Идея получила всеобщее одобрение. Трое ребят. кинулись ее выполнять.
— Теперь все молчите, — приказал я. — Долго молчите. Если Крикун еще раз откроет рот, стукните его снова. — Я постарался набрать в легкие побольше воздуха и произнес: — Эйч-двенадцать докладывает!
Голос капитана спросил:
— Что у вас за ситуация?
— В корабле дыра, капитан, но мы ее заткнули.
— Это как же? И дыра, она что — большая?
Я объяснил ему — и это было все, что требовалось. Добраться до нас было нелегко, потому что — я только после это обнаружил — наш отсек коридора был изолирован герметичными дверями, а это означало, что им пришлось эвакуировать всех людей из двух кают по обе стороны от нас и напротив. Но вскоре двое мужчин в скафандрах открыли нашу дверь и выставили всех ребят, кроме меня. Потом вернулись. Один из них был мистер Ортега.
— Теперь можешь встать, паренек, — сказал он, и через шлем его голос доносился словно откуда-то издалека.
Второй мужчина сел на корточки и продолжал держать подушку вместо меня. Мистер Ортега держал под мышкой большую металлическую пластину. На одном боку у нее была липкая прокладка. Я хотел остаться и посмотреть, как он будет ставить эту заплату, но он вывел меня из каюты и закрыл дверь. Коридор снаружи был пуст, но я постучал в герметически закрытую дверь, и меня впустили в то помещение, где ждали остальные. Оци хотели знать, что происходит, но я не мог сообщить им никаких новостей, потому что меня выставили. Немного спустя мы почувствовали себя легкими, и капитан Харкнесс объявил, что на короткое время корабль перестает вращаться.
Мистер Ортега и второй мужчина вышли и поднялись в рубку управления. Вскоре после этого вращение совсем прекратилось и меня замутило. Капитан Харкнесс транслировал через корабельную систему оповещения все переговоры с людьми, которые вылезли наружу, чтобы чинить дыру, но я ничего не слушал. Пусть-ка попробует кто угодно чем-то интересоваться, когда его так мутит.
Вращение возобновилось: все вернулись на свои места, и нам разрешили вернуться в нашу каюту. Она выглядела по-прежнему, только лист металла был приварен к тому месту, куда попал метеорит.
Завтрак опоздал на два часа, а уроков у нас в то утро не было.
Вот как случилось, что я второй раз попал на капитанскую мачту.
Там были и Джордж, и Молли, и Пегги, и мистер Арчибальд, скаутский вожатый нашей палубы, и все ребята из моей каюты, и все корабельные офицеры. Остальные обитатели корабля наблюдали происходящее на экранах. Я хотел надеть свою форму, но она была вконец испорчена — порвана и вся в грязных пятнах. Я снял с нее свои знаки различия и выбросил ее в корабельный мусоро-сжигатель.
Первый помощник громко провозгласил:
— Капитанская мачта для наказаний и наград!
Все вроде как подтянулись, вошел капитан Харкнесс и встал перед нами. Папа вытолкнул меня вперед. Капитан посмотрел на меня и спросил:
— Уильям Лермер?
— Да, сэр! — отчеканил я.
Он сказал:
— Я прочту выдержку из вчерашней записи в бортовом журнале: «Двадцать первого августа в ноль-семь-ноль-четыре по стандартному времени, курсируя в свободном полете согласно плану у корабль был пробит мелким метеоритом. Предохранительные люки сработали удовлетворительно, и отделение, которое оказалось пробито — каюта эйч-двенадцать, — было изолировано без серьезной потери давления во всем корабле. Отделение эйч-двенадцать — спальня; там во время аварии находилось двадцать пассажиров. Один из пассажиров, Уильям Дж. Лермер, наложил временную заплату из материалов, которые нашел под рукой, и ему удалось поддерживать достаточный уровень давления, чтобы люди могли дышать, пока до них сумели добраться ремонтники. Его сообразительность, быстрая реакция и точные действия спасли жизни всех, кто был в отделении».
Капитан поднял голову от журнала и продолжал:
— Заверенная копия этой записи с подписями свидетелей будет переслана в Межпланетный Красный Крест с рекомендациями для незамедлительных действий. Другую копию мы вручим тебе. Мне нечем тебя наградить, вот разве что словами — прими мою сердечную благодарность. Я знаю, что говорю не только от имени офицеров, но и от лица всех пассажиров, особенно от родителей тех ребят, которые были в твоей каюте.
Он сделал паузу и поманил меня пальцем, чтобы я подошел поближе. И тихим голосом продолжил, обращаясь ко мне одному:
— Это действительно была отличная работа. Ты был на высоте. Имеешь право гордиться.
Я сказал, что считаю — мне просто повезло. Он ответил:
— Возможно. Но такое везение приходит к человеку, только когда он к нему готов, — он еще помолчал, потом спросил: — Лермер, ты когда-нибудь подумывал о том; чтобы учиться на космонавта?
Я ответил: наверно, думал, но никогда не относился к этому всерьез. Он сказал:
— Ладно, Лермер, если когда-нибудь так решишь, дай мне знать. Всегда можешь до меня добраться через Пилотскую Ассоциацию, Луна-Сити.
На этом проведение мачты закончилось, и мы пошли: мы с Джорджем вместе, а Молли и Пегги следом за нами. Я слышал, как Пегги говорила:
— Это мой брат!
Молли ее остановила:
— Молчи, Пегги. И не показывай на него пальцем.
Пегги обиделась:
— А почему нет? Он же и есть мой брат — что, разве не так?
Молли сказала:
— Да, правда, но не надо его смущать.
А я вовсе и не смущался.
Позже мистер Ортега разыскал меня и вручил маленький скрученный обломок металла величиной с пуговицу.
— Это все, что от него осталось, — сказал он, — но я решил, что тебе захочется его иметь — это тебе хоть как-то возместит твою испорченную скаутскую форму.
Я поблагодарил его и сказал, что ничего, пусть моя форма погибла, она ведь и мою шею тоже спасла. Я рассмотрел метеорит.
— Мистер Ортега, можно каким-нибудь образом определить, откуда он взялся?
— Не совсем, — ответил он, — разве что ты обратишься к ученым ребятам и попросишь его разрезать, тогда, может, тебе и удастся что-нибудь выяснить. Если, конечно, ты не возражаешь, чтобы его уничтожить.
Я сказал, что нет, лучше я его сохраню — и так и сделал. Он по-прежнему всегда при мне — карманный сувенир. Ортега продолжал:
— Это или кусочек кометы, или обломок погибшей планеты. Точно трудно сказать, потому что там, где мы были, не должно было оказаться ни того ни другого.
— И все-таки — он там оказался.
— Да, как ты говоришь — оказался.
— Мистер Ортега, почему же поверхность корабля не покрывают броней, чтобы не пропустить такую маленькую штучку? — я вспомнил, как выглядела обшивка корабля, когда ее пробило: она казалась ужасно тонкой.
— Ну, во-первых, этот метеорит — настоящий гигант, такие редко встречаются. А во-вторых, знаешь ли ты что-нибудь о космических лучах, Билл?
— Да, наверно, не так уж много.
— Ты несомненно знаешь, что первичная космическая радиация свободно проникает сквозь человеческое тело и не вредит ему. Это то, с чем мы сталкиваемся здесь, в космосе. Но металл для этих лучей не совсем прозрачен, и, когда они сквозь металл проходят, то выбивают из него много всякого другого — вторичную, третичную и четвертичную космическую радиацию. Радиация развивается лавинообразно и становится уже совсем не безопасной. Она может вызывать мутацию и причинить тебе и твоим потомкам массу вреда. Словом, человеку в космосе всего безопасней, когда его защищает слой поверхности корабля только-только достаточный, чтобы сохранить для него воздух внутри и обезопасить от наружных ультрафиолетовых лучей.
Ближайшие два дня Крикун в каюте особо не возникал, нечего ему было сказать, и я уже решил, что, наверно, он получил хороший урок. Но я ошибся. Однажды я наткнулся на него в одном из нижних коридоров, когда никого рядом с нами не оказалось.
— Хочу с тобой потолковать, — объявил он.
— О’кей, — согласился я. — Выкладывай, что у тебя на уме.
— Воображаешь, что ты очень умный? — спросил он.
Не понравилось мне ни то, что он сказал, ни то, каким тоном он это сделал. Я ответил:
— Вовсе я не не воображаю себя умным. Я и есть умный.
— Ишь ты, воображала нашелся. Хочешь, небось, чтобы я тебе ручку целовал и благодарил за то, что ты мне спас жизнь, да?
Я сказал:
— Ах, вон оно что? Если это тебя волнует, можешь выбросить из головы: я вовсе не для тебя старался.
— Знаю-знаю, — ответил он, — и я тебе нисколько не благодарен, понял?
— Подходяще, — одобрил я. — Вовсе мне ни к чему, чтобы парень вроде тебя считал себя мне благодарным.
Он тяжело задышал:
— С меня хватит! Терпеть еще от тебя…
Следующее, что я почувствовал, был сильный удар кулаком в челюсть. Я упал. На ноги я поднялся с предосторожностями, пытаясь застичь его врасплох. Но это было бесполезно, он снова сбил меня с ног. Я попытался пнуть его лежа, но он вовремя отскочил. После третьего удара я остался лежать надолго. Когда в глазах у меня перестали кружиться звезды, он уже исчез — а я так и не успел его даже пальцем тронуть. Я никогда не был силен в драках: обычно я все еще работаю языком, когда давным-давно пора пустить в ход кулаки. Я пошел к бачку в водой и умылся. Тут неведомо откуда появился Хэнк и спросил, какого дьявола я тут делаю. Я сказал ему, что наткнулся головой на дверь. Папе я сказал то же самое.
Крикун больше меня не беспокоил, и мы с ним с тех пор не разговаривали. В эту ночь я долго лежал без сна, пытаясь разобраться в том, что произошло. И не мог. Тот парень, который выдумал басню насчет того, что «стал сильнее в десять раз, поскольку чист душой», — определенно никогда не встречался с Эдвардсом Крикуном. На мой взгляд, от Крикуна ничего хорошего не дождешься, и я страшно пожалел, что не заткнул его рожей пробитую метеоритом дыру. Я уже и так думал и этак, как бы мне с ним разделаться, но ничего толкового не придумал. Как говорит папа, есть ситуации, из которых просто не существует выхода.