Так что, если вы оказались в подобной ситуации, не отчаивайтесь. Помните, что все зависит только от вас самих. Настройтесь на лучшее, будьте терпеливыми и выдержанными. Пусть ваша вера в свои силы поможет вам достичь всех ваших целей и мечтаний! Жизнь продолжается!
Глава 15История Марии Сгибневой
История Марии Сгибневой. «В очередной раз убеждаюсь, как важно проводить все обследования в профильном онкологическом центре и начинать лечение с медицинского консилиума с участием трех специалистов – хирурга, химиотерапевта и радиолога». На момент постановки диагноза в апреле 2020 года ей было 37 лет, стадия 2А, гормонозависимый рак молочной железы*, Санкт-Петербург.
Лето 2019 года. Стояла хорошая погода, на мне была легкая одежда, я провожу рукой по правой молочной железе и чувствую какое-то уплотнение.
Естественно, имея медицинское образование – я врач-психиатр, – первая мысль у меня была хорошей. И в последующем я очень часто обращалась к этому моменту, когда женщины друг другу дают советы: надо прислушиваться к своему телу. Надо очень внимательно ко всему относиться и ни в коем случае не пропускать тревожные звоночки. Но у меня впереди была запланирована поездка на море, хотя я уже понимала, что не буду там сильно загорать и купаться. Я долго планировала этот отпуск, поэтому решила, что к врачу обязательно схожу, но потом.
Вернувшись из отпуска, я понимаю, что это ситуация, которая нуждается в моем вмешательстве. К сожалению, идти в онкологический диспансер побоялась из-за стереотипов. И мой выбор пал на маммолога в частной клинике. Прочитала о нем хорошие отзывы, к тому же он был учеником человека, которого я хорошо знаю непосредственно по профессии. Доктор меня посмотрел, сделал ультразвуковое исследование и сказал, что ничего страшного не видит. Это был сентябрь 2019 года. Но на всякий случай он меня направил на магнитно-резонансную томографию с контрастом, чтобы я точно успокоилась, раз я такая тревожная и мнительная. Получаю заключение: данных за онкологическое заболевание нет. Я вновь возвращаюсь в клинику, разговариваю с маммологом. Он пересматривает диск, снова мне делает ультразвуковое исследование и говорит: «Ну вот посмотрите, как все хорошо». И отпускает меня совершенно спокойно на три месяца с элементарными советами по питанию.
Когда я пришла на первый прием к этому доктору, он мне сказал: «Конечно, надо делать биопсию, но зачем я буду тыкать в вас иголкой. Но если вы очень настаиваете, то я сделаю». В той ситуации я не готова была настаивать, потому что была напугана.
В такой ситуации не понимаешь, что с тобой происходит. Начинаешь судорожно вспоминать свою наследственность. Так как среди моих близких ни у кого не было онкологических заболеваний, с одной стороны, я успокоилась, а с другой – что-то меня тревожило.
Я решила записаться на прием к гинекологу, к которому неоднократно обращалась. На тот момент мне было 37 лет. Посмотрев мои анализы на гормоны, он сделал заключение: это просто такой возраст, когда происходят какие-то фиброзные изменения. И назначает мне мази и капельки, подробно показывая, как мазать.
А через три месяца я понимаю, что уплотнение становится больше. Я снова иду к доктору, он снова делает ультразвуковое исследование и говорит: «Я вижу, что образование стало больше. Наверное, это было на стрессе. Надо отменить гормональный метод контрацепции и посмотреть, что будет».
Я отменила свои комбинированные оральные контрацептивы, но опухоль продолжала расти. Не дожидаясь следующего трехмесячного срока наблюдения, я опять иду к доктору. Мне опять делают ультразвуковое исследование, и я вижу, как у него меняется лицо, и слышу, что это, скорее всего, зло.
И тут я понимаю, что доктор хочет просто от меня избавиться. Он практически выталкивает меня из кабинета со словами: «Не беспокойтесь, все будет хорошо». И вот с этим новым потоком информации я стою на распутье.
Впервые в жизни я написала плохой отзыв о враче.
И примерно в это время в мире начинается безумие под названием «пандемия», когда закрываются медицинские центры, вводится масса ограничений. А я начинаю думать, куда мне бежать и что делать.
По совету коллег в одном из учреждений мне сделали биопсию, которая подтвердила диагноз «рак». И мое лечение началось с уплотненной химиотерапии. Но до первой капельницы я задала вопрос ординатору о гипотетической возможности родить ребенка после лечения. Через пять минут в моей маленькой палате сидели три врача, которые пришли со своими стульями. И тут я слышу: «На данный момент самое главное для вас – выжить. Да, вы можете сейчас заморозить свои яйцеклетки, но тогда лечение откладывается на неопределенный срок. И ваше положение может ухудшиться. К тому же у вас гормонозависимая опухоль. Сейчас об этом даже думать не стоит».
За время химиотерапии уменьшается размер опухоли и лимфоузла, который клинически был с метастазом. И мне предложили выбрать объем операции – органосохранную или радикальную мастэктомию с одномоментной реконструкцией, при которой не надо делать лучевую терапию, если лимфоузлы чистые. Я согласилась на второй вариант.
20 августа мне сделали операцию, после которой у меня появилось чувство определенности, что все прошло хорошо, что все удалили.
Я очень благодарна своему врачу, который обсудил со мной побочные действия химиотерапии. Он сказал мне: «Это очень тяжелое время, Вы останетесь без волос, шансов, что вы будете выглядеть нормально, никаких. Вы должны сейчас выработать свое отношение к этой ситуации. Вы можете уже сейчас немного подстричься, купить платочек или парик. На вас потом могут показывать пальцем, но вас это не должно волновать. То, что будет с вами происходить, – это только ваше личное дело, которое никого больше не касается».
Трудно, конечно, следовать этому совету, но в тяжелые времена я это вспоминала. И таких моментов у меня было много, потому что я продолжала работать и не брала больничный лист. Я исключила из своего круга общения каких-то знакомых, с которыми можно было не общаться. Немножко дистанцировалась от остальных. И это совпало с пандемией, когда и мое окружение тоже немного дистанцировалось, потому что стали заболевать ковидом.
А после операции передо мной все же встал вопрос о лучевой терапии из-за лимфоузла. И я не понимала – делать ее или нет. Мой химиотерапевт и хирург пожимали плечами. Для меня это были опять круги ада. Я стала ходить по консультациям. Для меня было важно пролечиться правильно и полностью, чтобы больше не возвращаться к этой истории. И я пыталась разобраться, какая будет выгода в плане выживаемости, если у меня все же будет лучевая терапия.
Мне пытались навязать и лучевую, и протонную терапию, аргументируя не очень вескими доводами. Я находилась в большом смятении. Я даже слышала и такой аргумент, что я могу и проскочить, а могу и нет, а потом буду кусать локти.
А еще я стояла перед выбором препарата эндокринотерапии. Самое ужасное – то, что я все время стояла перед выбором, причем не учреждения, а лечения. Я делала выбор сама – не где лечиться, а как.
Психологи много говорят о стадиях принятия. Что касается принятия болезни, то что тут принимать? Принять для чего – чтобы научиться с ней жить? Другая сторона медали – это борьба с болезнью. У меня возникает вопрос, а с чем была борьба? С ветряными мельницами? Надо просто принять решение, что хочешь жить дальше, поэтому начинаешь лечиться и преодолеваешь это все. Но в этом нет твоей заслуги. Заслуга в том, что, несмотря на тяжелое лечение, стараешься жить дальше и не уходишь полностью в болезнь. И, да, мы учимся жить с побочными эффектами, жить в этом непростом состоянии, когда идет лечение.
Если вспомнить этот период, то я, как женщина, чувствовала себя очень уязвимой. Я привыкла себя считать привлекательной. На момент постановки диагноза у меня были отношения, в которых я была любовницей. Они были достаточно легкими. Конечно, я не об этом мечтала, и родители меня воспитывали по-другому. Но мне встретился человек, с которым у меня сложились самые невозможные по всем нашим канонам отношения, но они оказались самыми адекватными. И тут у меня возник достаточно большой вопрос. Вот я буду меняться, буду становиться менее привлекательной. И я понимала, что, скорее всего, не хочу проходить этот период свой жизни рядом с ним. И я помнила слова доктора, что буду лысой, страшной и, скорее всего, наберу вес. Не говоря уже о том, что вообще непонятно, чем вся эта история закончится.
Буквально в этот же день я сажусь с ним, смотрю в глаза и говорю ему следующие фразы: «Мне очень жаль, потому что наши отношения всегда приносили мне радость. Они изначально были прекрасными, дружественными, и они замечательные теперь, когда мы стали любовниками. И ты можешь вот в этот момент собраться и уйти, потому что вообще можешь избежать тех проблем, которые бегут навстречу мне. Ты мне ничего не должен, у тебя нет по отношению ко мне никаких обязательств. Я сама боюсь и не знаю, как пройду все это. Я тебя отпускаю. И мне в определенной степени даже будет легче. Да, я буду сама проходить через все это, потому что разделить все это со мной очень непросто даже близким людям».
В психиатрии есть такое явление – дереализация. Если простыми словами, то это ощущение себя в мире, в пространстве, где ты сам такой цельный, а все вокруг тебя немножко нереальное, расплывчатое. И как будто жизнь идет отдельно, параллельно. Но мне очень повезло. Я очень ему благодарна. Человек, не связанный со мной ни узами, ни обязательствами, ответил мне: «Я ждал тебя восемь лет. Ты мне очень близкий человек, и это даже не обсуждается». С тех пор я ни разу не ходила одна к врачу, ни разу не поехала одна получать результаты анализов или делать какие-то обследования. Более того, большинство результатов анализов по доверенности он получал сам. Это дорогого стоит.
Я помню, что мне самой было непросто принять свой новый облик. Когда я брала тушь и хотел