После душа и длительного массажа я почувствовал себя лучше. Я же знаю, что наши с ним отношения по-настоящему не Moiyr порушиться. Времени еще много, и наверняка Джордж поймет, что мне нужно поехать с ним, он не станет делать из колледжа препятствие. В этом я был уверен — ну, по крайней мере, почти уверен.
Я начал думать о Ганимеде.
Ганимед!
Так ведь я и на Луне еще никогда не был. Со мной в классе учился мальчик, который родился на Луне. Его родители все еще были там, а его послали домой учиться. Он ужасно воображал и строил из себя заядлого космонавта. Но Луна от нас меньше чем в четверти миллиона миль, практически в нее можно камнями кидаться. Она не могла себя прокормить; в Лунной колонии такой же рацион питания, как на Земле. Но Ганимед!
Посмотрим: Юпитер отсюда за полбиллиона миль, более или менее — это зависит от времени года. Что стоит небольшое расстояние до Луны по сравнению с таким прыжком? Что-то на меня вдруг нашло: я никак не мог вспомнить, третья или четвертая луна у Юпитера Ганимед? А знать мне это было необходимо. Так, в гостиной есть книга, которая мне на это ответит. И не только на это. Эллсворте Смит «Путешествие по колониям Земли». Я отправился за ней.
Папа, оказывается, не спал. Он сидел и читал. Я сказал:
— A-а, привет! — и пошел искать книгу.
Он кивнул и продолжал читать. Книги на месте не было. Я стал искать. Папа спросил:
— Билл, ты что ищешь?
И тут я увидел, что она у него в руках. Я сказал:
— Да ничего. Я не знал, что она тебе нужна.
— Эта? — он поднял книгу.
— Да неважно, я что-нибудь другое найду.
— Возьми. Я уже посмотрел.
— Ну… ладно, спасибо.
Я взял книгу и повернулся, чтобы уйти.
— Минутку, Билл.
Я остановился.
— Я принял решение. Я не еду.
— Как?
— Ты был прав. Мы партнеры, и мое место здесь.
— Да, но… послушай, Джордж, мне жаль, что я сказал тебе о рационе. Я ведь понимаю, что причина не в этом.
Я хотел сказать, что причина в Анне, но боялся, что разревусь, если назову ее имя.
— Ты хочешь сказать, что согласен остаться и ходить в школу?
— Ну… — Я собирался сказать вовсе не это, я ужасно хотел, поехать сам. — Не совсем это. Я хотел сказать, что понимаю, почему ты хочешь… почему ты должен ехать.
— Хм-м… — он зажег трубку и провозился с ней очень долго. — Понимаю. А может быть, нет. — Потом добавил: — Давай так, Билл.
Между нами все сохраняется. Это значит: или мы оба остаемся, или оба едем — если ты только по собственной воле не решишь, что останешься получать аттестат и приедешь ко мне туда позже. Так будет справедливо?
— Так? Конечно!
— Знаешь что, давай поговорим об этом потом.
Я пожелал ему спокойной ночи и побыстрей удрал к себе в комнату. Уильям, мой мальчик, сказался себе, практически, дело в шляпе, если только ты не размякнешь и не дашь согласие разделиться. Я улегся под одеяло и раскрыл книгу.
Ганимед был Юпитер-3, надо мне было это помнить. Он был больше Меркурия и гораздо больше Луны, вполне представительная планета, даже если она просто луна. Сила тяготения составляет одну треть земной: я буду там весить около сорока пяти фунтов. Впервые Ганимед посетили в 1985 — это я знаю, — его атмосферный проект начался в 1998 и с тех пор выполняется. В книге было стереофото Юпитера — как он виден с Ганимеда: круглый, точно яблоко, ярко-оранжевый и сплюснутый на обоих полюсах. Красивый. Я так и заснул, глядя на него.
Следующие три дня у нас с папой не было случая поговорить, потому что эти три дня я провел на уроке географии в Антарктике. Я вернулся с отмороженным носом, с несколькими подстреленными пингвинами и с некоторыми новыми идеями. Мне нужно было время, чтобы их обдумать. Папа, как всегда, перепутал записи в расходной книге, но не забыл сохранить упаковки и этикетки, так что я быстро все поправил. После обеда я дал ему дважды обставить меня в карты, затем сказал:
— Послушай, Джордж…
— Да?
— Помнишь, о чем мы толковали?
— Ну, да.
— Вот что. Я ведь несовершеннолетний: я не имею права поехать, если ты мне не разрешишь. Мне кажется, ты должен меня взять, но, если не возьмешь, я школу не брошу. Ты-то в любом случае должен ехать — ты знаешь, почему. Я прошу тебя все обдумать и взять меня с собой, но я не собираюсь вести себя, как ребенок.
Папа выглядел почти растерянным:
— Вот это, сынок, разговор. Значит, ты хочешь, чтобы я поехал, а ты останешься здесь, будешь ходить в школу и не станешь по этому поводу скандалить?
— Нет, я этого не хочу, но я с этим примирюсь.
— Спасибо. — Папа порылся в бумажнике и вытащил фотографию. — Взгляни-ка.
— Что это?
— Копия твоего заявления об эмиграции. Я его подал два дня назад.
2. ЗЕЛЕНОГЛАЗОЕ ЧУДОВИЩЕ
Следующие несколько дней я не больно-то отличался в школе. Папа меня предостерегал, чтобы я не особенно радовался: наши заявления еще не рассмотрели и не утвердили.
— Понимаешь, Билл, ведь заявлений подают в десять раз больше, чем требуется людей для колонии.
— Но большинство из них хотят лететь на Венеру или на Марс. Ганимед слишком далеко, это отпугивает слабаков.
— А я вовсе не говорю о заявлениях во все колонии. Я имею в виду заявления на Ганимед, особенно на «Мэйфлауэр», на первый рейс.
— Ну и что, напугал, думаешь? Я и сам знаю: только одного из десяти отбирают как соответствующего требованиям. Так и должно быть.
Папа согласился. Он сказал, что это первый случай в истории, когда делается попытка отобрать для колонизации лучший отряд, вместо того чтобы использовать колонии как свалку для неприспособленных людей, преступников и неудачников. Потом добавил:
— Слушай, Билл, но кто тебе сказал, что нас с тобой признают годными? Ни один из нас не супермен.
Это вернуло меня на землю. Мне не приходило в голову, что мы можем не подойти.
— Но, Джордж, не могут же нас забраковать!
— Могут.
— Как? Им ведь там нужны инженеры, а ты хороший инженер. Я — конечно, другое дело, я не гений, но в школе у меня все в порядке. Здоровье у нас обоих приличное, никакой скверной мутации у нас нет. Мы не дальтоники, не гемофилики[82] — ничего такого.
— Никакой скверной мутации, о которой нам известно, — ответил папа. — Предков мы действительно подобрали себе довольно удачно, здесь спору нет. Но я вовсе не имею в виду что-нибудь настолько уж очевидное.
— Ну так что же тогда? К чему они тогда могут придраться?
Он повертел в руках свою трубку, так он делал всегда, если не хотел отвечать сразу.
— Билл, когда я выбираю кусок стали для работы, совсем недостаточно сказать: «Что ж, это славный блестящий кусок металла, давайте, пустим его в дело». Нет, я принимаю во внимание таблицу испытаний длиной с твою руку, которая скажет мне все об этом сплаве, все, для чего он годится и что я могу от него ожидать в условиях, при которых я намерен его использовать. А теперь скажи, если ты хочешь подобрать людей для тяжелой работы при колонизации, чего ты станешь у них искать?
— М-м-м… не знаю.
— Вот и я не знаю. Я же не социолог. Не психометрист. Но сказать, что им нужны здоровые люди с хорошим образованием, это все равно что сказать: мне для определенной работы нужна скорее сталь, чем дерево. А какой сорт стали? Или, может быть, нужна не сталь, а титановый сплав? Так что не надейся уж слишком.
— Но… но что же нам теперь делать?
— Ничего. Если нас не отберут, скажи себе, что ты кусок стали высокого качества и не твоя вина, что им нужен магний.
Очень удобно было смотреть на дело с такой точки зрения, но все же я начал беспокоиться. Но в школе я виду не показывал. Я уже всем сообщил, что мы подали на Ганимед; если ничего из этого не получится — выйдет как-то неловко. Мой лучший друг Дак Миллер очень из-за этого взбудоражился и решил отправиться тоже.
— Но как это тебе удастся? — спросил я. — Что, твои родители тоже хотят ехать?
— Я уже об этом подумал, — ответил Дак. — Все, что мне для этого нужно, это взрослый опекун. Так вот, если ты сможешь подзадорить твоего старика, чтобы он за меня поручился, дело будет в шляпе.
— Но твой-то отец что скажет?
— Ему плевать. Он всегда мне говорит, что в моем возрасте уже сам зарабатывал на хлеб. Он говорит, что мальчишка должен сам за себя отвечать. Так как насчет этого? Поговоришь ты со своим стариком — прямо сегодня вечером?
Я обещал поговорить — и так и сделал. Папа сначала ничего не сказал, потом спросил:
— Ты и в самом деле хочешь, чтобы Дак летел с тобой?
— Конечно. Он же мой лучший друг.
— А что его отец говорит?
— Так он его еще не спрашивал, — сказал я и объяснил, как на все это смотрит мистер Миллер.
— Ах так? — удивился папа. — Тогда подождем, что на это скажет мистер Миллер.
— Ну… послушай, Джордж, значит ли это, что ты подпишешь ручательство за Дака, если его отец скажет о’кей?
— Я хотел сказать то, что сказал, Билл. Давай подождем. Проблема может решиться сама собой.
Я сказал:
— A-а, так может, мистер и миссис Миллер тоже решатся, когда Дак их заведет?
Папа поднял одну бровь:
— У мистера Миллера здесь, так сказать, многочисленные деловые интересы. Я думаю, что легче приподнять за угол плотину Боулдер-Дэм, чем заставить его от них отказаться.
— Но ты же ведь собираешься бросить свое дело?
— Не дело, а профессиональную практику. Но свою специальность я вовсе не бросаю, а беру ее с собой.
На другой день я увидел Дака в школе и спросил, что сказал его отец.
— Забудь об этом, — ответил он. — Все лопнуло.
— Как так?
— Мой старик говорит, что только у полного идиота может появиться такая мысль — поехать на Ганимед. Он мне объяснил, что Земля — единственная планета в Системе, которая пригодна для жизни, и что, не будь в правительстве столько звездных мечтателей, мы бы давно перестали выкидывать деньги на ветер, пытаясь превратить нагромождение голых скал в небе в зеленые пастбища. Он говорит — все это предприятие обречено.