В Бате мы, прежде всего, осмотрели откопанные археологами римские термы (колонны, картины, статуи богов) и попили целебной водички («Прелесть!» — сказал я, «гадость!» — Марина).
Из много другого, что мы видели, запомнилось посещение музея быта XVIII века в одном из больших георгианских домов. Более всего я был впечатлен грандиозной кухней в подвале — размером с хороший баскетбольный зал, а в кухне — среди прочей утвари и всяких хитроумных устройств — набором вертелов с ручками, от малых до самых огромных, как набор колоколов на нашем Иване Великом. Самые большие вертела простой ручкой не провернешь: усилие туда передается через хитроумную систему валов и шестерен.
Я попытался представить себе зажаренного быка на этом вертеле, а потом английского лорда в камзоле и в напудренном парике, откладывающего томик Плиния Младшего и берущего в руки вилку величиной с охотничий сапог.
Да, эти вертелы запомнились мне навсегда. Не то, чтобы они меня устрашили, но какой-то когнитивный диссонанс я ощутил. О тщете усилий человеческих задумался. И много, много картин прошло в эту минуту перед моими глазами.
«Кому нужны все эти перевороты?» — сказал Поросенок на Вертеле шустрому Поваренку. Поваренок, очевидно, был революционером (от revolgere — переворачивать), а поросенок — консерватором. Мой еще не раскулаченный Наф-Наф был всей душою с ним согласен.
Что касается встреч с поэзией, то это, увы, не сложилось. Бат город не стихов, а прозы и драматургии: Шеридан, Диккенс, Джейн Остин… Полюбоваться можно разве домом, где жил Джек Хорнер, о котором сложена такая песенка:
Little Jack Horner
Sat in the corner,
Eating his Christmas pie;
He put in his thumb,
And pulled out a plum,
And said, «What a good boy am I!»
В переводе:
Джек Уголек
Сел в уголок,
Сунул в пирог свой пальчик,
Изюминку съел
И громко пропел:
«Какой я хороший мальчик!»
Мы еще только выехали из Бата, когда заметили впереди трусящего по обочине всадника. Пол сбавил скорость — не столько, я думаю, из любопытства, сколько для того, чтобы его пассажиры могли удовлетворить свое любопытство. Рози и Хилэри скосили глаза; я вывернул голову и успел на ходу рассмотреть, что это была всадница в длинном дорожном платье и ехала она в женском седле, боком. На голове у неё был высокий чепец, покрытый зеленым платком, и она бойко посматривала то вперед, то вбок на обгоняющие ее машины.
— Интересно, куда она едет? — спросила Хилэри.
— В Кентербери, — уверенно ответила Марина.
Пол на секунду задумался.
— Ну, так и нам надо съездить в Кентербери. У меня как раз среда свободная. Вы как, Марина и Грегори?
…Батская ткачиха (конечно, это была она) давно осталась позади. Мы возвращались в Лондон другой дорогой — через Эйвбери. Уже опускались сумерки, когда Пол остановил машину и предложил нам выйти и оглядеться. Мы вышли — и увидели много-много разбросанных по полю каменных плит.
И тут я снова вспомнил Филипа Сидни. Есть у него стихотворение «Семь чудес Англии», которое начинается словами «Near Wilton sweet, huge heaps of stones are found…»:
Близ Уилтона — камней гигантских груда.
Их трудно сосчитать; еще трудней
Понять, в чем смысл загадочных камней,
Кто водрузил их здесь, принес откуда.
Конечно, Сидни говорит о Стоунхендже — он находится всего лишь в пяти милях от Уилтон-Хауса. В Эйвбери мы увидели нечто, напоминавшее Стоунхендж, но в десять раз масштабнее: круглую площадку диаметром, наверное, в полкилометра, окруженную неглубоким рвом, насыпью и, наконец, тройным кольцом поставленных на попа больших камней. Хотя потом, уже в исторические времена, многие из камней, образующих окружность этого сооружения (некоторые из них весят десятки тонн), местные жители растащили на разные нужды, но и с оставшимися зубами эти доисторические челюсти производят сильное впечатление.
Любопытно, что наш давний знакомец Джон Обри имеет прямое касательство к истории этого места. Оказывается, он умел не только сплетни собирать. В 1663 году он провел свое исследование в Эйвбери и составил скрупулезный план памятника, оказавшийся бесценным для будущих археологов, потому что там были зафиксированы камни, впоследствии пропавшие или уничтоженные. Вот какой молодец!
В Кентербери мы отправились уже немножко другой компанией: Пол с Джерардом и мы с Мариной. Водитель наш не шутил: мы летели, как ветер — или как ведьма на помеле. Да, во времена Джефри Чосера двигались помедленнее. Сколько всего успели рассказать паломники, тащившиеся по дороге в Кентербери! Взять хотя бы ту же Батскую ткачиху. Одно вступление к ее рассказу заняло, я думаю, все время от завтрака до обеда. В машине Пола духу не хватило бы даже для короткого анекдота. Мысли в голове от скорости дробились на маленькие осколки, мелькающие перед глазами, как гагачьи крылья на птичьем базаре где-нибудь на Алеутских островах.
Графство Кент — юго-восточный край Англии, ее угловая башня, смотрящая через Ла-Манш в сторону французского побережья. А вот и цель нашего паломничества — диво дивное, одна из лучших готических церквей Англии. Все они жемчужины, и все в своем роде. Кентерберийский собор — это не про уход от мира в молитвенную тишину, как собор в Или, и не про спокойную жизнь в оазисе знаний, нарушаемую лишь мелкими стычками амбиций, как кембриджская King’s College Chapel. Стоя здесь, в архиепископском соборе, вы ни на секунду не можете забыть о великих событиях, колебавших эти стены, о драме долгой и страшной английской истории, непременной частью которых был этот храм. И кажется, что запах крови не до конца выветрился отсюда. Но все перебивает свет, сочащийся в окна сквозь цветные витражи. В том числе — самые старые в Англии витражи XII века, работа над которыми началась через два года после убийства архиепископа Томаса Бекета в 1170 году. На одном из этих витражей есть его лик.
В средневековой Англии было два главных места паломничества — Кентербери и Вальсингам. Гробница святого Томаса Бекета — и монастырь Девы Марии с главным объектом поклонения: Домом Святого Семейства в Назарете; внутри можно было увидеть статую Святой Девы, сидящей на кипарисовом троне. (Ничего странного; дети тоже играют в домики, и разве не сказал Спаситель: будьте как дети?)
Традиция паломничества стала угасать после разрыва Генриха VIII с Римом и разгона монахов как паразитического класса. Что касается архиепископа Томаса Бекета, то в 1538 году король велел привлечь его к суду за предательство; свирепость Генриха распространилась и на давно усопших, а репертуар обвинений был тот же. За неявкой в суд подсудимого признали виновным и постановили конфисковать его имущество. Вот уж действительно, как сказал поэт: «Letum non omnia finit», «со смертью не все кончается». Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Деревня Вальсингам (Уолсингем) расположена в графстве Норфолк, в тридцати милях севернее Нориджа. Паломники шли туда той же дорогой, которую проплясал в 1600 году уже известный нам Вилли Кемп. Помните, у меня в балладе:
Между Бэри и Нориджем путь нехорош,
В дождь и слякоть зимою его не пройдешь,
Не видать по пути богомольцев…
Как я уже сказал, после упразднения монастырей паломничество сильно сократилось. Но след в английской традиции (и литературе) оно оставило длинный. Даже помимо «Кентерберийских рассказов» Чосера. Вот популярные в шекспировские времена стихи, авторство которых издавна приписывали сэру Уолтеру Рэли:
— «Скажи мне, честный пилигрим,
Что был в святом краю:
Ты не встречал ли на пути
Любимую мою?»
— «Как знать, быть может, и встречал,
Немало дев и дам
Я видел на пути своем
В преславный Вальсингам».
— «Нет, пилигрим, другой такой
На свете не найти,
Она легка, она светла,
Как ангел во плоти».
— «Да, сэр, такую я встречал,
Воистину она
Походкой нимфа, а лицом,
Как серафим, светла».
— «Она покинула меня
Обетам вопреки,
Та, что клялась любить меня
До гробовой доски».
— «Но отчего она ушла
(Поведай, не таясь),
Та, что любила горячо
И в верности клялась?»
— «Увы, тогда я молод был,
Теперь наоборот,
Любви не мил опавший сад,
Постыл увядший плод.
Любовь — капризное дитя,
Уж так устроен свет,
Желанье для нее закон,
Других законов нет.
Хоть век живи, не разобрать,
Где правда в ней, где ложь;
То, что купил ценою слез,
Утратишь ни за грош».
— «Да, такова любовь порой,
Для женщин это щит,
Которым всяческая блажь
Прикрыться норовит.
Но настоящая любовь —
Неугасимый свет,
Не знает убыли она,
И гибели ей нет».
Ракушка тринадцатая. Волшебные холмы(Редьярд Киплинг)
В следующем году я снова заехал на несколько дней в Ричмонд, к Полу и Хилэри. Дом у них был большой, я никого не стеснил. Наоборот, гость из России, нетвердо ориентирующийся в английской жизни, их явно развлекал. Дети разъехались, так надобно было кого-то воспитывать и наставлять. Кроме лопоухих «кавалеров короля Карла» — так называлась любимая порода спаниелей Хилэри; между прочим, оба «кавалера» были, на самом деле, дамами — матерью и дочкой.