Я поняла, что моя роль состоит в том, чтобы делать то, чего избегают остальные, – от разговора с неприятными родственниками, беготни наверх по звонку колокольчика, кормления беззубого, но очень голодного пациента, который ест невыносимо медленно, часа по полтора, до нюхания табака, чтобы повеселить всех забавными чихами, и вежливого обхождения с Матроной. Вежливость с Матроной была самым важным пунктом. Матрона сама напоминала пациентку: с ней надо болтать, ее надо выслушивать, но вскоре я поняла, что единственный способ дружить с ней – это пытаться понять ее суть. И вскоре общение с ней стало моими уроками литературы, а Матрона – отрицательным героем с темным прошлым.
Во-первых и в-главных, Матрона уставала, она плохо спала. Веки у нее были опухшие, и если присмотреться, то можно было заметить, что она очень, очень старая. Возраст выдавали пергаментная кожа, пигментные пятна, мутноватость глаз, неловкость движений. Старость слышалась в ее дыхании, в потрескивании сухих ломких волос. Она вот-вот станет глубокой старухой, но явно совершенно не готова к этому. Сбережений у Матроны не было, а на пенсию или страховое пособие она права не имела – то ли за неуплату налогов, то ли еще за какое-то жульничество.
Матрона завидовала пациентам, их подносам с завтраком, их джему, уже намазанному на хлеб, возмущалась безмятежностью их жизни, в которой нет ни малейших забот. Завидовала она не одиночеству, не тому, что их бросили тут, а тому, что пациенты уверены, что за ними присмотрят, что им будут натягивать чулки до конца их дней. Тогда как она каждый божий день проводит в страхе, что окончит жизнь в приюте Св. Мунго для бездомных. Как ее лучшая подруга, у которой не было никакой собственности, кроме имени, – но это имя Матрона никак не могла вспомнить.
Матрона поведала мне обо всем этом как-то раз, когда мы сидели на лавочке у входа. Я спросила, что она намерена делать.
Она сказала, что мечтает найти пожизненного компаньона, милого зажиточного джентльмена, именно так всегда поступали и поступают женщины в ее положении. Это взаимовыгодное соглашение, отчасти напоминающее дружелюбное рабство, но в итоге получаешь маленький коттедж.
– А это обязательно должен быть джентльмен? – спросила я, подумав, что мужчину заполучить труднее, чем даму.
– Да, именно джентльмен. Дамы завещают свои коттеджи кошачьим приютам или церкви, – объяснила Матрона. – Тогда как мужчине нравится вкладывать тебе в руку монетку, он от этого чувствует свою важность, даже после смерти.
Мы сидели на лавочке, а Матрона бубнила и бубнила про то, почему джентльмен лучше дамы, что джентльмен, мол, похож на лабрадора.
– Просто даешь ему вкусненькое, чешешь за ухом, гладишь, развлекаешь и играешь с ним. Женщины не хотят быть лабрадорами.
Только в том году Матрона упустила двух кандидатов, прямо между пальцев проскользнули, а вообще за то время, что она работает в «Райском уголке», попалось несколько экземпляров, но дело закончилось ничем. К одному джентльмену она даже переехала – его звали мистер Артур Минелли, из Барроу-апон-Соар. К концу жизни он сократил фамилию до Минелл, без «и» на конце, чтобы звучало по-английски, но Матрона об этом не знала, как не знала, что именно данный факт окажется роковым. Налетевшие племянницы мистера Артура Минелли заявили: «Вы просто его сиделка, даже имени его настоящего не знаете».
И ей ничего не досталось. Ни гроша, ни даже маленькой сковородки для омлета, которую она купила на собственные деньги. А она присматривала за ним, и жила в крошечной каморке в его доме, и застегивала ему пуговицы, и разминала его волосатые стариковские плечи больше трех лет кряду. И он был счастлив каждый божий день, пока однажды ночью она не обнаружила его стоящим в углу, абсолютно безумного, после чего отвела его в кровать, и успокоила, и пела ему ирландские песни, пока не настал новый день, и старик умер.
– От чего он умер? – спросила я.
– Люди умирают, просто умирают, – ответила Матрона. – Вот почему обязательно нужно оформлять документы. Я собиралась сказать ему, что нуждаюсь. Все планировала. Я ведь провела с ним три Рождества – ну, не то чтобы у меня был выбор, – но этих племянниц мы в глаза не видали, только открытка и коробка печенья раз в год от обеих сразу.
Рождество ничем не отличалось от прочих дней, разве что они готовили цыпленка с консервированным соусом. Они с Артуром всегда развлекались одинаково, читали смешные книжки, смотрели по вечерам телевизор и придумывали прозвища людям, которые появлялись в их жизни: мясник «Клюв» – из-за его носа, доктор «Брокколи» – из-за кудрявых волос, две племянницы «Герт» и «Дэйзи» – забавно, хотя Матрона никогда не понимала почему.
– Понятия не имела, кто такие эти Герт и Дэйзи, но не решалась спросить, – призналась она.
– Моя мама может узнать. – Для меня забрезжил выход, я вскочила с лавки: – Я ей позвоню.
Мы поднялись в комнату к леди Бриггс, и я усадила леди Бриггс на кресло-туалет, раз уж мы все равно здесь, и насвистывала «Быть пилигримом», потому что леди Бриггс всегда говорила, что насвистывание гимнов ей помогает.
Пока мы ждали, я позвонила маме, и она объяснила, что Герт и Дэйзи – это две кумушки-сплетницы из радиопередачи «В рабочий полдень», которую транслировали во время войны, – бла, бла. А потом – можете в такое поверить? – Матрона начала рассказывать леди Бриггс всю историю про мистера Минелли с самого начала, и я смылась, чтобы не выслушивать еще раз то же самое с небольшими вариациями.
Матрона продолжала ставить меня на дежурства, но как бы мне ни нравилось работать в «Райском уголке», я должна была думать о будущем, о том, как догнать одноклассников и не закончить учебу как «неуспевающая». Я изо всех сил стремилась к регулярному посещению занятий, особенно потому что приближался конец семестра и все зачеты должны быть сданы.
Вскоре после моей встречи с мисс Питт позвонила сестра Хилари с просьбой выйти на работу на следующее утро. Я сказала, простите, но нет, я не могу, потому что это учебный день. Сразу после позвонила Матрона сообщить, что поставила меня в график на следующий день – смена с перерывом, – и не могла бы я подтвердить, что приду.
Я сказала, что не могу, за моим посещением следит завуч, и мне категорически необходимо быть в школе. Матрона умоляла. Ей выпала возможность попасть на экскурсию на фабрику «Витабикс» в обществе выздоравливающего пациента, мистера Гринберга (владельца ателье на Гренби-стрит), который, как она полагает, готов предложить ей стать его компаньонкой.
– Помощница медсестры слегла с какой-то сыпью, – жаловалась она, – а у меня, может, больше не будет такой возможности, я так рассчитывала на тебя.
Я устояла и повесила трубку, прежде чем Матрона сумела меня сломить. Телефон зазвонил вновь, но я набросила сверху куртку брата и не обращала внимания на приглушенное позвякивание.
Я держалась уверенно и была горда собой, когда на следующий день ехала в школу. Я поступала правильно. Мы проезжали мимо «Райского уголка», когда автобус внезапно остановился. Его остановила Матрона. Она вскарабкалась на подножку и заговорила с водителем. Тот попросил меня выйти.
– У этих стариканов в доме что-то случилось, – сказал он.
Я бежала по дорожке впереди Матроны, представляя, как обнаружу сейчас мисс Бриксем застрявшей в решетчатом мостике или что-нибудь в таком роде, но ничего страшного не произошло, только мистер Гринберг сидел в «остине», в шляпе и с коробкой ланча «без сыра» – дожидался отъезда на экскурсию.
Я разозлилась и двинулась обратно по дорожке. Поравнялась с Матроной.
– Сумасшедшая корова, – фыркнула я, но она потянула меня за рукав, потащила обратно и прижала к стене, ухватив за воротник. На удивление сильной она оказалась.
Хриплым шепотом она просипела, что мистер Гринберг практически уже сделал ей предложение и ей нужна эта экскурсия, чтобы окончательно заломать его. Она напомнила, что ей грозит нищета, без пенсии и медицинской страховки, если не удастся найти места компаньонки и заполучить по завещанию коттедж.
Это был полный бред, и все это время она держала меня почти за горло, как школьный хулиган. Она сказала, что с уходом Жены Хозяина «Райский уголок» ждет крах, а даже если ей удастся найти новое место – что маловероятно, учитывая ее возраст, – ее все равно не возьмут, потому что репутация будет запятнана провалом этого бизнеса под ее руководством.
– Я думала, ты все поняла, – сказала она.
Я знала, что у Матроны была тяжелая жизнь. Она частенько рассказывала о трудных прошлых временах там, где она росла, когда не разрешали есть чипсы на улице, да и вообще чипсов не было, но если бы и были, она все равно не могла их купить, и родители у всех топились, или топили котят, или уходили в ночь, или пороли детей.
Я согласилась отработать ее смену.
– Не потому что вы этого заслуживаете, – выпалила я, – а потому что я хочу купить расклешенный макинтош.
– Умница, – одобрила Матрона. – Расклешенный мак скрывает множество грехов.
– Но сначала вы должны отвезти меня в школу, чтобы я отметилась в журнале.
Мы забрались в «остин», я села сзади, а мистер Гринберг за руль. Самая идиотская затея из тех, в которых я участвовала. Матрона непрестанно хихикала, ела леденцы из коробочки и тыкала пальцем в коров и лошадей.
– Ты прямо как наша собственная маленькая внучка, – сказала она.
Они ждали на улице, пока я влетела в школу, отметилась как опоздавшая и выскользнула обратно в ворота. Ужасная глупость, и я всерьез бесилась.
В «Райском уголке» Матрона поблагодарила меня и сказала, что она очень обязана, а потом, уже отъезжая, прокричала в окошко: «Присматривай за Грейнджер».
Я открыла ежедневник в кухне, чтобы взглянуть, что Матрона имела в виду насчет мисс Грейнджер.
Скрытая кровь+++ черный стул. Возбужд, реф. Питание. Ближ. родств. проинформированы по тел.
Я спросила сестру Хилари, что это значит.
– Она кончается, – шмыгнула носом Хилари.