го совета. И вот каковы были перспективы. В чем Ганимед нынче действительно больше всего нуждался, так это не в фермерстве, а в промышленном производстве. Нужны были разведчики-старатели, фабрики, заводы, производящие машины. Нужны были всевозможные металлические предметы, которыми невозможно было обеспечить Ганимед, импортируя их с Земли. Ганимедцы хотели, чтобы мы работали именно над этим, и собирались кормить тех, кто согласится, не только целый год, но неопределенно долго.
Что же касается тех, кто станет настаивать на обработке собственных участков, — что ж, земли сколько угодно, только берите. А вот с машинами положение аховое, так что пройдет два-три года, прежде чем кому-нибудь из иммигрантов удастся обработать свой первый акр земли. Кто-то из первых рядов поднялся и закричал:
— Нас одурачили!
Мистеру Толли, председателю, очень долго пришлось всех успокаивать. Когда ему снова дали говорить, он сказал:
— Может, вас одурачили, может, нет. Это как посмотреть. Я вполне готов допустить, что здешние условия не совсем таковы, как вам их представляли, когда вы улетали с Земли. В самом деле…
Кто-то заорал:
— Как это мило с вашей стороны! — в голосе звучала издевка.
Мистер Толли раздраженно заявил:
— Или сохраняйте порядок, или я отказываюсь вести собрание и распускаю его.
Все замолчали, и он продолжал. Многие из присутствующих земледельцев обработали больше земли, чем смогут засеять. Они могли бы использовать наемную рабочую силу, чтобы вырастить урожай побольше. Каждого человека ждет работа, работа, которая научит его вести фермерское хозяйство на Ганимеде. Это прокормит его жену и детей, пока до него дойдет очередь получить участок. Чувствовалось, что у всей этой толпы мороз пробежал по коже, когда до каждого дошел смысл слов мистера Толли. Все вдруг оказались в положении Иакова, который отработал свои семь лет и услышал, что должен еще семь лет трудиться в поте лица, чтобы получить ту девушку, которая ему по душе. Я и сам чувствовал то же самое, хотя Джордж уже дал согласие работать в управленческом штате.
Слово взял мужчина:
— Господин председатель!
— Да? Ваше имя, пожалуйста?
— Меня зовут Сондерс. Не знаю уж, как на это смотрят остальные, но я фермер. Всегда им был. Я подчеркиваю — фермер, а не издольщик. Я сюда приехал не для того, чтобы наниматься к какому-то боссу. Можете взять себе эту вашу работу по найму и запихнуть ее куда угодно. А я настаиваю на своих правах.
Кое-кто стал аплодировать, толпа начала воинственно вскидывать головы. Мистер Толли посмотрел на оратора и сказал:
— Это ваше право, мистер Сондерс.
— Да? Что ж, я рад, что вам хоть это понятно, господин председатель. А теперь — шутки в сторону. Я хочу узнать две вещи: какой участок земли я получаю и когда предоставят сельскохозяйственные машины, чтобы привести его в должное состояние.
Мистер Толли ответил:
— Насчет первого вопроса вы можете проконсультироваться в земельном управлении. А по поводу второго… Вы же слышали, что сказал главный инженер. Он рассчитывает, что средний срок ожидания сельскохозяйственной техники будет примерно двадцать один месяц.
— Это слишком долго.
— Ничем не могу помочь, мистер Сондерс.
— Ну, так что вы предполагаете делать?
Мистер Толли пожал плечами и развел руками:
— Я не волшебник. Мы попросили Колониальное управление отправить на Землю с обратным рейсом «Мэйфлауэра» срочное распоряжение не присылать нам со следующим кораблем колонистов, но обеспечить нас машинами и оборудованием. Если они согласятся, возможно, к будущей зиме ситуация несколько облегчится. Но вы уже убедились — большинство из вас видело это своими глазами, — что Колониальное управление принимает решения, не посоветовавшись с нами. Первым рейсом «Мэйфлауэра» надо было привезти только грузы, а с людьми могли бы и подождать.
Сондерс задумался.
— К будущей зиме, вот как? Это же пять месяцев пропадет! Ладно, я человек благоразумный. Наверно, придется подождать. Но уж в издольщики не пойду — тут и речи быть не может!
— Я ведь не обещал, что вы сможете начать обработку собственного участка через пять месяцев, мистер Сондерс. Срок может оказаться двадцать один месяц — или еще дольше.
— Ну уж, это ни в коем случае!
— Как хотите. Но вы поставлены перед фактом, не перед теорией, И если вам придется ждать, а вы не желаете работать на кого-то другого, как же вы собираетесь тем временем кормить себя и свою семью?
Мистер Сондерс оглядел толпу и усмехнулся:
— Что ж, господин председатель, в таком случае правительству придется кормить нас до тех пор, пока оно не выполнит свои обязательства по отношению к нам. Я свои права знаю.
Мистер Толли посмотрел на него так, как будто он только что надкусил яблоко и обнаружил внутри мистера Сондерса.
— Вашим детям мы не дадим погибнуть от голода, — сказал он, — но что до вас, вы можете грызть хоть скалы. Не станете работать — не будете есть.
Сондерс пытался протестовать:
— Это вам даром не пройдет! Я подам в суд на Управление, и на вас подам, как на несущего ответственность правительственного чиновника! Вы не имеете права…
— Заткнитесь! — заорал на него мистер Толли и продолжал уже спокойнее, обращаясь ко всем нам: — Мы можем прояснить и этот пункт. Вас соблазнили приехать сюда розовыми обещаниями, и теперь ваше разочарование естественно. Но вы подписали контракт с Колониальным управлением там, на Земле. У вас нет контракта с общественным советом Ганимеда, а я его председатель, и граждане Ганимеда не должны вам ровно ничего. Мы стараемся вам помочь просто по своей порядочности и из сочувствия. Если вам не нравится то, что мы вам предлагаем, не пытайтесь навесить все ваши проблемы на меня. Я этого не потерплю. Разбирайтесь с представителем Иммиграционной службы. Он для того здесь и присутствует. Все, собрание закрыто.
Но представителя Иммиграционной службы тут вовсе не было: он и не подумал прийти на собрание.
12. ПЧЕЛЫ И НУЛИ
Нас одурачили, это уж точно. И было совершенно ясно, что никакого выхода нет. Некоторые из иммигрантов отправились на прием к представителю Колониальной службы, но ничего утешительного от него не услышали. Он объявил, что уже сложил с себя свои обязанности, по горло сытый невыполнимыми инструкциями, приходящими за пятьсот миллионов миль из управления на Земле, и тщетными попытками их выполнить. Он уезжает домой, как только сдаст дела сменщику. Все опять взбудоражились: если он может поехать домой, значит, и им можно. «Мэйфлауэр» все еще крутился над нами на орбите, загружаясь. Масса народу потребовала, чтобы их отправили на нем назад.
Капитан Харкнесс твердо сказал: нет, он не имеет права бесплатно перевозить их через половину Солнечной системы. Так что они снова накинулись на представителя Колониальной службы, жалуясь и протестуя еще громче. Наконец, мистер Толли и совет решили вопрос. Ганимеду не нужны недовольные и слабаки. Если Управление отказывается увести обратно тех, кто настаивает на том, что их одурачили, и не желает остаться, тогда следующий корабль не получит разрешения на выгрузку. Представитель сдался и написал Харкнессу распоряжение взять на борт пассажиров.
Наша семья обсудила эти события в палате у Пегги в больнице так уж пришлось, потому что врачи держали ее там в комнате, где давление было, как на Земле. Остаемся мы или летим назад? Папа оказался в затруднительном положении. На Земле он, по крайней мере, работал сам на себя, здесь же он был только наемным служащим. Если уволиться и взять участок, ему придется два-три ганимедских года на кого-то батрачить, прежде чем он начнет основывать свое хозяйство. Но главным затруднением была Пегги. Несмотря на то что на Земле она выдержала все медицинские испытания, она не могла приспособиться к низкому давлению на Ганимеде.
— Надо смотреть правде в глаза, — сказал Джордж Молли. — Мы должны отправить Пег в те условия, к которым она привыкла.
Молли посмотрела на него: лицо у него вытянулось и стало длиной с мою руку.
— Джордж, ведь ты не хочешь возвращаться, правда?
— Не в этом дело, Молли. На первом месте — благополучие детей, — он повернулся ко мне и добавил: — Ты этим не связан, Билл. Ты достаточно большой, чтобы решать за себя самому. Если тебе хочется остаться, я уверен, это можно устроить.
Сразу я ничего не ответил. Я явился на это семейное сборище в жутко дурном настроении, и не только из-за того, как тут с нами обошлись, — меня сильно задели шуточки тех двух местных мальчишек-колонистов. Но, знаете, что меня завело больше всего? Эта палата с искусственным давлением. Я уже привык к низкому давлению, и оно мне нравилось. В палате у Пегги, где давление поддерживалось таким же, как земное нормальное, я себя чувствовал так, будто плавал в теплом супе. Я едва мог дышать.
— Не думаю, что мне хотелось бы вернуться, — сказал я.
Пегги сидела в постели, следя за нами огромными глазищами, точно маленький лемур. Теперь она сказала:
— И я не хочу возвращаться.
Молли ничего не ответила, только похлопала ее по руке.
— Джордж, — сказала она, — я много об этом думала. Ты же не хочешь возвращаться, я знаю. И Билл не хочет. Но нам и не надо возвращаться всем. Мы могли бы…
— Об этом не может быть и речи, Молли, — твердо перебил ее папа. — Не для того я на тебе женился, чтобы нам жить врозь. Если приходится возвращаться тебе, вернусь и я.
— Я не об этом. Пегги может вернуться вместе с О’Фарреллами, а моя сестра ее встретит и позаботится о ней на Земле. Она ведь хотела, чтобы я оставила с ней Пегги, когда узнала, что я решила уезжать. Это хороший выход.
Говоря это, она смотрела мимо Пегги.
— Но Молли… — начал папа.
— Нет, Джордж, — перебила она. — Я все обдумала. Мой первый долг — это ты. Ведь о Пегги есть кому позаботиться: Феба будет для нее матерью и…
К этому моменту Пегги перевела дыхание.