Скаулер прервал свое объяснение и теперь сидел рядом со мной, молча уставившись на освещенный щит. Лицо его выражало такую боль и растерянность, что я на минуту искренне пожалел, что затеял этот опыт. Но теперь уже не оставалось ничего другого, как продолжать. И я сделал последний решающий ход.
После этого хода наступила длительная пауза в игре. Видимо, машина долго соображала, что же ей делать дальше. А затем она смошенничала. Она, нисколько не стесняясь, просто взяла и передвинула свою шашку назад. Это было то трогательное, наивное мошенничество, которое можно было ожидать в аналогичных обстоятельствах только от маленького ребенка.
Кажется, я рассмеялся и сказал что-то вроде "послушай-ка" или "ну, ты не очень-то". А затем взглянул на Скаулера. Его лицо стало беловато-серым, и он смотрел на машину с таким ужасом, словно человек, на глазах у которого только что произошло убийство. Так он стоял несколько минут, затем, не сказав ни слова, повернулся и вышел. На меня он даже не взглянул.
Я подождал его несколько минут, потом спустился вниз. Он уже был в машине и собирался уезжать. Так как у меня не было ни малейшего желания оставаться в такой поздний час вдали от Лондона, я быстро вскочил в машину рядом с ним.
Минут десять мы ехали молча. Затем я сказал:
— Было очень интересно!
— Но она смошенничала!
— Да, но не очень-то ловко. Вы бы ее научили перевертывать доску с фигурами в подобных случаях.
Спустя милю Скаулер сказал устало:
— Это все объясняется очень просто, конечно!
— Конечно, просто. Она не хотела проигрывать!
— Задавая программу, — сказал Скаулер, как будто он и не слышал меня, — я запрещаю ей нарушать правила игры, а также проигрывать…
— Большинство из нас старается придерживаться такой программы.
— Но… но абсолютного запрета не может быть потому, что все зависит от числа, а машина оперирует числами лишь в определенных пределах, и всякое запрещение также не должно выходить за эти пределы. Поэтому, если машине приходится иметь дело с двумя неразрешимыми задачами, она работает до тех пор, пока ее возможности не иссякнут, а затем…
— Затем она пускается на хитрости?
— Нет, — сказал Скаулер угрюмо, — не обязательно.
— Но ведь проигрывать также запрещено?
— Видите ли, когда машина думает над ходом, она смотрит, какое получается число: четное или нечетное. Если четное, оно нарушает запрет обманывать. Если нечетное, то проигрывать. Вот и все.
Он помолчал немного, а затем проговорил почти с отчаянием:
— А что же ей еще остается делать? Ведь программу-то надо задать, и нет никакого способа ввести абсолютный запрет.
— Блюстители нравственности не раз сталкивались с подобными затруднениями, — сказал я. — Откровенно говоря, что мне больше всего понравилось в вашей машине, Скаулер, так это именно этот обман. В нем было что-то от первородного греха, что-то подлинно человеческое.
Скаулер долго молчал, потом вдруг тихо рассмеялся:
— Пожалуй, вы правы, — сказал он. — Мне не приходило в голову взглянуть на нее с этой стороны.
После того вечера я редко виделся со Скаулером, но один случай мне хорошо запомнился. Я как-то встретил его в ресторане, где он обедал с сыном и дочерью. Он познакомил меня с ними. Они мне очень понравились — весьма милые молодые люди. Да и сам Скаулер как-то изменился: подобрел что ли…
Ант СкаландисПоследний спринтер(СССР)
Председатель Международного комитета по охране Зоны Тоннеля и член Всемирного Координационного Совета Игорь Волжин проснулся в своей постели от странной, совершенно неуместной качки, как на большом океанском лайнере. "Бред какой-то", — подумал Волжин, присел на кровати и настороженно прислушался. Все было тихо, только над головой слегка покачивалась люстра.
Он даже не сразу сообразил, куда можно обратиться. Сейсмической службы в этом штате не было, и Волжин нашел по справочнику телефон метеоцентра.
Да, это было землетрясение, да, совсем слабенькое (три балла в эпицентре, в двухстах километрах от Зоны), да, явление уникальное.
Волжин сидел, замерев на краю постели, и чувствовал, как покрывается холодным липким потом. Тоннель не был рассчитан на землетрясение даже в два балла, и то, что взрыва не произошло, можно было считать чудом. По правде говоря, чудом было уже то, что Тоннель простоял все эти три года. Подумать только! Целых три. И всего три.
Всего три года назад умер Уильям Рэймонд Дэммок, бывший владелец гигантских военных заводов концерна "Дэммок компани", и на принадлежащей ему богом забытой ферме обнаружили нечто настолько странное, что поначалу приняли за шутку. У Дэммока, увлекавшегося спортом, была там стометровая тартановая дорожка. Под крышей. И снаружи здание сильно смахивало на коровник. Местные так его и называли. И вот на следующий день после смерти владельца над входом в "коровник" появилась большая яркая вывеска: "Тоннель Уильяма Р. Дэммока", а рядом с воротами за небольшой дверцей в этаком как бы стенном шкафу пришедшие поглазеть на диво обнаружили магнитофон с записью и книгу под названием "Инструкция". Магнитофон включили, и зазвучал голос: "Я обращаюсь ко всему человечеству. Я выстроил этот тоннель в память о том, что я жил. Я — Уильям Рэймонд Дэммок — продавец смерти и самый богатый человек в мире. Вы думаете, что покончили с оружием навсегда. Но вы еще не покончили с "Дэммок компани". А я ненавижу вас и не хочу признать поражения.
Под этим тоннелем лежит значительная часть моего состояния в виде исторических, художественных и прочих ценностей общей суммой в восемнадцать миллиардов долларов. Но еще под этим тоннелем заложен ядерный заряд мощностью в двести пятьдесят мегатонн. И он взорвется, если кто-то из вас войдет в тоннель или попробует каким бы то ни было способом извлечь ценности. Но он никогда не взорвется сам по себе. Он будет вечным напоминанием о том, что я сильнее вас.
Но я не только сильнее — я еще и великодушнее. Я оставляю вам шанс. Мою бомбу может обезвредить человек, который пробежит по тоннелю не более чем за 8.20 секунды. Длина тоннеля — сто метров ровно. Инструкция прилагается".
А в прилагаемой инструкции (это был том страниц на четыреста) Дэммок помимо указаний, как отключить взрыватель и чего при этом делать не стоит, изложил еще и причины, приведшие его к столь оригинальной форме мести.
Дэммок любил большой спорт, спорт высших достижений. В юности занимался легкой атлетикой, выступал за сборную университета, а под старость стал рьяным болельщиком и полюбившимся ему спортсменам оказывал порой значительную материальную помощь. Но за годы жизни Дэммока слишком много в мире переменилось. Совсем другие ветры дули теперь и над стадионами.
Всемирный Комитет Здоровья (ВКЗ) большинством голосов принял закон о запрещении профессионального спорта. Причем под профессионалами имелись в виду не только те, кто на занятиях спортом сколачивал состояние, но и те, для кого спортивный результат стал целью всей жизни. Ни статус профессионала, как его понимали раньше, ни размер денежного вознаграждения не имели значения для ВКЗ — для ВКЗ имело значение только здоровье. А здоровье в XXI веке ценилось превыше всего. И было доказано, что все спортивные рекорды последних лет являются не результатом использования скрытых возможностей человека, как было раньше, а результатом крайне вредной для здоровья искусственной стимуляции развития отдельных органов и систем. Во всех видах спорта, где фиксируются рекорды, человек уже вышел на предел. Но пошел дальше — в запретную с точки зрения здоровья зону. И самое страшное было то, что "запредельные" методы тренировки стали применяться не только теми, кто работал на рекорд, но и всеми спортсменами вообще. Они вошли в привычку, а в пылу состязания изобретались все новые, все более варварские способы "достройки" человеческого организма. И "достройка" не развивала человека, как пытались убедить мир и самих себя апологеты старого спорта, а уродовала его. Вот почему настал момент, когда решили с этим покончить.
Методики тренировок были в корне пересмотрены. Введение стимулирующих препаратов полностью запрещено под страхом пожизненной дисквалификации. Максимальный объем спортивных занятий ограничен пятнадцатью часами в неделю, а для детей до двенадцати лет — девятью. Всех спортсменов обязали учиться и осваивать неспортивные профессии, даже в тех случаях, когда они собирались стать тренерами. Виды спорта, связанные с проявлением агрессивного начала (борьба, бокс, фехтование, американский футбол), были запрещены вовсе. Также попала в черный список тяжелая атлетика — как вид спорта, приводящий к наиболее серьезным изменениям в организме. В гимнастике, фигурном катании, синхронном плавании, фристайле доминировало теперь эстетическое начало, а в технику элементов были введены ограничения. С отменой рекордов ушли в прошлое соревнования по легкой атлетике, плаванию, конькобежному, лыжному, велосипедному спорту. Все эти виды стали только спортивно-оздоровительными, но от этого не сделались менее популярными в массах. А спорт мастеров, большой спорт, спорт зрелищный вступил в эпоху игровых видов. Четыре олимпиады, состоявшиеся после принятия закона о спорте, прошли с огромным успехом, и на каждой устанавливались рекорды: по числу участников, по числу зрителей и по числу игр, включенных в программу — ведь фантазия человеческая неисчерпаема.
Новый спорт совершал триумфальное шествие по планете. Но оставался еще и спорт старый, у которого нашлись свои могущественные сторонники. Одним из них и был Дэммок. Оставшись не у дел, лишенный заводов, он все силы, влияние и добрую часть капитала употребил на то, чтобы в обход закона добиться особого разрешения для нескольких частных фирм содержать спортивные клубы старого образца. В этих клубах проводились турниры по всем видам спорта, вплоть до женского бокса и кетча, и устанавливались новые, абсолютно фантастические рекорды. Какими средствами — никто не спрашивал: в клубах Дэммока цель оправдывала средства. Конечно, между клубами и ВКЗ шла постоянная необъявленная война, и ко времени, когда умер Дэммок, в Старом Свете уже не было профессиональных спортклубов, а все клубы Нового Света объединились в один большой спортивный центр в Хьюстоне. Но и там станови