И вот в этот период у меня появилась вторая опухоль в той же груди. Она была чуть ниже и левее первой. Когда я ее нащупала, то поняла, что это то же самое – та же форма и плотность. Меня охватила паника. И когда я пришла на консультацию к онкологу, чтобы узнать результат биопсии, сказала ему, что обнаружила еще одну опухоль, и мне сразу сделали пункцию*, которая подтвердила, что это тоже рак.
На консилиуме мне предложили сделать полное удаление груди с одномоментной реконструкцией*. Меня сразу направили к хирургу, чтобы сделать все измерения и заказать имплант. Через неделю мне позвонили и сказали, что готовы взять меня на хирургическое лечение.
На следующий день после операции я узнала, что у меня, оказывается, было три опухоли. И все три опухоли были с трижды негативным* биологическим подтипом.
Через месяц началась химиотерапия, пациенты их называют красной и белой по цвету лекарства.
На красной химиотерапии у меня началась аллергия, которая проявлялась в виде сыпи, была жуткая тошнота и отеки. И мне безумно хотелось есть фастфуд, например гамбургер. Это было сильнее меня. Теперь эта пища вызывает во рту привкус химиотерапии.
Перед лекарственной терапией мы ездили и закупались разными овощами, фруктами и зеленью. Думали, что нужно поддерживать организм во время лечения. Я всегда старалась правильно питаться, поэтому удивлялась, почему после химии хочется съесть какую-то вредность. Первые пять дней я лежала в постели, мне было так плохо, что я даже не могла встать. Рядом со мной всегда была бутылка с водой и лимоном, и это спасало меня.
Я старалась поддерживать себя, гуляя. Но опыт показал, что это было бесполезно. Я проходила лишь небольшое расстояние. Я чувствовала слабость в ногах, у меня кружилась голова. Так было на красной химиотерапии, а на белой единственным дискомфортом была чувствительность моих ног, но это было недолго.
Я признаюсь, что мне было очень сложно смириться с потерей волос. Для меня это было не просто физическим изменением, но и психологическим ударом. Ведь всю свою жизнь я носила длинные волосы, которые были моей гордостью и украшением. Мой хирург после операции посоветовал сделать мне стрижку, чтобы проще потом принять алопецию*. И ровно через две с половиной недели после химиотерапии я мою голову и понимаю, что у меня в руках остается клок волос. Я собралась с духом и попросила мужа сбрить мои волосы налысо. Сейчас я не могу понять почему, но я тогда плакала. Видимо, мне было некомфортно принять себя такой.
Я никогда не носила парики. Мне подарили множество красивых платочков и шарфов, которые я завязывала разными способами, чтобы выглядеть стильно. Парик был слишком неудобным, и я чувствовала себя некомфортно. Парик – это точно не для меня. Но когда мои волосы стали отрастать, то я перестала носить и платочки.
Свой диагноз я приняла сразу на следующий день после операции. Я проснулась и сказала себе, что во мне этой гадости больше нет и теперь буду прекрасно жить дальше. Вот то, что меня больше смущало, – это то, что мне приходилось успокаивать близких, когда они узнали о моем диагнозе. Все звонили, все спрашивали, все причитали. Я устала от этого абсолютно ненужного причитания. Потом я всем сказала: «Вы звоните, как раньше, – просто поговорить, но не надо спрашивать меня ни о чем, ни о каком лечении, потому что мне и так сложно. Мне нужно найти свои ресурсы, чтобы сейчас восстановиться и пройти лечение, а мне приходится вас успокаивать».
Я не задавала себе вопрос – почему это со мной произошло. Я сразу себе сказала, что это мне дано для чего-то. И когда после моей операции мы сидели на кухне и пили чай с мужем и с подругой, я сказала, что безумно хочу помогать людям, которые столкнулись с онкологическим заболеванием, ведь когда человек слышит этот диагноз, он понятия не имеет, что это такое, с чем придется столкнуться. Кстати, с моей подругой мы дружим с детского сада. Когда она узнала про мой диагноз, она даже не спросила, нужна ли мне помощь, она взяла отпуск и приехала буквально за три часа до моей госпитализации. И две недели она занималась домашними делами, пока я была в больнице. И муж с подругой поддержали меня, сказали, что готовы помочь мне во всем. Я благодарна судьбе, что такие люди есть в моей жизни.
Буквально через месяц я приняла на себя руководство Краснодарским отделением Ассоциации онкологических пациентов «Здравствуй!». А после первой химиотерапии провела свою первую акцию «Сделай шаг к своему здоровью», где раздавали листовки о важности диспансеризации и самообследования груди у женщин. Потом я впервые посетила конгресс нашей Ассоциации, ежегодно проводимый в Общественной палате Российской Федерации. Все было для меня новым и незнакомым, поэтому я старательно конспектировала каждое слово докторов.
До болезни я была безумным трудоголиком. Конечно, моя работа сейчас требует от меня постоянного внимания и усилий. Однако, несмотря на это, я стараюсь находить время для отдыха и восстановления своих ресурсов. Когда я чувствую, что устала и не готова продолжать работать, я делаю перерыв и отправляюсь в отпуск. Это позволяет мне восстановиться как физически, так и эмоционально. Один из моих любимых способов расслабиться – поездка к морю. Я просто сижу на берегу, слушаю шум волн и пью кофе в тишине. Это помогает мне зарядиться энергией и почувствовать себя обновленной.
После отдыха я возвращаюсь к работе – с новыми силами и готовностью помочь тем, кто нуждается в моей помощи. И снова приступаю к проектам, которые мы активно реализуем.
Я понимаю, что еще одно важное чувство – ответственность. У меня дети, о которых надо заботиться и стараться обеспечить им лучшую жизнь. Кроме того, у меня есть муж, который любит меня, и это также стимулирует меня двигаться вперед. И именно моя семья – это источник моей силы.
Мы часто забываем о том, что наша жизнь не ограничивается работой и достижением целей. Наблюдая за людьми, вижу их спешку и суету. Я теперь наслаждаюсь каждым моментом, будь то поездка в автобусе или прогулка по парку. Я стала замечать красоту природы, ощущать аромат воздуха и ценить каждую секунду. Раньше я была слишком занята, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Теперь я понимаю, что жизнь коротка, и живу настоящим. И у меня есть на это время.
После постановки диагноза у меня возникли мысли о том, что нужно изменить свой образ жизни. Я осознала, что уделяю слишком мало времени своей семье, поэтому я научилась находить баланс между работой и заботой о них.
Мысли о рецидиве, конечно, приходят и, если я скажу, что не боюсь, это будет неправдой. А к обследованиям в ремиссии отношусь философски. Я заблокировала эти эмоции, потому что не хочу больше плакать. Я очень много плакала до операции. Я боялась, что умру. У меня были мысли, что надо сходить к нотариусу и составить завещание. Я это не скрываю, не стыдно признаться, что ты можешь быть слабым человеком. Во мне жили предрассудки из восьмидесятых годов, что рак – это приговор.
Сегодня все изменилось. Статистика показывает, что шансы на выживание увеличиваются. Новые технологии и методы лечения дают надежду на выздоровление. Теперь я стараюсь поддерживать других людей, которые столкнулись с такой же проблемой, и верю, что все будет хорошо.
Будь у меня возможность на машине времени вернуться в прошлое, то я сказала бы самой себе, что нужно заботиться о себе – это очень важно. Когда мы спешим, суетимся, думаем о каких-то благах бытия, мы забываем о своем физическом состоянии. Я помню, как сама не щадила себя, работая без отдыха. Даже когда я болела, я все равно выходила на работу, не давая своему организму восстановиться. Наверное, именно поэтому у меня возникли проблемы со здоровьем – чтобы могла остановиться и посмотреть на окружающий мир.
Вера, стойкость духа и готовность следовать рекомендациям врачей – это ключ к успешному лечению. Когда мне поставили диагноз, были такие знакомые, которые советовали обратиться к нетрадиционным методам лечения. Я сразу отсекала все эти предложения: мне абсолютно все равно, кто и чем лечился, как он выздоровел, будь то травки, тараканы или грибы. Я придерживаюсь только традиционной медицины. И это мое главное пожелание тем, кто заболел.
Глава 9История Екатерины Кукушкиной
Екатерина Кукушкина: «Я ошибалась, рак не приговор!» На момент постановки диагноза в 2013 году ей было 44 года, гормонозависимый рак молочной железы, стадия 2Б, Москва – Кипр.
Началось все с того, что муж нащупал какое-то уплотнение и удивился: «Что это такое?» Я ему ответила, что это все ерунда, наверное, перед менструацией, скоро рассосется, у меня так было и раньше. Но в этот раз эта шишка отличалась, была более плотная. Через пару недель я встала перед зеркалом и вижу, что нижний край груди какой-то подпаянный, неровный. А я знала, что так может выглядеть злокачественная опухоль. В этот момент я жила на Кипре, не очень хорошо знала английский, а медицинская страховка была самая минимальная. И самое главное – специалистов по онкологическому профилю вообще не было.
Я работала в русском образовательном центре, в котором издавалась русскоязычная газета, и, к счастью, там была страница с объявлениями, где я и нашла русскоязычного врача-маммолога. Когда мне делали ультразвуковое исследование, по лицу доктора я поняла, что, скорее всего, это рак. Мне предложили сделать тонкоигольную биопсию, потому что на Кипре врачи не имели права делать трепан-биопсию. А потом сделали маммографию, по результату которой вероятность рака была очень велика.
Меня, конечно, очень накрыло. Помню, как я брела после маммографии пешком по жаре, хотя в это время мало кто ходил пешком. Это было 12 апреля. В голове сразу промелькнула песня: «Таких не берут в космонавты». Тогда мне казалось, что это про меня – сбитый летчик.
Помню: сижу в парке, все очень красиво, вижу гуляющих детей и понимаю, что у них есть будущее, а у меня уже нет. Я врач-эпидемиолог, а мой первый муж и свекор работали в онкологическом центре. И почему-то в моей голове давно сложился такой шаблон, что рак – это смерть. С ужасом пытаюсь понять, что теперь делать.