– Я не говорю, что не люблю королеву. Я рада, что она правит двадцать пять лет. Я просто не хочу следовать чуждой мне моде, я та, кто я есть, во веки веков, – заявила она, благоразумно оставив за собой право выбора.
Панк раскрыл в Мелоди лучшие ее качества – к примеру, в неизбежных конфликтах с родителями она теперь легко могла назвать свою мать «пустым местом». Я никогда прежде не слышала подобного определения, и оно оказалось исключительно точным.
В ходе подготовки ко дню открытых дверей/свадьбе я слегка нервничала в ожидании встречи с Мелоди, успешно завершившей свое панк-перерождение.
У меня имелись не менее смехотворные предубеждения, как и у других людей, и я полагала, что Мелоди примется наезжать на меня за то, что я не панк. Потому что в прессе панков вечно выставляли в дурном свете, будто они вечно плюются и вообще творят всякие гадости. Но истина в том, что они обычные люди, вот и Мелоди просто нравится наряжаться в мусорные пакеты и тусоваться с теми, кто тоже ненавидит мейнстрим.
Я скучала по Мелоди и нашей дружбе, но не была уверена, что смогу по-настоящему дружить с ней сейчас, когда она так глубоко предана панк-движению. Боялась, что она припомнит что-нибудь из нашего прошлого и захочет мне отомстить, – я слыхала, что панки злопамятные. Вот, например, я не помогла ей с проектом по европейским исследованиям, хотя чертовски много знала про Данию, Голландию и Нидерланды. И в итоге она написала всякую чушь про Бельгию и что бельгийских художников интересовали только шаблоны, а не реалистичность изображения. Но она все равно получила «В» за большой словарный запас и знание шоколада.
29«Радость секса»[55]
Начались строительные работы. Дополнительная нагрузка всех раздражала, но Хозяин не собирался платить рабочим за то, что мы могли сделать и сами. Присутствие рабочих доставляло жуткие неудобства. Невозможно парковаться во дворе, потому что брусчатка снята и выложена на дорожку. И потом, строителям постоянно требовались то чашечка кофе, то сигареты, и они покоя не давали сестрам. И все отказывались передвигаться в одиночку из-за того, что рабочие отпускали шуточки и гоготали.
Как-то раз мне поручили перенести все, что было в кладовке, в морг, поскольку на следующее утро была запланирована облицовка стен в кладовой. Я приступила к делу, но из-за строителей, которые сновали туда-сюда и приматывались ко мне («Сестричка, сестричка, проколи мне прыщик» и все такое), решила продолжить после 17 часов, когда они уберутся по домам.
Но в 17 часов нас всех пригласили в кухню отпраздновать двадцать третий день рождения Эйлин блинами с лимонным сиропом вместо торта. Сестра Салим подарила ей косметический набор с тушью для ресниц и бровей, а еще кто-то – духи «Твид Летерик», которыми она тут же побрызгалась. Карла Б подарила подвеску в виде клубнички, потому что Эйлин любила клубнику, а я подарила баночку анчоусов «Ла Сирена» с красивой русалкой и иностранной надписью – баночку я нашла в кладовой. Я знала, что это стоящая вещь, потому что моя мама купила точно такую же баночку в «Каса Иберика» в Лестере и с гордостью демонстрировала, хотя стоила она всего двадцать пенсов. Майк Ю тоже был в кухне – чистил овощи и все такое, чтобы кормить строителей, – и очень смутился, что у него нет подарка для Эйлин.
– Ты столько делаешь для нас, Майк, это важнее любого подарка.
После блинов почти все – но не Майк и не Хозяин – пошли в «Пиглет Инн» выпить водки и джина. Уходя, я услышала, как Майк тихо спросил Миранду, во сколько она вернется и ждать ли ему ее – потренироваться в кунг-фу.
Ее ответ «В последний раз говорю, Майк, я не буду, блин, заниматься этой хренью» очень огорчил его.
Мне в пабе никогда не нравилось. Бармен вечно спрашивал, сколько мне лет, и приходилось клясться смертным одром моей матери вслух перед всеми этими мужиками, что мне восемнадцать, а они всякий раз дружно ржали. Я ненавидела водку с лаймом, и даже если пила очень-очень медленно, у меня лицо делалось красное-красное, а разум отключался.
Пришли несколько старых подружек Эйлин, включая сестру Гвен. Чувствуя, что не контролирую себя, я отвернулась и заговорила с Мирандой, хотя ненавидела ее за то, что она так грубо обошлась с Майком.
– Как обстоит с кунг-фу? – спросила я.
– Не стану я этого делать. Мне надоел Майк, – ответила Миранда, одним махом опрокинув в себя порцию водки, – и вся эта китайская хрень.
Я вздрогнула.
– Придется ему поискать кого-нибудь другого, – сказала она.
– Ты его бросила?
– Ну да, наверное, не знаю, я разрываюсь между ним и Смигом, – призналась Миранда. Порылась в сумочке. – Смотри, я составила список за и против, потому что, честно, Лиззи, я в полной растерянности.
Пускай я уже была не совсем в себе, но отметила, что Большой Смиг на много ярдов опережает Майка в этом списке. За Майка только его будущий бизнес по производству контейнеров из фольги и возможная жизнь в Америке (Миранду, как и меня, настораживали его крепкие семейные узы). У Большого Смига наличествовали, во-первых и в-главных, любовь к сексуальным отношениям и всем видам секса, тяга к приключениям, юмор, интерес к музыке регги, мотоциклам, невероятно привлекательный пенис, лыжи, любительский театр и вдобавок богатая семья (со слабыми семейными узами).
– Не знаю, что мне делать, – заныла Миранда.
Очень вовремя в дверях возник Большой Смиг в шлеме, и она кинулась к нему.
А я поскорее вышла из паба, пока никто не привязался с разговорами. И вернулась убирать кладовую – бегом, чтобы не разминуться с Майком Ю. Я решила, раз Майк все еще там, предложу себя на замену и станцую кунг-фу вместо Миранды. Пришлось мчаться стремглав, чтобы не только не упустить Майка, но и не передумать. Подъездная дорожка была перекрыта, так что сразу не понять, на месте он или нет, но, оглядев улицу рядом с «Райским уголком», я нигде не заметила его машины.
Я проверила задний коридор, заглянула в морг, где стояли громадные жестянки и коробки. Не было никакого настроения заканчивать работу, но надо: строители заявятся к восьми утра. После выпитой водки работа казалась вообще неподъемной. В кухне я спросила ночную сестру, не видела ли она Майка. И если нет, не могла бы она помочь мне. И если нет, может, тогда мистер Симмонс.
Майк тут, ответила сестра, но она его уже какое-то время не видела. Мистер Симмонс смотрит кино, а она делает себе маникюр. Я вернулась в морг, передвинула несколько десятифунтовых банок с абрикосовым джемом, взгромоздила банки с зеленым горошком на нужное место. Сладкое (консервированные фрукты, дольки грейпфрута в сиропе, начинку для фруктовых пирогов и джемы) я поставила вдоль одной стены. А соленое (тушенку, колбасный фарш) – слева, дальше супы вдоль другой стены, а то, что «среднее» (мука и рис), – в угол.
Если Майк все еще дожидается Миранду, скоро ему надоест, и он уйдет, а когда будет уходить, пройдет мимо двери в морг. Забив на работу, я ждала Майка, и чем дольше он не появлялся, тем сильнее я хотела его видеть и тем старательней таращилась на коридор за дверью. Периодически совалась в кухню глянуть, может, он там, но нет.
Потом я услышала «Поединок кунг-фу» – музыку для танца-рассказа Майка и Миранды, едва различимо доносившуюся сверху. Музыка смолкла, опять заиграла. Мне стало ужасно жаль Майка. Он, наверное, сейчас наверху, в комнатах сестер, репетирует в одиночестве, ждет, пока вернется Миранда, и знать не знает, что она умчалась верхом на «Кавасаки ZiB 900» с Большим Смигом и появится только завтра утром, с несмытой с вечера косметикой.
Я едва не разрыдалась, вспомнив обычное выражение лица Майка; я едва не разрыдалась, вспомнив о его надеждах и мечтах, о его нежности по отношению к дедушке; я едва не разрыдалась, вспомнив, какие у него волосы. Ни у одного мужчины на свете я не видела таких прекрасных волос. Прямые, но упругие, поэтому они не падали на лоб, а торчали ежиком и легким облаком окружали голову. И спускались прядями сзади по шее. Волосы были подстрижены перьями, немножко в стиле кунг-фу, и при его идеальных точеных скулах смотрелись великолепно. Глаза у него черные, а губы – в форме удлиненного сердечка. Он весь был произведением искусства, на которое можно смотреть бесконечно. Как подростковый рисунок идеального парня. Он был как Дэвид Кэссиди – спокойный, улыбчивый, китайский Дэвид Кэссиди, который никогда не напялит ковбойский костюм и не будет позировать в расстегнутой рубашке.
И вот, сидя в морге на бадье с джемом, я думала о необычных волосах Майка. И, зная, что Миранда не собирается танцевать с ним в день открытых дверей, потому что она в облегающих шортах будет выступать в «Шоу Барри Шина» с Большим Смигом, я разрыдалась по-настоящему.
Я пошла в кухню высморкаться в бумажное полотенце и сделать себе чашку кофе. Ночная сестра возилась с подносами для завтрака. Я спросила, вернулась ли Миранда.
– Нет, – сказала она. – Все дневные сестры в пабе.
Я рассмотрела себя в зеркало. Абсолютно нормальный вид, и даже алкогольная краснота мне идет, и я будто вот-вот расплачусь. Я пробралась в палату номер 2, леди Бриггс сидела в постели, просматривая свои бумаги при свете фонарика.
– Миранда ушла с другим парнем, – сообщила я.
– Кажется, ты уже говорила мне об этом, – ответила леди Бриггс.
– Да, но теперь она его по-настоящему бросила.
– Ты опять про китайские гороскопы, детка?
– Вообще-то нет, ну да, типа того.
– Полагаю, это было неизбежно, – сказала леди Бриггс. – И хорошо для тебя, он ведь тебе нравится, а?
– Я хочу ему предложить танцевать со мной.
– Ты о чем, дорогая?
– Кунг-фу, – пояснила я. – В день открытых дверей.
– О да, понимаю.
– Что скажете?
– Он не удивится, – улыбнулась она, беря меня за руку. – Я ему все о тебе рассказала, и как ты беспокоишься о нем, и как вы подходите друг другу, и он будет несказанно рад.