[1] из “Греческой антологии”[2]. Время от времени он сверялся с потёртым изданием оригинала и с удовольствием кивал, возвращаясь к переводу.
Прогуливавшемуся по прохладным оксфордским улочкам за счёт стипендии Родса Маршаллу приятно было размышлять о дальнейшей научной жизни — созерцании целомудренной и упорядоченной красоты, суровой строгости и бесконечной гибкости учёного ума. Затем было случайное знакомство с юным Саути и, через помощника комиссара Саути, с методичными чудесами Скотленд-Ярда.
Тогда он понял, что именно полицейская работа, столь проклинаемая и презираемая обывателем, являет единственную безупречную карьеру для личности, сочетающей добрую волю, хорошо тренированный ум и тело, уже два года подряд приносившее ему всеамериканские почести. И он преуспел в этой карьеру, хотя и лишь благодаря тому, что старался, насколько возможно, держать в секрете свои ум и добрую волю. Если бы кто-нибудь из ребят видел его сейчас, с глазами, бегущими вдоль греческого минускула, и губами, изгибающимися в тихом удовлетворении, то хаоса не предотвратило бы ничто, кроме страха перед его спортивным мастерством.
Раздался звонок в дверь, и он отложил “Греческую антологию”.
— Буду через минуту, — крикнула из кухни Леона.
Лейтенант Маршалл открыл дверь Дунканам. Он познакомился с ними на деле Харригана (том самом деле “Девятью девять”, когда и происходили “самые жуткие вещи”, а сам он познакомился с удивительной монахиней, чьё имя дал своей дочери), и их нерешительный и запутанный роман составил единственную ноту счастья в тех крутившихся вокруг убийства событиях.
Шесть месяцев брака изменили их. Конча (Мария де ла Консепсьон, согласно полному имени, данному ей матерью-испанкой) была уже не запуганным, бредущим наощупь ребёнком, а молодой женщиной, впервые начинавшей ощущать уверенность в своём месте в жизни. А Мэтт Дункан утрачивал свою горькую обидчивость и постепенно становился готовым признать, что люди действительно могут испытывать к нему приязнь и даже желать добра.
— Прости, мы опоздали, — сказал Мэтт. — Веришь или нет, мы ждали трамвай.
Конча кивнула.
— А у нас, согласно новейшей статистике, самый холодный район Лос-Анджелеса, чтобы этим заниматься. Я замёрзла.
— Пока тебе не исполнился двадцать один, — сказал лейтенант Маршалл, — я жестоко нарушаю закон Калифорнии, давая тебе выпить; но сейчас это необходимо в медицинских целях. Не думаю, что заявлю на себя сам.
Конча отдала хозяину дома пальто и приняла бокал.
— Если бы только у нас была машина… — пробормотала она.
Мэтт Дункан быстро осушил свой бокал и вновь его наполнил.
— Если Стюарту понравится роман, над которым я работаю, посмотрим, что можно будет предпринять. Но если мы вступим в войну, Бог знает, будут ли продавать машины. Да и романы.
— Если? — тихо проговорил Маршалл.
— Только я не понимаю, — настаивала Конча, — зачем ждать всего этого старья. Если бы ты только…
Мэтт поставил бокал.
— Слушай. Давай не будем опять начинать.
— Я только сказала…
— Проехали.
Маршалл ухмыльнулся.
— Дети!.. — укоризненно проговорил он.
Мэтт Дункан повернулся к нему.
— Теренс, мне нравится трогательная история твоего брака. Арестовать девушку в ходе полицейского рейда на бурлеск-шоу и сделать ей предложение, пока она отбывает срок. Ты достаточно умён, чтобы жениться на женщине без гроша за душой.
— Не знаю. Уверен, ни Терри, ни Урсула не возражали бы иметь мать — богатую наследницу.
— И это не моё, — спорила Конча. — Теперь это наше, и почему бы тебе не купить на это машину, если ты хочешь…
— Мэри! — голос Мэтта звучал тихо и мрачно.
Конча вздрогнула.
— Вам придётся защитить меня, лейтенант. Он никогда не называет меня настоящим именем, если только не гневается.
— А у меня есть право гневаться. Здесь я…
Теренс Маршалл испытал облегчение, когда вошла его жена.
— Не буду спрашивать вас, хотите ли вы видеть, как дети спят, — приветствовала она гостей, — потому что вы всегда были такими ягнёночками, что я чувствую, как должна хотя бы раз вас пощадить. Кроме того, ужин готов.
Дунканы обрадовались обоим объявлениям
— Я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение, Конча, — сообщил лейтенант Маршалл, занимаясь задними лапами кролика.
— Давай, — посоветовал жене Мэтт. — За готовку Леоны всё равно ничем не отплатишь сполна.
— Я завидую, — надулась Конча. — Когда готовлю я, он просто садится, ест и ничего говорит. Только, наверное, так и должно быть… Какое одолжение, лейтенант?
— Я бы очень хотел, чтобы ты звала меня Теренс. Ненавижу выглядеть официально вне службы. Но одолжение вполне официальное. Мне нужен совет сестры Урсулы по одному вопросу, и я хотел бы, чтобы ты съездила со мной в монастырь.
— Зачем?
— Зачем? Ну, я даже не знаю. Я могу с величайшим апломбом врываться в Величественные Особняки Богатеев, мне удаётся даже выглядеть не слишком неуместным среди любителей глубоководного плавания; но единственное место в городе Лос-Анджелес, где я чувствую себя особенно смутно, это тот монастырь. Пойдём вместе, будешь держать меня за руку.
— При одном условии: Леона даст мне рецепт этого кролика.
— Справедливо. Не возражаешь, если украду твою жену завтра днём, Мэтт?
— Он даже не заметит. Работает над фантастическим романом.
— О. Ещё кролика, Мэтт? Полезной магии плодородия?
Мэтт Дункан удивлённо и задумчиво посмотрел на него.
— Спасибо. Смотри, Теренс. Исходя из всего твоего опыта, каков единственно безопасный и верный способ совершить убийство?
— Думаю, единственный известный мне способ — доставить твою жертву в Вашингтон. По-моему, столичная полиция уже лет пятнадцать не предъявляла обвинения в убийстве. Годится для твоих планов? Только, конечно, если это женщина, они могут подвести тебя под акт Манна[3]. Полагаю, убийство — цель аморальная.
— Это мужчина, — мрачно изрек Мэтт. — По крайней мере, так мне кажется.
— Забавно, — заметила Леона. — У нас всё время за обеденным столом обсуждают убийства, но уже совершённые. Новый подход. Кто же жертва?
— Дражайший мой Хилари. Для вас Хилари Сент-Джон Фоулкс.
— Фоулкс?
— Единственный сын и наследник покойного великого Фаулера Фоулкса, о кончине которого никто так не сожалеет, как бедняги, вынужденные иметь дело с его сыном.
— Но кто такой Фаулер Фоулкс? — спросила Леона.
Маршалл расхохотался.
— Ну и жена у меня! Она любит детективы, но приучить её читать по-настоящему важные книги… Да, чёрт возьми, я вырос на историях о докторе Дерринджере, и ничто не может их превзойти. Они священны, вот. Но зачем убивать Хилари?
— Познакомься с ним, — сказал Мэтт. — Пообщайся хоть раз. Этого хватит. Не нужны никакие другие мотивы. Собственно говоря, я сам не зашёл дальше, а посмотри на меня.
— Убийство безупречно альтруистическое?
— Не совсем. Но каков твой совет по поводу метода?
— Представь меня ему однажды, и я поставлю диагноз. Метод следует избирать индивидуально. Артистизм Преступления; вот девиз Маршалла.
— Пусть говорят, — терпеливо уступила Конча. — Но, Леона, насчёт этого кролика…
— О, да. Очень просто, но недурно. Нарежь кролика, собери обратно и положи в форму для выпечки. Поверх нашинкуй лук, зелёный перец и солёную свинину, всё посыпь паприкой. И помни — никакой соли, всё возьмёт на себя свинина.
— Нашим жёнам обмениваться рецептами куда проще, чем нам, — продолжал говорить Маршалл Мэтту. — Убийство не так легко свести к формуле. Нужно ухватиться за неумолимо верное, но мимолётное мгновение.
— Залей стаканом кипятка и запекай в духовке на среднем огне примерно час (обычно этого хватает) или, может, полтора часа. Примерно на половине этого времени можешь слить часть жидкости; кролик истекает соком. Из него и остатков на сковородке, когда закончишь, можно сделать подливку.
— Это самый простой способ приготовить кролика, какой я когда-либо слышала, и… — Конча отложила косточку, которую грызла, и облизала пальцы, — безусловно, лучший. Есть карандаш, Мэтт?
Мэтт нащупал карандаш и посмотрел на лейтенанта.
— Насчёт того убийства, Теренс. Ты думаешь, я шучу? — Его улыбка была жёсткой и резкой.
Приняв молниеносное решение, капитан Комета выключил телевизор и прижал синхросинтетическую селенохромовую сетку к своему загорелому запястью.
В комнату с лязгом вошёл Адам Финк, робот-андрогин.
— Быстро! — гаркнул гибкий, но мускулистый капитан. — “Центаври-3” прямо сейчас покидает космодром с контрабандным грузом травы ксургиль для Венеры. Возьмите механический мозг Га-Джет и сразу же отправляйтесь к маневренному астероиду Х-763. Перехватите “Центаври” в точке, отмеченной Q, прямо на этой орбите.
Электронные узоры металлического мозга Адама Финка записывали приказы хозяина. Он с лязгом развернулся, чтобы выйти.
— И помните, что принцесса Нептуна Зурилла находится на борте. С ней ничего не должно случиться!
Голова робота звякнула в кивке, и он вышел из комнаты. Напряжённые мускулы капитана Кометы напряглись ещё сильнее, когда он вновь включил телевизор и увидел центральную диспетчерскую Межпространственного патруля.
— Z-999! — рявкнул он.
Внезапно изображение исчезло, и машина заглохла. Посреди комнаты выросла пульсирующая пурпурная световая дуга, и из неё выступил зеленобородый центаврианин.
— Ксикс! — ахнул капитан Комета. — Ксикс, контрабандист ксургиля!
Джо Хендерсон выдернул из пишущей машинки листок и посмотрел на стопку бутербодов из бумаги и кальки у своего локтя.
— У меня куча проблем с этим капитаном, — сказал он.
Человечек на диване зевнул.
— Греншем хочет рукопись к концу недели.