гостиную, и там было очень мило и празднично, и мы все благодарили Карлу и говорили, какой у нее прекрасный вкус в шитье и развешивании флажков.
А потом мы увидели холл. Для холла она сшила специальный транспарант со словами «РАЙСКИЙ УГОЛОК – место, чтобы Жить!».
И это было так трогательно и так поразительно, что она сшила это своими руками, что мы просто онемели. Сестра Салим застыла, раскрыв рот.
И Эйлин сказала:
– Карла Б, ты гений, это просто грандиозно.
А потом, когда я уже решила, что прекраснее ничего быть не может, Карла Б развернула серебристый с белым транспарант, на котором было написано «СЧАСТЛИВАЯ СЕМЬЯ» и еще нарисованы обручальные кольца и подковы на счастье.
По плану все представления и музыкальные развлечения (кроме выступления Майка Ю c калимбой) должны были происходить в патио, чтобы их можно было смотреть из гостиной через французские окна, а для тех, кто захочет разглядеть поближе, были устроены зрительские места на садовых стульях, которые Эйлин и Гордон Бэнкс слегка подкрасили. Вокруг «сцены» изящными гроздьями свисала глициния, прямо как на рисунке в книжке, просто театр под открытым небом. Великолепно, и погода подходящая.
Эйлин и Миранда отвечали за подготовку пациентов, а кухарка и жена Гордона, Минди Бэнкс, взбили все подушки и разбрызгали повсюду освежитель воздуха. Ведерко для зонтиков и тростей заняло место у входа, а рядом – женские и мужские резиновые сапоги, и еще в «Свежих цветах» взяли напрокат разные растения – две монстеры, фикус бенджамина и африканские фиалки, их расставили повсюду, и получилось чудесно. Как на распродаже.
Утро знаменательного дня предполагалось спокойным, но получилось волнительным и полным событий.
Для начала, явился Хозяин, что само по себе удивительно, потому что последние несколько дней он пребывал в коме – оплакивал мать и пропавшую Матрону. Он даже подъел обрезки сэндвичей в форме сердечка, что вообще на него не похоже. И сообщил, что очнулся от своей комы, когда ему приснился кошмар, в котором он сражался с барсуком.
Он ухватил сестру Салим, чтобы продемонстрировать нам, как он действовал во сне, и победно орал: «Ты не полосатый, ты просто коричневый, черт тебя побери!» Сестре Салим льстило его внимание, они вдвоем изобразили старую добрую потасовку и практически поцеловались в конце, и бусины в ее волосах очень мило посвистывали, развеваясь в воздухе. Вообще очень приятно было, что Хозяин вышел из своей комы и готовился провести с нами весь праздник.
Все тут же начали пересказывать свои сны. Мистер Симмонс сказал, что ему приснилось, будто ему звонит какой-то человек из телефонной будки в Маркет-Харбороу, чтобы сообщить, что они с братом едут к нему в гости, и удобно ли ему это? А потом раздались гудки, и он проснулся.
Эйлин приснилось, что ей кто-то предложил мятные леденцы «Поло», а когда она положила их в рот, оказалось, что леденцы фруктовые. Полагаю, очень символично и жутковато.
Хозяин ушел, переоделся в костюм для верховой езды и уже спустя несколько минут помахал нам в окошко, проезжая мимо верхом на Рассвете. Потрясающе, ведь он много недель был слишком печален, чтобы ездить верхом, а бедняжка Рассвет тосковал в забвении и бился в стойле, как забытый в тюрьме узник, и только жена бакалейщика пару раз в неделю выезжала его – она любила одинокие прогулки.
А потом прозвенел звонок в дверь, два посетителя хотели видеть мистера Симмонса, – это были Аттенборо[58] (но тогда мы этого еще не знали). Они пояснили, что пытались дозвониться из телефонной будки в Маркет-Харбороу. Сестра Салим оставила их в холле с Эйлин, а сама бросилась в кухню.
– Быстро, сестра! – скомандовала она Карле Б. – К мистеру Симмонсу два посетителя. Бегом в его комнату, застелите постель и вымойте туалет.
– Кто это? – удивился мистер Симмонс.
– Не знаю, они звонили из Маркет-Харбороу, – сказала сестра Салим.
Мистер Симмонс удивленно вскинул на нее взгляд:
– Святые угодники, мой сон сбывается.
– Сестра Эйлин займет их беседой в холле, – сказала сестра Салим, – а вы пока поднимитесь наверх и переоденьтесь.
В конце концов Аттенборо пустили к мистеру Симмонсу в его комнату, и сестра Салим понесла наверх поднос с чаем и печеньем. А мы гадали, кто бы это мог быть, пока я раскладывала выпечку, приготовленную добровольцами к свадебному чаепитию (включая коробку с кривыми кексиками от Салли-Энн). Отчего-то я побаивалась теперь Салли-Энн, когда сложила воедино все факты: близнецы, нестриженые волосы, смерть внутри, а в придачу еще и лотос с Майком Ю.
Мы догадывались, что гости какие-то знаменитости, но не могли их узнать. Я думала, может, это местные депутаты парламента. Сестра Салим отправила Салли-Энн попросить у них автограф, чтобы мы могли вычислить их по подписи, но Салли-Энн струсила, а вдруг они не знаменитости.
Визит гостей оказался коротким, потому что мистер Симмонс не слишком любил такие церемонии, что ужасно жаль, ведь к нему приходили разные любопытные люди, бывшие работники Би-би-си. Когда Аттенборо спустились в холл и Эйлин помогала им надеть плащи, меня все же послали за автографом. Сестра Эйлин как раз рассказывала, что она рисует в свободное время, и показала несколько своих картин маслом, висевших на стене в холле.
– Тоскана? – спросил один из Аттенборо.
– Кирби Макслоу[59], – ответила сестра Эйлин.
И я впервые догадалась, что там нарисован маленький домик. Вплоть до того момента я видела на картине футболиста «Астон Виллы» (в футбольных воротах). Я потрясенно так и выпалила это Аттенборо. И Аттенборо посчитали данное обстоятельство – то, что я видела дом как футболиста, – более интересным, чем само произведение.
– Чудный, но широко распространенный феномен, – сказал тот Аттенборо, что поменьше, – два изображения в одном. – Он прищурился на картину: – Ага, я тоже вижу футболиста. А вот сейчас отвернусь, потом опять посмотрю и опять вижу домик. Смотрю опять, ага, опять футболист.
– Кролик Витгенштейна[60], – сказал тот Аттенборо, что повыше.
– Что ты видишь, то там и изображено. Ты видишь футболиста, кто скажет, что это не футболист? – объяснил мне маленький Аттенборо.
– Это коттедж, – встряла Эйлин.
– О, но кто может это утверждать?
– Я, – сказала Эйлин. – Моя бабушка там жила.
– Он хочет сказать, что живопись, любая живопись, – это то, что мы в ней видим, – сказала я, сама себе удивляясь.
– Совершенно точно: именно то, что мы видим, – подтвердил маленький.
Эйлин, кажется, немножко обиделась, но осталась стоять поблизости, пока они разглядывали картину, на случай, если их вновь заинтересует лично она (художник).
Феномен здорово меня озадачил. Я и не осознавала, что это такой феномен; думала, просто я вижу неправильно. Но не стала этим больше заморачиваться – всему есть предел.
Уже в дверях маленький Аттенборо заинтересовался моим праздничным платьем и украшениями повсюду. Я рассказала про день-свадьбы-открытых-дверей, и что у нас ожидается грандиозное двойное торжество, и что меньше чем через три часа мои мама и отчим станут мужем и женой и приедут сюда праздновать и все такое. Я подробно описала предстоящие развлечения и представления, включая выступление их друга мистера Симмонса с комическими куплетами Гилберта и Салливана под губную гармошку, фигурки из воздушных шариков в исполнении Гордона Бэнкса и трюки Большого Смига в стиле «Шоу Барри Шина», после чего решительно пригласила их посетить наш праздник. Они, похоже, обрадовались и сказали, что постараются заглянуть.
– Мы постараемся заскочить, – сказал тот, что поменьше ростом, который, как выяснилось, был фанатом Брюса Ли и мог поделиться впечатлениями.
Они сели в машину, а мы с Эйлин стояли на дорожке и махали им вслед.
Тут на металлическом мостике появились Хозяин с Рассветом, завершившие свою прогулку ровно в тот момент, когда «пежо» Аттенборо сворачивал на дорогу.
– Кто это был? – спросил Хозяин.
И я рассказала ему про Аттенборо и что они постараются заскочить на день открытых дверей. А потом вернулась в кухню украсить петрушкой блюда с сэндвичами. Вскоре к чаю все было готово – шестнадцать больших тарелок, закрытых фольгой. Шарики и флажки развесили, пациенты в своих лучших нарядах предвкушали веселье. Миранда должна была отвечать за музыку, а Салли-Энн обязалась вовремя вскипятить чайники – на это требовалось примерно полчаса.
Потом явился Майк Ю – подать жаркое на ланч и наполнить воздух вокруг всякими благоуханиями. И, вероятно, повидаться с Салли-Энн или с Мирандой, а то и с обеими. Да наплевать.
Я теперь ненавидела Майка Ю, хотя он по-прежнему оставался удивительным, милым и добрым и почти самым прекрасным человеком на свете.
32Кекс-сердечко
Утро было в разгаре, когда по мостику прогромыхал фургон из «Подснежника», и я пошлепала в балетках на улицу. Пора было ехать в бюро регистраций. Карла Б, опередив меня, метнулась к фургону, стремительно натянула несколько белых ленточек на ветровое стекло, радостно рассмеялась и упорхнула. Мистер Холт вылез из фургона и сорвал ленточки.
Сестра принарядила маму в платье с лилиями из «Войны с бедностью». Она была такая красавица – волнистые волосы, сине-зеленые веки. Мама надела сандалии, но не стала красить ногти на ногах, что мне показалось неприличным. Мистер Холт надел коричневый костюм, в котором я видела его всего пару раз, но все-таки подтянул рукава. Дэнни нарядили в ковбойский костюмчик, а Джек в джинсах и черном свитере был похож на француза.
Сестра выглядела гораздо милее, чем я, потому что у нее хватило духу отказаться от жуткого платья подружки невесты производства Кэрри Фрост, и она надела свободное шелковое, и собрала волосы наверх, и нацепила длинные сережки. Видимо, немало времени потратила на себя, судя по маминым ненакрашенным ногтям.