— Таких комплиментов мне еще никто не делал.
— Чего тебе сейчас хочется? Скажи.
— Мне?
— Ну да.
— Не знаю. Вроде и так классно все.
— Ну скажи. Я все сделаю.
Она задорно взглянула на него.
— Все-все?
— Ну да.
— Ладно.
Весело раздумывая, она мечтательно подняла глаза к потолку.
— Хочу — арбуз.
Он изумленно взглянул на нее.
— И все?
— Пока — да.
— А он где-нибудь продается?
Она уверенно кивнула.
— В коммерческих магазинах. Только дорого очень.
Вскочив, он оглянулся в поисках одежды.
— Где это — объяснишь?
— А тебе не в лом идти?
— Нет. Я быстро, только дождись, пожалуйста. — Он махнул рукой. — Впрочем, не надо ничего объяснять. Сам все найду.
Лучистыми глазами глядя на него, словно понимая его, она с улыбкой кивнула.
— Подожди. Сейчас вместе пойдем.
— А тебе не в лом?
— Нет. А чего, пройдемся, нормально.
Допив мартини, она легко встала, забросив руки за голову и потянувшись. Чувственно вздрогнув, увидев ее во весь рост, он, быстро подойдя, обнял ее. Весело постояв секунду в его объятиях, легко отъединившись, она подняла с пола одежду. Быстро одевшись, они вышли на улицу. Вдоль улицы стлался ветер. Оглянувшись, она знающе повернула направо, он двинулся вслед за ней. Высокая и статная, она неторопливо шагала рядом с ним, глядя по сторонам, в спокойно-веселых глазах отражалось небо, заходящее солнце высвечивало ее веснушки. Переполненный радостью оттого, что она идет рядом с ним, он, чуть опередив ее, заглянул ей в лицо.
— Знаешь, ты какая? Ты — ясноокая.
Ответив ему задорной улыбкой, она, вздернув нос, огляделась кругом. Перейдя улицу, они повернули на проспект, двинувшись мимо рядов неоновых вывесок и богатых витрин. Свет и покой были разлиты в мире. Незаметно дойдя до светлых стекол магазина, они прошли сквозь автоматически раздвинувшиеся двери в торговый зал с европейским интерьером, подойдя к витрине, где были разложены фрукты; увлеченно-серьезно, по-крестьянски обстоятельно она выбрала арбуз, по-хозяйски передав его ему; оплатив все у кассы, с тяжелым пакетом в руке, он вышел из магазина вслед за ней. Ничего не говоря, просто идя по улице рядом друг с другом, они проделали путь обратно. Поднявшись в номер, он вынул арбуз из пакета и поставил на стол; найдя на подносе в тумбочке ножик, она склонилась над арбузом, разрезая его. Увидев ее бедра под вздернутой юбкой и напружиненные полно-длинные икры, он, подойдя, обнял ее и развернул к себе. С вспыхнувшим огоньком удовольствия и интереса она влажно-весело следила за ним, ожидая, что он сделает с ней. Снимая с нее платье, он вдруг понял, что она в восторге именно от спонтанности его действий; блестя глазами, она сама начала раздевать его; расстегнув его джинсы, она обрадовано-смешливо вскинула на него глаза.
— Ты что, не один вернулся?
Отбросив платье, он опрокинул ее па кровать, быстро снимая с уже лежащей все остальное. Движениями тела помогая ему, она с радостным любопытством следила за ним. В летящем головокружении, вновь увидев близко ее поднятые бедра, широко-белые, тяжелые икры у себя на плечах, он снова пронесся через туго-щемящее единение с ней; уже лучше приноровившись к ней, он видел, как сладость снова несколько раз пропутешествовала сквозь нее. Догнав ее, он повалился на бок. Несколько секунд они валялись рядом, взявшись за руки; уже погрузившаяся во тьму комната подсвечивалась празднично-голубоватыми всполохами телевизора. Придя в себя и спеша восстановить прервавшуюся за эти несколько мгновений связь с ней, он, приподнявшись на локте, ждуще склонился над ней. Веселыми глазами, в которых отражалась синева экрана, она снизу вверх смотрела на него. Угадав, как ему показалось, желание в ее глазах, он, вскочив и включив свет, подбежал к столу, собирая на поднос еду, чтобы принести ей. Жестом остановив его, она, быстро поднявшись, босиком прошла в туалет, покачиваясь на высоких ногах; вернувшись, она весело-размашисто уселась в кресло, снова перекинув длинные ноги через подлокотник; капризно поведя головой, она с комической претензией вскинула на него глаза.
— Мне писать больно.
Обеспокоенный, он мгновенно придвинулся к ней.
— Я тебе натер?
Развалившись в кресле, притворно, по-детски обиженно надув губы, она с достоинством отстранилась.
— Ты меня изнасиловал. Уже второй раз. Маньяк. Насильник.
Растерянно, он подался к ней.
— Не понимаю. Все ж было — минут пятнадцать всего…
Смеющимися глазами, она прищуренно-светло смотрела на него:
— Пятнадцать? А час с лишним не хочешь?
Взглянув на часы, он увидел, что действительно прошло больше часа.
— Пятнадцать минут…
Словно чем-то довольная, увлеченно сияя глазами, она комически надменно ткнула в него пальцем.
— Ты мне должен.
Почувствовав ее игру, в радостном ожидании он повернулся к ней:
— Должен? А что?
— Все.
Блестя глазами, увлеченно загибая пальцы, она подняла глаза к потолку:
— Ты мне должен закаты, ты мне должен рассветы, ты мне должен все песни, что вместе не спеты…
Безоглядно он помотал головой.
— Проси чего хочешь.
— А ты все можешь дать?
— Все.
Предупреждающе, она задорно блеснула на него глазами:
— Мне много чего нужно.
— Я все сделаю, говори.
— А ты будешь записывать?
— Я запомню.
— А ты точно запомнишь?
— Я все запомню. Ты только говори.
— Хорошо.
Блаженно раскинувшись в кресле, положив ноги на столик, она весело-обстоятельно вскинула глаза к потолку.
— Мне хочется: крабовых палочек, красивой музыки, чипсов, новые туфли удобные, азалии цветок в горшочке, заколку новую, сережки аметистовые, мир во всем мире, колготки новые, чтоб не рвались, квартиру, машину, дачу — нет, дачу не надо, затрахалась уже грядки пропалывать, мартини, новое платье, детей кучу, еще одно новое платье, стиральную машину и чтоб отжимала тоже, золотую цепочку, погода чтоб всегда хорошая была, костюм с юбкой и с брюками, чтоб моего размера, посуды классной много, обои новые наклеить, на море съездить, и купальник нормальный, чтоб сиськи влезали, клубники со сливками, соленых огурчиков, демократии, чтоб космонавтов почаще запускали, как раньше, плеер чтоб починили, не работает, аквариум с рыбками, кофеварку, жирафа плюшевого, чтоб бакс пятьдесят копеек стоил, чтоб салюты по вечерам устраивали, микроволновку, поросенка фарфорового, джинсы белые, фирменные, чтоб в очке не рвались, в Австралию слетать, посмотреть на кенгуру, белья классного, кружевного, мягкую мебель, чесночку головку, еще одни туфли…
Поцелуем он прервал ее.
— Ты чего мне рот затыкаешь? Еще один аквариум, шляпку из соломки с цветочками, зажигалку такую, чтоб не терялась, еще одного поросенка…
Присев рядом с ней на корточки и обхватив ее ноги, он заглянул ей в глаза.
— А сейчас чего хочешь?
На секунду задумавшись, она капризно взглянула на него.
— Есть хочу.
— Арбуз тебе порезать?
— Порежь.
Взяв нож, он быстро нарезал на куски арбуз; накатившийся с улицы ветер шевельнул форточку. Повинуясь неожиданному импульсу, он, подойдя к мерцавшему золотыми огоньками черному квадрату, распахнул окно; из заоконного черного простора в комнату вкатился пласт холодящего воздуха и отдаленные удары дискотечной музыки. Неожиданно отложив тарелку с арбузом и вскочив, она, быстро подойдя к нему, оттащила его от подоконника и с треском закрыла окно. Повернувшись, она непонимающе-обиженно, широко раскрытыми глазами взглянула на него.
— Ты что, с ума сошел? Ты куда с голым мальчиком под холодный ветер лезешь? Застудить себе все хочешь?
Секунду он смотрел на нее. Потрясенный до глубины души, лишь несколько мгновений спустя обретя дар речи, он с комком, подступившим к горлу, бессильно уронив руки вдоль тела, смотрел на нее.
— Я… Ты… Наташа, я все для тебя сделаю… Все на свете. Все, что хочешь.
Кажется, не очень поняв сто, еще раз оглянувшись на окно, она, возвращаясь, еще с прежним сердитым выражением сделала шаг к нему.
— Совсем о…ел.
Шагнув к ней, он обхватил ее. Меняя гнев на милость, она, подняв на него глаза, с удовольствием приняла его поцелуй. Несколько секунд они стояли обнявшись. Неожиданно отъединив губы, она, с любопытством подняв глаза, весело кивнула на что-то за его плечом; непонимающе, он полуобернулся. Сквозь вскрики и шум телевизора негромко, но отчетливо доносился звонок телефона. Мгновение постояв, не сразу осознавая, что это такое и что может означать, он, отпустив ее, двинулся к нему; подойдя к телевизору, она приглушила звук. Подойдя к тумбочке у изголовья кровати, где стоял телефон, уже поняв, что это за звонок и что он может означать, Сергей с каким-то замедленным усилием восстанавливал в памяти все то, о чем успел уже забыть за последние два дня. Вспоминая все это без неудовольствия, даже с радостью, но одновременно с каким-то удивлением, как что-то происшедшее на другой планете, он присел на кровать у телефона; внутренне встряхнувшись, как-то легко и играючи восстановив в себе состояние озабоченной деловитости, в котором надо было вести подобные разговоры, он снял трубку.
— Алло?
— Сергей?
— Да, Петр Николаевич, добрый вечер.
— Ну слава богу. Что ж ты, Сергей меня, пожилого человека, пугаешь, битый час уже трубку не берешь?
— Извините, Петр Николаевич, в магазин выходил за продуктами.
— В магазин… Да вроде рано тебе еще в магазин, дело сделаешь, так и в магазин будешь бегать, может, и мне, своему старшему товарищу, бутылку поставишь, а сейчас-то чего? Как там у тебя дела, как вообще обстановка?
— Как всегда, Петр Николаевич, обстановка реальная, давление — атмосферное.
— А настроение?
— Настроение боевое.
— Это хорошо. Ну так что, Сергей, — на тебя теперь смотрит вся Европа.
— Уже вся? Хорошо ж вы работаете там в Москве.
— Ну что ж ты все к словам старшего товарища-то придираешься. Ну не вся Европа, ну так уж наше руководство точно. А оно стоит и Европы, и Америки.