на шею.
— Какая чудесная прогулка, дорогой! Ты делаешь для меня невозможное. Я так благодарна тебе. Каждая минута с тобой — счастье!
Вирджиния необыкновенно похорошела в последнее время. Сейчас она была в черном вечернем платье, под которым угадывалось ее нежное и в то же время крепкое, тренированное тело. Он обнял ее, и на несколько секунд они замерли неподвижно, глядя в глаза друг другу. Вирджиния высвободила руку и погладила Ральфа по голове: — Все хорошо, милый. Я так счастлива с тобой, — прошептала она. Ральф отстранил от себя жену.
— Пора уже, нас ждут.
Рэйчел Стоун ожидала их в венской кондитерской. Невысокого роста, звонкоголосая, элегантная, живая, словно ртуть, она была женой приятеля Ральфа, начинающего драматурга. Мужчины были знакомы давно, а их жены познакомились в одном из путешествий и подружились. Правда, порой Вирджиния чувствовала себя неловко с Рэйчел. Та испытывала к ней глубокую и какую-то необузданную привязанность, что заставляло Вирджинию сторониться своей подруги, но тем не менее они часто встречались и даже собирались вместе вернуться домой в Нью-Йорк, где отец Ральфа купил для своих детей дом, а Рэйчел с мужем жили там постоянно.
Увидев де Брикассаров на пороге кафе, Рэйчел громко закричала, размахивая ярким платком.
— Сюда, сюда! Я здесь. Не очень-то весело сидеть здесь одной среди всех этих чокнутых англичан, немцев и югославов. Не хотите же вы, чтобы я почувствовала себя Робинзоном Крузо?
Рэйчел болтала совершенно не заботясь, какое впечатление она производит на окружающих, и не стесняясь своих не очень удачных литературных сравнений. Ральф засмеялся, он относился к этой женщине снисходительно больше потому, что любил ее мужа, очень талантливого молодого Криса Стоуна.
— Ты не должна на нас сердиться, Рэйчел, — сказал он, — прыткая лошадка умчала нас слишком далеко.
— Да я видела, как вы возвращались, — весело ответила Рэйчел. — Красавцы, нечего сказать. И ты, Вирджиния, очень хороша в этом голубом костюме… Что вы будете пить? Мартини? Шампанское?.. А вот и Кроуз. Он сейчас и распорядится!
Вирджиния нахмурила брови. Арни Кроуз тоже этой зимой отдыхал здесь, и у них с Вирджинией сложились какие-то очень странные отношения. Когда они оказались вместе в одном из кафе, Арни напомнил Вирджинии их встречу в лесу на Сауресе и поначалу относился к ней весьма почтительно, но потом что-то изменилось. Вирджиния даже не могла объяснить для себя, отчего он стал относиться к ней по-другому: ведь к Ральфу же он не изменил своего отношения, она замечала, с каким уважением он разговаривает с ним. Но потом Вирджиния перестала думать об этом, только больше не хотела видеться с ним.
— Не приглашай его к нашему столику, прошу тебя, — глядя в сторону, пробормотала она.
Рэйчел ответила очень быстро и, как показалось, Вирджинии, нарочито громко:
— Но я не могу, дорогая. Я уже подала ему знак.
Анри Кроуз довольно живо и особенно не церемонясь, пробирался между столиками. Не переставая загадочно улыбаться, он поцеловал ручку Рэйчел, а потом надолго припал к ладони Вирджинии, которой все это показалось каким-то двусмысленным и неприятным. Прикосновение же губ Кроуза и вовсе вызвало в ней гадливость. Когда он выпрямился, женщина пристально взглянула ему в лицо, но его улыбка от этого сделалась еще шире и таинственней.
— Господа, я только что с катка, — торжественно заявил Кроуз.
— И, конечно, все вами там восхищались? — спросила Рэйчел, подыгрывая его тону.
— Увы! Так, несколько простеньких фигур. Там такая толкотня! Я предпочел лицезреть других. И знаете, это достаточно приятно, когда люди хорошо катаются.
Его своеобразный голос, который контрастировал с выражением усталости на лице, звучал возбужденно, а разнообразные модуляции придавали ему волнующую музыкальность. Он, конечно, знал это и умел пользоваться своим голосом. Ральф всегда с удовольствие слушал его и часто говорил Вирджинии:
— Не понимаю, чем он тебе не нравится. Талантливый человек всегда имеет странности.
Сейчас Ральф спросил Кроуза:
— Ну, а красивые женщины там были?
— Полдюжины, которым повезло, что я наблюдал их. — Он расхохотался. — Но где они одеваются? Послушайте, миссис де Брикассар, — Кроуз обратился к Вирджинии, — вы знаете эту огромную датчанку, которая живет в вашем отеле?.. Представьте себе, она сегодня была в трико оливкового цвета в полоску и с розовым шарфом на шее.
— Какой ужас! — воскликнула Рэйчел.
Кроуз продолжал, сверля глазами Вирджинию:
— Эта девица, между прочим, с ее впечатляющими бедрами и не менее восхитительной грудью должна ходить только голой. Вот так-то, господа.
— Вам не кажется, что вы жестоки к ней? — засмеялся Ральф, касаясь густого меха шубы, в которую буквально завернулся Кроуз, несмотря на то, что в помещении было довольно тепло. — Сами-то в мехах.
— Я заявляю, что одежда женщины имеет сексуальную функцию, — не обращая внимания на замечание Ральфа, продолжал Кроуз. — Одеваться, если ты целомудренна, мне кажется непристойным.
При этих словах Вирджиния отвернулась, но кожей чувствовала, что он смотрит на нее. Ее больше смущали не сами слова, а то упорство и настойчивость, с которой они адресовались именно ей. Она это знала.
— Короче говоря, никто на катке вам особенно не понравился? — спросила Рэйчел и засмеялась. Сегодня Вирджинии показался неестественным даже ее смех.
— Я этого не сказал. Да, плохой вкус меня раздражает, и все-таки он мне приятен.
— Это значит, если женщина захочет вам понравиться, она должна безвкусно одеваться? Я правильно поняла вас, Арни? — подзадоривала его Рэйчел.
— Да нет же, — вступил в разговор Ральф, — просто в наборе цветов, которые позволяют себе женщины, иногда присутствует какой-то вызов, даже провокация. Как вывеска на злачных заведениях, не правда ли, мистер Кроуз?
— До чего же эти мужчины сложные натуры, — вздохнула Рэйчел. — Ты не находишь, дорогая? — обратилась она к Вирджинии.
Вирджиния внимательно посмотрела на Ральфа и ничего не ответила.
— А вы знаете, друзья, — неожиданно сказал Кроуз, — вас здесь принимают за молодоженов. Для супругов с двухлетним стажем это неплохо.
— Но немного странно, не так ли? — спросила Вирджиния агрессивным тоном.
— Почему же? — постарался не заметить ее тона Кроуз. — Я же сказал, что зрелища, которые меня раздражают, не всегда неприятны.
Ральфа испугал тон, которым Вирджиния заговорила с Кроузом, и он решил вмешаться, чтобы не допустить обострения, и спросил Кроуза о намечающейся выставке его портретов в Нью-Йорке.
— Это будет грандиозная выставка, — пообещал Кроуз. — Напрасно вы в свое время отказались от портрета своей жены.
— А вы собирались писать портрет с Вирджинии? — спросила Рэйчел, с завистью разглядывая подругу, пытаясь обнаружить в ней те достоинства, которые увидел Кроуз. — Вирджиния, дорогая, я тебя поздравляю!
— Не с чем поздравлять, — сухо ответила Вирджиния. — Портрета не было и не будет.
— Напрасно, — многозначительно заявил Кроуз, Ральф тут же поднялся и стал прощаться. Кроуз пригласил де Брикассаров поужинать с ним.
— Это невозможно, — ответила за мужа Вирджиния, — мы уже приглашены.
На улице Ральф мягко спросил:
— Неужели Кроуз настолько тебе неприятен, что ты даже соврала? Он талантливый художник, образованный человек, не сплетник.
— Я знаю, милый, — призналась Вирджиния, — но я его не выношу. Его голос, который, кажется, ищет в тебе что-то, чего тебе вовсе не хотелось бы показывать… Его глаза… Они всегда неподвижны. Ты заметил? Этот игривый, но холодный тон. В конце концов, мы его даже и не знаем хорошо. — Вирджиния вдруг остановилась. — Скажи мне, мы не будем с ним встречаться в Нью-Йорке? Почему ты молчишь? Значит, ты уже пригласил его! Ты неисправим! Ты такой доверчивый человек. Не оправдывайся, я понимаю, что это одно из твоих достоинств, хотя ты и сам от этого страдаешь. Но прости меня, милый, — спохватилась она. — Я не должна была говорить с тобой так. Ты сам знаешь, как лучше. Если ты хочешь, я готова терпеть его и в Нью-Йорке.
— Но ведь мы можем уехать прямо отсюда на Саурес и будем там только вдвоем, — предложил Ральф.
— Нет, нет, — испуганно проговорила Вирджиния. После того, как она увидела мир, ей уже не хотелось забиваться в свою лесную хижину, хотя Ральф постоянно стремился туда. Он, конечно, мог бы настоять, и Вирджиния не посмела бы возразить ему, но в Нью-Йорке его ждал дядя. Он стал прибаливать и хотел, чтобы Ральф пожил какое-то время рядом с ним.
Вечером Ральф с Вирджинией были в театре. Лондонская труппа давала «Гамлета». Принца играл молодой, но уже знаменитый актер. Вирджиния плохо знала Шекспира, и ее совершенно не тронули страсти, которые когда-то происходили в датском королевстве. Однако, когда они уже ехали в санях домой, она молчала, стараясь не испортить своим высказыванием впечатления Ральфа от спектакля. Она видела, что муж погрузился в грустные размышления. В такие минуты он был ей особенно дорог.
— Уитни действительно гений, — тихо сказал Ральф, — гений ужасный: он до безумия чувствует плоть. Я не знаю более заразительного искусства, чем искусство плотское. Ты не согласна со мной?
Вирджиния не спешила с ответом, и Ральф задумчиво продолжил:
— Хотя ты не можешь этого знать, но… это правда.
51
Они еще оставались на курорте, когда Вирджиния почувствовала боли в сердце. Иногда ночью они накатывали на нее такими удушающими волнами, что она стонала во сне. Ей казалось, что ее душит какое-то ужасное чудовище, она кричала, отбивалась от него, но освобождалась из его страшных объятий только тогда, когда просыпалась, и то не окончательно. Наяву боли ощущались не так сильно, но совсем не проходили. Вирджиния снова вспомнила предостережение доктора Стинера, и, несмотря на то, что он признал свою ошибку, возобновившиеся боли вернули ей ощущение неминуемой смерти. Может быть, доктор просто не хотел ее огорчать, а то, что она до сих пор жива, — заслуга Ральфа. Его заботы просто продлили ей жизнь, вот и все. Но это вовсе не значит, что она будет жить долго. Смерть может наступить в любой момент. Вирджиния ничего не сказала Ральфу, она старалась даже не показывать ему, насколько плохо себя чувствует, но он, конечно, заметил ее состояние, и в один из солнечных морозных дней де Брикассары улетели в Нью-Йорк.