туда конец спасательного шнура и зацепить его за какое-нибудь дерево.
И я нашел для этой цели подходящее. Мощный сук отходил от его ствола, образуя угол градусов в тридцать. Туда надо было что-то забросить — что-то такое, что застряло бы в развилке… Надо метнуть диск, пришло мне в голову, а к нему привязать конец шнура! Вытащив излучатель, я вырезал его лучом из скальной породы, слагающей отвесный склон ущелья, диск диаметром сантиметров двадцать пять, прикинул его вес. И удивительно: плотность породы была такова, что диск почти соответствовал классическому — чуть больше двух килограммов!
В центре каменного диска я прожег отверстие, в нем закрепил конец стометрового тонкого и легкого шнура, выдерживающего груз в сто пятьдесят килограммов (шнуры такие у нас входили в аварийный комплект). Теперь мне нужно было метнуть диск так, чтобы он пролетел в промежуток между стволом и суком. Потом, подтянув диск шнуром к развилине, чтобы он там надежно застрял, я смог бы закрепить второй конец здесь и перебраться на другую сторону.
Найдя небольшой пятачок на краю ущелья, я крутанулся один, другой раз и метнул мой самодельный диск. Недолет! Пришлось тянуть его обратно. Вторая попытка — не попал в развилку. И вот тут-то меня обуяла спортивная злость.
Мои товарищи в беде, может быть, им угрожает смерть, а тут вертолет вышел непонятным образом из строя, таблетки "Энерган" испортились, путь то и дело преграждают идиотские расселины!.. И вот теперь никак не могу попасть в эту дурацкую развилину!
А между тем аварийный передатчик работал где-то в десяти километрах от меня, ребята по-прежнему не подавали голоса… Кратко сообщив о моем положении на "Лебедь", я решил, что сейчас состоится моя последняя попытка. Если она закончится неудачей, придется искать другое место переправы.
Две минуты глубокого дыхания и аутотренинга. Теперь — точное вращение и… бросок!
Каменный диск взмыл над пропастью, прочертив шнуром тонкий волнистый след. Как мне хотелось взглядом направить его точно между стволом и ветвью! И он попал туда, попал! Понимаете, я ни с кем не соревновался, но я чувствовал себя победителем, я воздел руки кверху, подпрыгнул, издал ликующий вопль. На мгновение мне показалось, что мой радостный крик подхвачен стотысячными трибунами стадиона, на котором я только что установил мировой рекорд.
Переправиться на другую сторону было делом нескольких минут. Осталось быстро пережечь излучателем конец шнура, привязанного к дереву на оставленной мной стороне ущелья, смотать его и бежать, бежать, слушая крякающие, скрипучие сигналы аварийного передатчика, водя кольцевой антенной пеленгатора вправо-влево, еще вправо, находя кратчайший путь к товарищам.
Ну а когда я выскочил на поляну и увидел всех трех косморазведчиков живыми-здоровыми да еще с аппетитом уплетающими из консервных банок гуляш по-венгерски, то у меня уже не оставалось никаких сил. Я рухнул рядом с грудой геологических образцов, успев только ткнуть пальцем в аварийный передатчик. Затем я на некоторое время отключился — без "Энергана" нагрузка оказалась все же чрезмерной. Но меня быстро привели в сознание, я отдышался и тогда спросил: что все это значит, почему включили аварийный передатчик?
И вот когда мы стали с этим разбираться, нам стало немного не по себе. Аварийный передатчик никто не включал. Он врубился сам собой. И что странно: его световой индикатор не загорелся! Поэтому-то никто не знал, что он посылает сигналы о помощи. Когда мы несколько раз пощелкали тумблерами и понажимали кнопки, то убедились — передатчик исправен! При его включении загорался красный индикатор, при выключении — потухал. Чертовщина! В полном порядке был и приемник. Но, находясь во включенном состоянии, он не откликнулся ни на мой вызов, ни на вызов "Лебедя"!
Наш космолингвист — он же и математик — быстренько подсчитал на мини-компьютере вероятность такого одновременного сбоя в работе аппаратуры и отказа ранцевого вертолета. Получилось, что вероятность такого события приближается к нулю.
Когда мы сообщили все это командиру "Лебедя" — связь, кстати, прекрасно работала, — он нам сказал: "Ребята, пора сматываться отсюда: мы им не понравились!" А устав космонавтики — кстати, и нынешний тоже — не допускает двойных толкований: любые происшествия, наносящие вред экспедиции и не имеющие естественнонаучных объяснений, истолковываются как воздействие враждебного разума.
Вот мы и отчалили с Планеты ботаников, после чего ее на сто лет — почему на сто, не знаю — закрыли для посещений…
— Погодите, погодите, Савелий… Значит, вы сказали: бег на 40 километров, плавание на 1500 метров, прыжки в длину, метание диска… За сколько вы пробежали свою марафонскую дистанцию?
— Если учесть, что это был бег с препятствиями, точнее — кросс, то те приблизительно три часа, что я затратил, можно, по-моему, считать рекордом.
— Да, действительно, вам устроили хорошее многоборье!
— Кто устроил?
— Я думаю, ничего плохого против вас на Планете ботаников не замышлялось. Вам подстроили все эти неисправности, чтобы посмотреть, на что вы способны как спортсмен-многоборец.
— Хорошо, а с кем же я соревновался? Там не было и намека на каких-нибудь соперников, да и на существование цивилизации, имеющей представление о спорте.
— Но вы же сами, Савелий, говорили, что растительность планеты имела ухоженный вид. И ни бактерий, ни животных…
— Не то чтобы ухоженный… А какой-то неестественный, нарочито красивый, будто все специально рассажено, как в ботаническом саду. Не хватало табличек: "лес", "поляна", "горная растительность", "луг"… Хотя стойте! Может, там эволюционировала только одна ветвь жизни — растительная? И весь растительный мир образовал совокупный разум? Хотя, с другой стороны, как растительность может воздействовать на радиоаппаратуру или вывести из строя ранцевый вертолет?
— Тогда надо предположить, что вся эта планета разумна. Она вам и устроила марафон с препятствиями да еще не позволила воспользоваться допингом — таблетками "Энерган".
— Станет ли истинный разум затевать такие жестокие спортивные игры? — Савелий повертел в руках пустой бокал, потом посмотрел сквозь него на свет, будто надеялся найти ответ именно там. — Надо же: внушить мне мысль, что от моих физических усилий, от моих результатов зависит спасение товарищей… Это… это не по-спортивному!
— А иначе как вас заставишь выложиться до предела, как пробудить в вас спортивную злость? Выйти на марафонскую дистанцию рядом с вами на Планете ботаников ведь было некому…
Джордж Алек ЭффинджерВ чужом облике(США)
Ох уж эти мне сопляки! Знаю, знаю, кого они имеют в виду, когда говорят о "старых динозаврах". Что ж, посмотрим, сумеют ли они продержаться сорок лет, как сумел кое-кто из нас, динозавров. (Хотя, если вдуматься, вряд ли нам удастся это проверить, черт побери!) Прочитав мой рассказ, Дженет пробуравила меня взглядом и спросила: "Интересно, чем до нашего знакомства ты занимался на этих ваших встречах научных фантастов?" По-моему, ее заинтриговала "довольно симпатичная молодая женщина".
Разбудил меня телефон. Я протянул руку и снял трубку. Я еще не совсем проснулся, но что-то в полутьме гостиничного номера встревожило меня, хотя что именно, определить было трудно.
— Алло! — сказал я в трубку.
— Алло! Это Сэндор Куреин? — спросил незнакомый голос.
Секунду — другую я молча смотрел на кровать у противоположной стены. На ней кто-то спал.
— Сэндор Куреин? — переспросил голос.
— Ну, положим, Сэндор, — ответил я.
— Если ты Сэндор, говорит Норрис.
Я опять помолчал. Человек в трубке уверял, что он мой близкий приятель, но голос у него был совсем незнакомый.
— Ага. — На большее меня не хватило.
Я вспомнил, что накануне вечером был не один. На встрече писателей-фантастов, в которой я принимал участие, мне довелось познакомиться с довольно симпатичной молодой женщиной. В соседней же постели возлежал могучего сложения мужчина, которого я видел впервые.
— Ты где? — спросил человек, утверждавший, что он Норрис.
— У себя в номере, — ответил я. — Сколько сейчас времени? Кто говорит?
— Норрис Пейдж. Ты смотрел в окно?
— Послушай, Норрис, — сказал я, — зачем мне тащиться к окну? И потом, не знаю, как это объяснить, но говоришь ты вовсе не как Норрис. На часах сейчас половина девятого, а в такое время писателя-фантаста, вернувшегося после встречи с коллегами, не будят. Поэтому положи-ка лучше трубку…
— Подожди! — Голос вдруг стал настойчивым. Даже на встречах научных фантастов так не кипятятся. Я подчинился. — Посмотри в окно, — последовал приказ.
— Ладно, — отозвался я. По характеру я в общем-то человек покладистый.
Я встал. На мне была тонкая зеленая пижама, какой никогда среди вещей моих не водилось. Это открытие мне не понравилось. Осторожно ступая, я прошел мимо незнакомца на соседней кровати и заглянул в щель между пластинками жалюзи.
Секунду — другую я не отрываясь смотрел на улицу, затем вернулся к телефону.
— Алло? — позвал я.
— Что ты увидел? — спросил голос.
— Несколько зданий, которых никогда прежде не замечал.
— Это не Вашингтон, верно?
— Пожалуй, — согласился я. — А кто говорит?
— Да Норрис! Норрис же! Я в Нью-Йорке.
— Вчера вечером ты был в Вашингтоне, — сказал я. — То есть Норрис был здесь, в Вашингтоне. И голос у Норриса другой.
Человек на том конце провода как-то странно хмыкнул:
— По правде говоря, тебя тоже не сразу узнаешь. Ты в Бостоне.
— В Бостоне?
— Да. Джим в Детройте, Лэрри в Нью-Йорке, а Дик в Кливленде.
— Жаль Дика, — вздохнул я. Кливленд был моим родным городом.
— Всех жаль, — заявил Норрис. — Потому что мы прежние уже не существуем. Посмотри на себя.
Я посмотрел. У меня было крупное волосатое тело, облаченное в пижаму. Вместо афинской совы на левом предплечье появилась наколка в виде черепа с кинжалом в глазнице и голой женщины с якорем и змеей. Были у меня на теле и еще кое-какие перемены.