А Саше, судя по всему, хотелось.
– Утро доброе! – с улыбкой воскликнул он.
– Доброе! – ответил я.
Мы слезли с мотоциклов пошли навстречу друг другу и, встретившись на середине, крепко пожали руки.
– Как дорога? – спросил он вроде бы буднично, но я сразу заметил, как в его глазах пляшут озорные огоньки.
– Прекрасно, – не скрывая сарказма, ответил я, и мы оба рассмеялись, отлично понимая, о чем говорим.
Есть такие люди, с которыми очень легко найти общий язык – достаточно перекинуться парой фраз. Саша Шестаков оказался именно из таких. Поздоровавшись со всеми, он сказал:
– В общем, парни, от вас требуется проявить еще немного терпения, потому что сначала мы поедем к нам в мастерскую, сдадим байки отцу, расскажем-покажем, что там с ними не так, а потом уже махнем в гостиницу. Как отдохнете, ждем вас обратно, к нам в музей, побродите там, технику посмотрите… если, конечно, интерес есть.
– Есть, – заверил я, и мои спутники закивали, соглашаясь со мной.
Глупо было отказываться от посещения столь интересного места, как мастерская-музей «Шестаков Реставрация», которая в определенных кругах давно стало легендарной. Александру и его отцу, Михаилу, удалось безо всякой сторонней помощи собрать и своими руками восстановить до состояния новых уникальную коллекцию ретро мотоциклов немецкого и советского производства, и нам, конечно же, не терпелось взглянуть на эту чудесную экспозицию.
– Ну что, какие проблемы? – тщательно протирая руки махровым полотенцем, спросил Михаил, когда мы по очереди загнали наши мотоциклы в их просторную мастерскую и всем скопом подошли к нему.
Шестаков-старший был крупным мужчиной с седой шевелюрой, седыми же усами и сильными руками настоящего механика. Удивительно, что в такой ранний час он согласился нас встретить, но, видимо, рассказы Александра про наше «Ралли Родина» вдохновили его прийти сюда пораньше ради нас. Такое отношение, не скрою, очень подкупало.
– Целый ворох, – с улыбкой признался я. – Даже не знаем, с чего начать.
Михаил хмыкнул и, протянув руку, взял с верстака блокнот и карандаш.
– С начала начинайте, чего уж там…
Глаза у Шестакова-старшего тоже были с хитрецой, но при этом, как и у Саши, по-сибирски бесконечно добрые. С такими людьми и работать, и просто общаться – одно удовольствие.
Мы надиктовали ему целую кучу недостатков, он, кивая, все записал и сказал:
– Езжайте отдыхайте, а потом уже ждем в гости. Сейчас вы все равно музей по достоинству не оцените.
Тут он был прав. От усталости уже резало в глазах, а ноги буквально подкашивались. Иван и Ребе и вовсе засыпали на ходу, Боря усталым не казался, но был непривычно хмур; один Денис выглядел заряженным и живым, но, по его же честному признанию, работал уже на износ и в любой момент рисковал попросту рухнуть на пол.
По счастью, ближайшая приличная гостиница была совсем недалеко от мастерской. Саша Шестаков проводил нас туда и пообещал заехать ближе к обеду; распрощавшись с ним, мы разбрелись по номерам, попадали на кровати и тут же уснули. Наверное, если бы не будильник на телефоне, который я поставил еще в мастерской, проспали бы так до следующего утра – настолько нас измотала ужасная дорога и не менее ужасные мотоциклы.
Когда мы покинули наши номера и всей гурьбой спустились на ресепшен, Шестаков-младший уже ждал нас там.
– Выспались? – улыбаясь, спросил он.
Мы вразнобой покачали головами.
– Да, – ответил я за всех.
– Тогда сейчас город смотреть поедем, – сказал Александр, и, судя по тону, это было не предложение, а констатация факта.
Впрочем, мы не спорили. Погоды в Красноярске стояли чудесные – солнце с прохладным освежающим ветерком, который шуршал зеленеющей листвой редких деревьев и играл с волосами прекрасных девушек, гулявших по широким аллеям. В таком ласковом июньском свете город был, по словам Шестакова-младшего, особенно красив; старинные дома с дощатой облицовкой здесь удивительным образом сочетались с новыми, многоэтажными «панельками». Что интересней всего, нигде на раритетных постройках я не видел «граффити» или каких-то других урбанистических отметин. Казалось, что каждый житель Красноярска относится к истории с уважением; в том же Чехове невежества было на порядок больше – и это учитывая весьма скромное население.
– Жил бы тут, – подойдя ко мне поближе, тихо признался Иван.
– Ну так живи, кто мешает? – пожал плечами я.
– Да нет, ну как так – взять и переехать? – тут же забормотал он. – Там работа, семья…
– Так и здесь будут, – сказал Ребе.
Он шел рядом со мной, а потому хорошо слышал наш разговор.
– Что здесь будут? – встрепенувшись, оглянулся на нас Шестаков-младший.
– Семья и работа – будет? – спросил я за всех. – Если сюда переехать?
– Семья первое время будет, – подумав, усмехнулся совладелец музея-мастерской. – Но потом обратно в столицу переедет, когда с работой ничего не получится. А тут у единиц получается, увы. Хотя город хороший сам по себе. Красивый.
«Что за странная ты, Родина моя, – думал я, шагая по улицам Красноярска и с грустью глядя на опрятные дома и людей, которые курили на балконах. – Там, где жизнь, работы и перспективы нет. А там где работа и перспектива, там жить невозможно – Челябинск тот же взять, одни заводы с их чадящими трубами… зато вакансий – тьма».
Вдоволь нагулявшись по городу, мы отправились в музей Шестаковых. Михаил на правах старшего стал нашим экскурсоводом – водил нас по выставке, рассказывал историю той или иной модели. Были здесь в основном советские и немецкие мотоциклы, и последние, как признавался сам Шестаков-старший, он любил до беспамятства.
– А «Уралы» – они, конечно, сделаны по образу и подобию «БМВ»… – со вздохом произнес он, касаясь руля старенького «М-72». – Но все-таки… совсем не «БМВ». Уж простите.
– Да мы и сами это поняли давно, – хмыкнул я. – И на Ирбите обязательно обо всем расскажем.
– А вы будете туда заезжать, да? Планируете? – оживился Михаил.
– Угу. Заранее договорились, чтобы нас там встретили и зафиксировали информацию по всем выявленным недочетам. Может, это их хоть немного на трудовые подвиги вдохновит?
– Ох, сомневаюсь, – признался Шестаков. – Не думаю, что вы единственные за черт-те сколько лет, кому это… – он снова коснулся руля «Урала», – не понравилось… Так что, каюсь, не верю я в победу здравого смысла.
Спорить с ним было трудно. Я и сам понимал, что наша критика вряд ли что-то изменит кардинально, но вода камень точит, да и для молчания у нас не было никаких причин.
«Хуже-то не будет, а вот лучше – возможно. По крайней мере, в теории».
Налюбовавшись чудесной выставкой ретро-мотоциклов и получив наши отремонтированные горе-мотоциклы, мы с Шестаковым-младшим вознамерились отправиться в бар, где нас уже ждали красноярские байкеры из его клуба, но я от коллектива откололся, сославшись на срочные дела – мол, надо вернуться в отель для скайп-конференции по работе. Друзья, конечно же, не возражали, и я поехал.
Правда, совсем не туда, куда сказал.
Это был тот редкий случай, когда я отчего-то счел нужным не говорить правды. На самом деле мой путь лежал вовсе не в отель, а в поселок Овсянка, где обитал весьма интересный человек по имени Лев. Мы познакомились с ним в 2012-ом году, когда я возвращался из кругосветного путешествия с ворохом ярких впечатлений, преисполненный эмоциями и воодушевленный. Тогда, на веранде его крохотного домика, столкнулись будто бы две разные вселенные – моя, которую можно было буквально за год объехать на мотоцикле, а на самолете облететь и вовсе за несколько дней, и вселенная Льва, ограниченная забором вокруг его участка в шесть соток. Льву было на тот момент шестьдесят восемь лет, и добрую половину жизни он прожил здесь, в Овсянке. Собственно, он же своими руками строил Красноярскую ГЭС (спасибо комсомольской путевке) и после триумфального запуска не придумал ничего лучше, чем пойти работать на эту же станцию фельдшером. Чуть позже он окончательно обосновался в Овсянке, прямо рядом с местным водохранилищем, и каждое утро, проснувшись и выйдя на крыльцо, наблюдал плод своего труда – и еще тысяч других людей, в том числе и заключенных, отправленных сюда тайком. Как рассказывал сам Лев, вид огромной плотины, вышек ЛЭП и тамошних зданий, угловатых, но безумно больших в сравнении с человеком вызывал в нем очень противоречивые чувства.
– Но важно не то, какие именно, – всегда подчеркивал мой знакомец, – а то, что вообще – вызывает.
Разговаривать со Львом было легко и приятно. Очень интеллигентный, скромный, он удивительно четко помнил все, что происходило с ним в советские годы. Я поражался, когда Лев озвучивал мне десятки имен тех, с кем пересекался во время строительства ГЭС; он до сих пор мог назвать даты рождения и даты смерти большинства из них – не всем, увы, довелось дожить до сегодняшнего дня. Были среди упомянутых и свободные люди, и зэки, со многими из которых Лев по-настоящему дружил. Их же он всегда вспоминал с некоторым сожалением – большинство старых товарищей не пережили заключение в лагерях.
И уж точно далеко не каждый освободившийся смог дожить до семидесяти, как сам фельдшер.
Вот к такому человеку я поехал в гости спустя три года после нашей первой встречи. Поехал без предупреждения – потому что с 2015-го мы более не общались ни разу. Собственно, у нас не было даже телефонов друг друга, однако, планируя «Ралли Родина», я сразу вспомнил о его прекрасных историях про СССР и осознал, насколько соскучился по размеренному баритону Льва.
В общем, накупив в местном гастрономе гостинцев к чаю, я отправился к дому моего знакомца. Овсянка была совсем небольшим поселком и отдаленно напомнила мне Чехов – такие же покосившиеся и потрепанные дома, заборы и пустые улицы, на которых живого человека встретить уже за радость. Рев мотора пробудил местных ото сна – я поймал несколько недовольных взглядов из окон – но отчего-то не покидало ощущение, что в течение десяти-пятнадцати лет тут все окончательно вымрет.