Привезенцев промолчал, хотя в голове тут же возникла сцена на берегу озера Байкал, рыбаки, наперебой рассказывающие про отраву, и Рожков с пленкой в руке.
«Может, этот дедушка тоже был свидетелем чего-то подобного?»
К счастью, старик ничуть не испугался вопроса Хлоповских и охотно подтвердил:
– Врут да еще как!.. Вы вот ездите по стране, сами не видите, что ли, что вокруг творится?
– Видим всякое, это да, – шумно выдохнув, ответил Привезенцев.
– А есть вещи, которые даже не видны, но есть они… по крайней мере, были!.. И вы о них не слышали и не услышите никогда, потому что власти решили про них не говорить! Вот правильно это? Нет, конечно!
Привезенцев и Хлоповских промолчали – не то чтобы ждали продолжения, скорее, проявляли вежливость к старику.
– Народу говорят – помните про войну, помните то и это, важно помнить… а сами многое из того, что забывать нельзя, нарочно стирают из истории! – продолжал старик. – Вот слышали вы когда-нибудь про село Озёрное, которое сгинуло десять лет назад вместе со всеми жителями?
– Ну как так – сгинуло? – не понял Вадим. – А люди? Прямо никто вот не выжил?
– Никто! – гаркнул старик в сердцах.
– А как же вы тогда про село это узнали? От кого? – спросил Привезенцев. – Ну, если никто не выжил?
– Сын мой, Валера, там работал, – понизив голос, сказал незнакомец. – Устранял последствия этой проклятой катастрофы…
– Катастрофы? – окончательно растерялся Владимир Андреевич.
– Кыштымская авария, когда бак с химикатами бахнул – такое слышали? – сверкнув глазами, раздраженно спросил старик. – Бахнул тот бак так, что будь здоров! Валеру и других многих поснимали с работы да туда отправили, порядок наводить… Там, говорят, заповедник будет, в тех местах, что пострадали… да только толку? Народу от химозы той уже померло – тысячи…
– Так а село-то это… Озерное, – напомнил Привезенцев. – Разве его жителей не эвакуировали? Из других деревень вроде народ повывозили…
– Из других-то да. Но Озерное, считай, прямо рядом с тем баком злополучным было, потому и погибли там все прямо сразу после взрыва.
– Ужас какой… – пробормотал Хлоповских.
– Ужас и есть. А вдвойне ужасно это потому, что про Озерное всем, кто за него знал, запретили рассказывать. Валера мой разгребал эти, разгребал… – Старик запнулся. – А потом заболел и помер, уже вот года два как. Облучился сильно, понятно. Там оно еще фонить будет – о-го-го, долго! Если вообще когда-нибудь перестанет… И ради чего это было, все эти разборки на месте взрыва? Да просто так, чтобы в глаза не бросалось, получается. Вот уж цель великая…
Старик смолк, а Хлоповских с Привезенцевым стояли, не зная, что сказать. Перед глазами у режиссера замелькали жуткие образы: таинственное село Озерное, жители которого, проснувшись утром, еще не знали, что вечер для них никогда не наступит. Местные, свердловские мужчины, вроде того же Валеры, которых отправили устранять последствия взрыва, совершенно не думая, как эти мероприятия отразятся на здоровье. Наверняка посылали в те края и женщин тоже…
Не в силах смотреть на поникшего старца, который окончательно погрузился в воспоминания и теперь сидел, тихо шмыгая носом, Привезенцев тихо сказал:
– Пора нам, уважаемый. Сочувствуем… сил вам.
Старик вздрогнул и посмотрел на него так, будто впервые видел, потом, опомнившись, едва заметно кивнул и буркнул:
– Ага… и вам.
– До свидания, – сказал Вадим
Путешественники молча развернулись и пошли к мотоциклу.
– И надо ж нам было именно в этот магазин за запчастью поехать, – сказал Хлоповских, поигрывая ключами.
– И именно тогда, когда тут сидел этот старик, – забравшись в коляску, добавил Привезенцев. – Верно говорят, когда не ищешь, оно само находит…
Хлоповских уселся в седло, завел мотор и дал газу. «Урал» неторопливо отъехал от тротуара и покатился прочь, оставив старика в серой фетровой шляпе наедине с его невеселыми мыслями.
«И как у него сил хватает до сих пор выходить на эти улицы, где раньше он гулял с сыном? – размышлял Владимир Андреевич. – Хотя, может, дома ему и вовсе сидеть нестерпимо – там, наверное, еще больше воспоминаний, каких-то вещей, с Валерой связанных…»
Привезенцев плохо представлял себе, что это такое – потерять сына, но стоило поставить себя на место старика, и все внутри обожгло холодом.
«Каково это – лишиться своего продолжения, смысла жизни? И каково потом, лишившись, искать новый смысл?»
– Как думаете, Владимир Андреевич, правда это? – спросил Хлоповских.
– Про село? Или про сына?
– Про село. Про сына… верю.
– Я тоже. А вот село… не знаю, Вадим. Честно.
Лавка, магазин запчастей и одинокий печальный старик остались позади. По обеим сторонам дороги теперь снова были высокие серые дома. В каждом втором шторы задернуты, чтобы снаружи никто ничего лишнего не увидел.
«Прячутся… везде прячутся…»
– Мне кажется, это все-таки вроде байки, – помедлив, сказал Хлоповских. – Жертвы, понятно, были. Те же ремонтники или там лаборанты. Кто-то из ближайших деревень – да, отравились, понятно… Но о них и не молчали. А тут – целое село сгинуло, но о нем – ни словечка… Это ж не шелуха от семечек, смахнул в ведро да забыл. Это люди. Такое не скроешь.
Привезенцев покосился в сторону спутника. Сказать режиссеру хотелось многое, но стоило ли? Ему, в отличие от того старика на лавочке, было, что терять. И пусть Вадим казался искренним и честным человеком, Владимир Андреевич не собирался рисковать.
«Наверняка ведь организаторы захотят узнать настроение участников ралли, выяснить, не затесался ли в ряды проверенных патриотов Родины, избранных для участия в ралли, какой-нибудь скрытный антисоветчик… а поскольку антисоветчик у нас – это любой, кому хоть чем-то в стране недоволен…»
– Не скроешь, – с тоской произнес Привезенцев.
Он, как и положено режиссеру, видел картину шире, чем его спутник. К примеру, прекрасно понимал, что главный страх заключался даже не в том, существовало ли на самом деле село Озерное, и не в том, погибло оно или нет. Страшней всего было осознавать, что у них сами собой возникли сомнения – а что, если и вправду это скрыли? То есть и Вадим, и Владимир Андреевич в глубине души допускали мысль, что такое могло произойти в Союзе – огромная трагедия, о которой просто умолчали, чтобы лишний раз панику не сеять.
«Вот мы с тобой есть, а вот – уже нет… и, если надобность возникнет, сделают так, будто и не было. И чем меньше ты из себя представляешь, чем тише и глуше живешь, тем легче тебя просто стереть, словно ластиком карандашные каракули школьника…»
К Свердловску чувство, что в стране все плохо, не исчезло, а только усилилось. Более того – стали возникать шальные мысли, что в чем-то ситуация даже ухудшилась, несмотря на авторитетные заверения дикторов, вещающих с экранов телевизоров.
«Врут и дальше, и больше… и, судя по всему, уже не перестанут…»
Впереди показалась их временная стоянка. Пеньковский и Светличный до сих пор возились с поршневой «Урала», попутно подтягивая все, что разболталось и открутилось в дороге.
– Им рассказывать не будем? – спросил Хлоповских.
– А зачем? – пожал плечами Привезенцев. – Ты вот хочешь слухи множить, связанные с властями?
– Не особенно… мягко говоря, – мрачно ответил Вадим.
– Вот и я не хочу. Так что пусть это между нами останется. А то скажут потом, что Привезенцев с Хлоповских клевещут на…
– Да понял я, Владимир Андреевич, понял, – торопливо перебил спутник. – Давайте, правда, не будем говорить. На всякий случай. А то этот Рожков…
– При нем вообще лучше не заикаться.
– И не будем.
– Согласен.
Пеньковский, заслышав рев мотора приближающегося «Урала», отложил ключ и повернулся на звук. Светличный с улыбкой помахал вернувшимся товарищам куском проволоки, которой они крепили отваливающийся подкрылок. Хлоповских тоже поднял руку в приветственном жесте.
– Вот ведь… горе-ремонтники… – с натужной улыбкой проворчал он.
Поравнявшись с «ирбитским пациентом» Пеньковского, Вадим остановил свой мотоцикл и заглушил мотор.
– Привезли запчасть? – спросил механик нетерпеливо.
– А то как же! – отозвался Хлоповских, выбираясь из седла.
Спрыгнув на землю, он вытащил из-за пазухи завернутые в тряпицу поршневые кольца.
– Еле нашли, – с гордостью сказал Вадим. – Точней, нам сначала вообще кукиш показали!..
– Да ладно? – вытирая руки тряпкой, хмыкнул Светличный. – Прям кукиш?
– В полный рост!.. Но мы не растерялись: сказали, что во всесоюзном ралли «Родина» участвуем в честь пятидесятилетия Октября, и постановление показали. Ох, как они тогда забегали, видели б вы!.. Нашли эти кольца разнесчастные за две минуты и отдали чуть ли не задаром!
– Вот она – сила идеи, – с улыбкой произнес Пеньковский, повернувшись к Светличному. – Так просто кольца тебе не продашь – вдруг ты спекулянт? Зато представился участником всесоюзного ралли – и на тебе, пожалуйста, бери, сколько душе угодно…
– Ладно, хватит разглагольствовать, – сказал Хлоповских. – Давайте уже собирать тут все, пока Рожков не вернулся. А то опять будет над душой стоять да канючить…
– Да мы думали еще к озеру съездить, искупаться по-быстрому, а то денек сегодня больно теплый, а мы тут с этим моточудом ужарились совсем… – шумно выдохнув, признался Светличный.
– Не надо в местных озерах купаться, – торопливо сказал Вадим.
Все разом посмотрели на него.
– Это почему же? – недоуменно спросил Пеньковский.
– Про Кыштымскую аварию слышали? То-то. Лучше где-нибудь ближе к Казани искупаемся, чем тут… Не хочу я, чтобы у меня хвост вырос или еще чего… – буркнул Вадим.
Вложив Пеньковскому в мозолистую ладонь купленные поршневые кольца, он сунул руки в карманы и отошел в сторону.
Светличный вопросительно посмотрел на Привезенцева, но тот лишь плечами пожал – не знаю, мол, что на него нашло.
Он и сам, конечно же, переживал, просто не давал эмоциям выхода.