерегулярного посещения. Волосы у нее сзади слегка свалялись, как будто она металась в постели, терзаемая мрачными думами, после чего не помыла голову. После того как я видела, сколь грубо она обошлась с мистером Симмонсом, я изменила мнение о ней.
И в этот раз я чувствовала себя сильной. Я ненавидела ее. И не собиралась позволить ей меня победить.
– Итак, Лиззи Вогел. Мы опять встретились.
– Ага, – согласилась я.
– Скажи мне, Лиззи, – произнося это, она внимательно читала заднюю обложку какой-то книжки, – ты ведь не намерена до конца дней подтирать задницы старикам?
– Ну, не знаю.
– Такая умная девочка, как ты? – удивилась она. – Ты не считаешь, что могла бы стремиться к большему?
– Я намерена сдавать на уровень «О», если вы об этом.
– Так это чудесно. А что, если мы поможем друг другу?
– Что вы имеете в виду?
– Я включу тебя обратно в группу уровня «О», а ты поможешь мне с моим отчимом.
– Каким образом?
– Сообщи мне, когда он… когда он соберется, ну… скажем, на концерт. Ну или куда-нибудь еще, чтобы я была в курсе.
– Но он не хочет вас видеть, – возразила я. – Вам запрещено с ним встречаться.
– Он так говорит, Лиззи, да, но я не простила бы себе, если б не попыталась.
– Мистер Симмонс вас почти не знает. Но знает достаточно хорошо, чтобы понять, что вы просто хотите его контролировать.
Я видела, как глаза ее блеснули яростью, и хотя чувствовала себя сильной, растерялась.
– Что ж, отлично, Лиззи. Тогда возвращайся в класс и дай мне знать, если одумаешься.
Я вышла из кабинета, из здания, со двора школы и позвонила в «Райский уголок» из маленькой телефонной будки около заправки «Эссо» – извиниться, что опаздываю.
– Мне пришлось срочно наведаться к дантисту. Но я уже бегу.
И побежала, потом перешла на шаг и опять побежала – по тропинке вдоль канала. Пробегая мимо милой лодочки с названием «Впередсмотрящий», я заметила, как над водой скользит зимородок. А на последнем мосту увидела Майка Ю – наклонившись, он показывал что-то пожилому мужчине. Я помахала.
– Лиззи!
– А я видела зимородка, – сообщила я.
Я знала, что ему понравится.
Майк повернулся к старику и громко сказал: «Пуутонг кью няу». И старик уставился на воду, тяжело дыша через рот, что-то там разглядывая. А потом посмотрел на меня, и улыбнулся, и кивнул, и поблагодарил взглядом.
Майк принялся усаживать своего дедушку на пассажирское сиденье машины. Я попрощалась с ними и поспешила дальше.
– Постой, Лиззи! – окликнул Майк.
Я обернулась. Он что-то тихо сказал дедушке, а потом спустился на тропинку. Мы пошли рядом, я спросила, как он поживает.
– У меня все хорошо, спасибо, Лиззи. А ты как? – Он был такой вежливый и внимательный.
– Все хорошо, – ответила я.
Некоторое время мы шли молча.
Миновали еще одну лодку, даже симпатичнее «Впередсмотрящего». Эта называлась «Гармония». Майк показал на нее:
– «Гармония».
Мы обсудили, как нам нравится эта лодка, как она очаровательно покрашена, какая изящная палуба и в каком чудном состоянии. И я сказала, что хотя бы на несколько дней хотела бы уплыть на ней далеко-далеко и забыть все тревоги, а Майк сказал, что и он тоже хотел бы и жаль, что мы не можем.
– Гармония, – вздохнула я.
– Гармония, – сказал он.
И мы улыбнулись.
Как это получилось, что день, который начался столь ужасно, внезапно стал таким прекрасным? – думала я. И я могу любоваться теми же стрекозами, что и такой очаровательный парень, как Майк Ю, касаться его руки на узкой тропинке и беседовать о побеге на лодке под названием «Гармония».
– Твой дедушка здоров? – спросила я.
– Нет, боюсь, он очень плох. И для него очень большая радость погулять здесь.
– Это хорошо.
– Но мне уже пора возвращаться к нему. Спасибо, Лиззи.
И Майк побежал к «датсуну», стоящему на горбатом мостике.
В «Райском уголке» я извинилась за опоздание и за то, что явилась в школьной форме. И насвистывала, пока работала. Мисс Бриксем пожаловалась и сказала, что я токую, как тетерев. Но я ничего не могла с собой поделать. Я была счастлива.
Лето выдалось знойным, и жара все не спадала. Хотя мы и любили солнышко, но пока не оправились от минувшего года, когда всех накрыло таким пеклом, что люди до сих пор о нем говорили. И пускай вам надоело слушать и читать рассказы об этом, все равно расскажу, что именно в тот год мы переехали в новый дом с мистером Холтом и зной причинял массу волнений. Жара началась в конце июня, и мистеру Холту это совсем не понравилось. И не из-за необходимости работать в несусветную жару, но от досады, что он не мог помыть прачечный фургон из-за запрета использовать шланги, который тогда объявили. Он любил до скрипа отмытые вещи, но признавал необходимость запрета. Так и сказал и никогда его не нарушал, как делали некоторые наши соседи. А когда жара продолжилась и пошли разговоры о дополнительных мерах по экономии воды, он встревожился еще больше, опасаясь, что стирку отнесут к несущественным расходам. В тот год нам пришлось срубить старый вяз, что само по себе символично, а тут еще погодные катаклизмы заставляли думать, что природа ополчилась против нас.
И я страшно переживала в то знойное лето, что мистер Холт решит, будто стать отчимом – скверная затея, что трое детей – будто пыльные фургоны, которые он не может помыть; газон погиб, превратившись в сено, а потом в засохшую окаменевшую землю; прекрасные высоченные вязы спасти не удалось, а теперь еще и тревога о будущих ограничительных мерах в связи с засухой – все это постепенно сводило его с ума. Мистер Холт может уйти, опасалась я, и мы вновь окажемся в исходной точке – безотцовщине, что вовсе не так романтично, как звучит, – во всяком случае, в те времена.
Для начала, отчим – это постоянный стресс, вы вечно беспокоитесь, что отчим может передумать и уйти. Если настоящий отец ушел и начал новую жизнь с новой семьей, то почему так не может поступить отчим. Я так к этому относилась. Но мистер Холт не ушел, а после рождения Дэнни мы перестали волноваться, потому что если уж он смирился с появлением нежеланного ребенка, то с остальным точно сладит.
Нельзя сказать, что в семье не было никаких проблем и сложностей. Как раз примерно в то время – когда Дэнни было около года, а сестра Салим затеяла перемены в «Райском уголке» – у мамы случилась грандиозная ссора с мистером Холтом, и она думала, что они никогда не помирятся. Мама врезалась в ограждение на хитром перекрестке на объездной дороге и, чтобы не усложнять себе жизнь, попыталась прикинуться, будто злодеи поцарапали ее машину на парковке у «Вулко». Но некий коллега мистера Холта видел, как она впаялась в ограждение. В разгорающейся перепалке мистер Холт назвал ее «серийной фантазеркой и маниакальной лгуньей», а затем произнес слова, которые, видимо, невозможно было взять обратно.
Мама изложила мне полную версию истории, пока я стирала свою новую быстросохнущую форму. Так удобно – сразу после стирки она уже почти сухая и совсем не мятая, и гладить не надо, и цвет такой свежий.
Я была убеждена, что в ситуации, в которой мама оказалась, она полностью виновата сама и она же сделала только хуже, спровоцировав мистера Холта на произнесение непроизносимых слов. Сказав: «Ты, полагаю, сожалеешь, что связался со мной?» – и все такое прочее. В общем, она готова уйти, объявила мама, если ему так с ней плохо. Мама намеревалась снять маленький коттедж в городе, неподалеку от Гроупкант-лейн, чтобы Дэнни мог посещать Монтессори-ясли и стать более развитым, чем все мы. Ну, она, конечно, не сказала это напрямую, но идея была такова.
Меня все это жутко разозлило. Вся моя жизнь сосредоточена здесь, в пешей доступности от «Райского уголка», и я не желала переезжать только потому, что моя мать хотела заставить мистера Холта сожалеть о его честности. И чтобы вдобавок Дэнни стал более развитым, чем я (судьба детей от первого/неудачного брака – быть примером для новых детей, чтобы они стали лучше).
– Я с тобой не пойду, – сказала я маме.
– Но ты же не можешь оставаться здесь, – сказала она. – Без меня.
Мистер Холт был в этом отношении благоразумнее. Он сказал, что мы вольны уйти или остаться, если хотим, но что он желал бы, чтобы мы руководствовались здравым смыслом и чувствами нашей матери, – что, откровенно говоря, было непосильной задачей.
В общем, мама ушла. Не в арендованный коттедж неподалеку от Гроукант-лейн, а переночевать на матрасе у Кэрри Фрост в каморке около Лестерского ипподрома. Кэрри ей была не подруга – по сути, – а бывшая прислуга. Давным-давно, готовясь к поступлению в художественную школу, Кэрри работала нашей гувернанткой и научила нас петь каноном «Лондон горит»[31], от чего мы балдеем по сей день. Короче, мама, Дэнни и собачка Сью ушли, а мы смирились, что придется жить с мистером Холтом. И хотя жутко тосковали по маме, мы не слишком волновались, как если бы она поселилась в съемном коттедже, который вполне мог стать постоянным жильем.
Утром я собиралась на работу. Мама отсутствовала целый день и целую ночь, и в доме витало напряжение. И хотя я не так уж сильно тревожилась, все же в глубине души ощущала смятение – ведь сколько горестей учинил маме этот мир. Все мужчины, которые занимались с ней сексом дважды, хотя уже в первый раз она рыдала; мужчина, который ударил ее локтем в лицо; козел, который стащил все ее деньги; женщина-водитель, которая назвала ее овцой, потому что мама не притормозила на «зебре», поскольку ею в тот момент овладел всепоглощающий ужас. И близкий родственник, который, когда она была совсем ребенком, изображал, будто собирается задушить ее, когда ее мать отвернулась, и потом обозвал ее идиоткой, потому что мама поверила ему и расплакалась.