— Ты меня не спрашивал.
— Но… впрочем, неважно. Рад с вами познакомиться, сэр.
— Взаимно. Так вот насчет этой радиограммы…
— Я и сам не понимаю, зачем Изобел привела меня сюда. Я не могу заплатить. У меня только деньги Федерации.
Мистер Костелло озабоченно рассматривал свои ногти.
— Мистер Харви, в соответствии с правилами мы осуществляем межпланетную связь только за наличный расчет. Я был бы не прочь взять купюры Федерации, но не имею права: это нарушение закона, — он уставился в потолок. — Разумеется, на черном рынке деньги Федерации имеют хождение…
Дон печально усмехнулся.
— Знаю. Но пятнадцать-двадцать процентов — слишком низкий для меня курс. Мне не хватит, чтобы расплатиться за радиограмму.
— Двадцать процентов? Текущий курс — шестьдесят!
— Правда? А я чуть было не свалял дурака.
— Это неважно. Я вовсе не собирался советовать вам отправиться на черный рынок, мистер Харви. Во-первых — потому, что сам нахожусь в непростом положении, представляя компанию, принадлежащую Федерации и до сих пор не экспроприированную. И вместе с тем я вполне лояльный гражданин республики. Если вы сейчас уйдете и вернетесь с деньгами республики, я должен буду сообщить в полицию.
— Папа!
— Помолчи, Изобел. Во-вторых, молодому человеку негоже впутываться в такие дела, — он помолчал. — Но мы, возможно, найдем способ выйти из создавшегося положения. Ведь ваш отец не отказался бы оплатить такую радиограмму?
— Еще бы!
— Но я не могу отправить ее наложенным платежом. Что ж, пишите переводной вексель на имя вашего отца, и я приму его в качестве оплаты.
Дон ответил не сразу, а сначала обдумал предложение. Казалось, это то же самое, что отправить сообщение наложенным платежом — против этого он ничего не имел, — но делать долги от имени отца без его согласия Дону не хотелось.
— Послушайте, мистер Костелло, ведь вы еще очень долго не сможете предъявить вексель к оплате — так почему бы мне не оставить долговую расписку, по которой я расплачусь как можно быстрее? Может быть, так будет лучше?
— И да, и нет. Принять вашу расписку попросту означает отправить ваше межпланетное сообщение в кредит, а это запрещено. С другой стороны, переводной вексель на имя вашего отца представляет собой финансовый документ, который равноценен наличной сумме, даже если я не могу получить деньги немедленно. Согласен, все это тонкости космического права, но ими и определяется разница между тем, что я могу и что не могу сделать, следуя правилам корпорации.
— Спасибо, — медленно произнес Дон, — но мне кажется, что нам надо обождать. Может быть, мне удастся где-нибудь подзанять.
Мистер Костелло перевел взгляд с Дона на Изобел и беспомощно пожал плечами.
— Ладно, пишите расписку, — отрывисто сказал он. — Пишите на мое имя, а не на компанию. Заплатите, как только сможете, — он еще раз глянул на дочь, которая в ответ одобрительно улыбнулась.
Дон составил расписку. Как только они с Изобел отошли достаточно далеко, чтобы отец девушки их не услышал, Дон сказал:
— Это очень щедро с его стороны.
— Подумаешь! — ответила девушка. — Это всего лишь показывает, как далеко может зайти заботливый папочка, чтобы его дочка не упустила своего шанса.
— Что? Что ты хочешь сказать?
Изобел улыбнулась.
— Ничего. Бабушка Изобел просто тебя разыгрывает. Не бери в голову.
Он улыбнулся.
— Куда же мне тебя повести? Пойдем к «Голландцу», выпьем по кока-коле?
— Уговорил.
Когда Дон вернулся в ресторан, то кроме горы немытых тарелок он обнаружил, что в зале идет жаркий спор по поводу обсуждаемого Штатами законопроекта о воинской повинности. Дон навострил уши: если будет всеобщая мобилизация — его загребут точно и надо бы их опередить, записавшись в Космическую гвардию добровольцем. Совет Макмастерса относительно «единственного способа попасть на Марс» крепко сидел у него в голове.
Большинство спорщиков склонялись в пользу воинской повинности, и Дон тоже не возражал; проект казался ему дельным, несмотря на то что он сам подпадал под его действие. Один спокойный невысокий человек, до сих пор молча слушавший окружающих, откашлялся и сказал:
— Повинности не будет.
Последний оратор, второй пилот, до сих пор носивший на воротничке три круга, удивился:
— С чего бы это? Откуда тебе-то знать, коротышка?
— Я побольше вашего знаю. Позвольте представиться: сенатор Оллендорф от провинции Куи-Куи. Во-первых, воинская повинность нам не нужна; сам характер нашего конфликта с Федерацией не требует большой армии. Во-вторых, у нашего народа не тот темперамент, чтобы мириться с повинностью. В ходе процесса выборочной иммиграции здесь у нас на Венере сложилась нация упрямых индивидуалистов, почти анархистов. Они не примут принудительного призыва. В-третьих, налогоплательщики не одобрят большую армию; у нас и так больше добровольцев, чем мы можем содержать. И наконец, я и мои коллеги собираемся похоронить проект, соотношением голосов три к одному.
— Послушайте, любезный, — словно жалуясь, спросил пилот, — зачем было называть три первые причины?
— Я просто репетировал свою завтрашнюю речь, — ответил сенатор. — Кстати, сэр, если вы так уж болеете за призыв, то отчего вы не вступили в Космическую гвардию? Вас бы наверняка взяли.
— Что ж, я отвечу — так же, как ответили вы. Первое, или во-первых, я — не местный, так что война эта не моя. Во-вторых, сейчас у меня первый отпуск с тех пор, как прекратили полеты кораблей класса «Комета». А в-третьих — я завербовался вчера и теперь пропиваю свой аванс. С вас довольно?
— Разумеется, сэр! Позвольте вас угостить.
— Вам следовало бы знать, что старый Чарли подает только кофе. Так что возьмите чашку и расскажите, что творится на Губернаторском острове. Нам хотелось бы получить сведения из первых рук.
Ушки Дон держал на макушке, а рот (не всегда) на замке. Помимо прочего ему удалось узнать, почему в этой «войне» не велось никаких военных действий, кроме уничтожения «Околоземной». Дело было не только в том, что из-за значительной удаленности — от тридцати до ста пятидесяти миллионов миль — военные коммуникации сильно растягивались. Главной причиной был страх перед ответным ударом, и, вероятно, именно из-за этого и создалось нынешнее патовое положение.
Техник-сержант Воздушных сил принялся разъяснять всем, кто пожелал его слушать:
— Начальство нас сейчас по полночи держит в состоянии стартовой готовности. Какого черта? Терра напасть не осмелится, и заправилы Федерации прекрасно об этом знают. Войне конец.
— С чего вы взяли, будто они не нападут? — спросил Дон. — По-моему, в нас попасть так же просто, как в сидящую на воде утку.
— Это верно. Одна бомба — и наш городишко целиком сдует в болото. И Бьюкенена это тоже касается. И Куи-Куи-тауна. Но что это им даст?
— Не знаю, но под атомную бомбу мне попасть не хочется.
— Не бойся, не попадешь. Пошевели мозгами. Допустим, они уничтожат кучку торгашей и толпу политиков — но остальная-то территория не пострадает. Республика Венера сохраняет свою мощь — потому, что во всем этом болотном мире есть лишь три цели, которые имеет смысл подвергнуть ядерной бомбардировке — три цели, которые я уже назвал. Что же из этого следует?
— Говорите, я слушаю.
— Они получат ответный удар — теми бомбами, которые коммодор Хиггинс позаимствовал на «Околоземной». Мы захватили несколько самых быстроходных кораблей, и перед нами — самые крупные цели, какие только знала история. Все пространство от Детройта до Боливара: металлургические заводы, электростанции, фабрики. Они не решатся щелкнуть нас по носу, зная, что мы готовы им врезать под дых. Надо мыслить логично!
Мужчина, спокойно сидевший у дальнего конца стойки, выслушал сержанта и мягко сказал:
— Да, но почему вы думаете, что руководство Федерации будет мыслить логично?
Сержант удивился.
— Что? Да ну вас! Говорю: война кончена! Нам пора по домам. Лично у меня сорок акров лучших рисовых полей на Венере; урожай-то, спрашивается, кто собирать будет? А я вместо этого сижу здесь и дурака валяю. Пора бы уже и правительству почесаться.
10. «В МЫСЛЯХ МОИХВОЗГОРЕЛСЯ ОГОНЬ»[139]
Правительство не сидело сложа руки; уже на следующий день законопроект был принят. Дон узнал об этом в середине дня. Как только улеглась послеобеденная суматоха, он вытер руки и отправился в город на вербовочный пункт. У дверей уже выстроилась очередь. Он встал в хвост и принялся ждать.
Через час Дон очутился перед столом. Вконец измотанный офицер протянул Дону бланк.
— Напиши свое имя. Поставь внизу подпись и отпечаток большого пальца. Потом подними правую руку.
— Минуточку, — сказал Дон. — Я хочу служить в Космической гвардии. А тут написано — «Наземные войска».
Офицер вполголоса выругался.
— И этот туда же. Сынок, все вакансии в Космической гвардии были заполнены уже к девяти утра — теперь я даже в очередь тебя не поставлю.
— Но я не хочу в пехоту. Я… я — космонавт!
Офицер ругнулся опять, но злобы у него теперь поубавилось.
— Что-то не похоже. Слушай, меня уже тошнит от вас всех, вспомнивших в последнюю секунду о патриотизме. Вам бы лишь в грязи не барахтаться, вот в космос и проситесь. Вали-ка ты, парень, домой! Когда понадобишься, мы тебя вызовем, но на Космическую гвардию не рассчитывай! Готовься к тому, что пойдешь в пехоту. Тебе понравится.
— Но…
— Катись отсюда!
Дон вышел. Когда он вернулся в ресторан, Чарли взглянул на часы и спросил:
— Ну что, сынок, ты уже солдат?
— Не нужен я им.
— Вот и хорошо. Подай-ка мне несколько чашек.
Времени было хоть отбавляй, и, склонившись над грязной посудой, Дон размышлял над создавшимся положением. Хотя к неудачам он относился спокойно, все же совет Макмастерса был не так уж по идее и плох. И вот шанс потерян — пусть не очень надежный, но кто знает, может, это был его единственный шанс добраться до Марса. Теперь единственное, что ему светило, — это протрубить всю войну — месяцы? годы? — в Наземных войсках, так и не приблизившись ни на шаг к своей цели. Шестьдесят-семьдесят миллионов миль: с такого расстояния вряд ли до кого-нибудь докричишься.