Только Гау медлил. Шёпот затихающего огня притягивал его, словно звал остаться…
Но люди ворчали всё громче. Урр пересёк поляну и, углубившись в кусты орешника, в недоумении оглянулся.
— Гау, — позвал он.
И Гау медленно повернулся, решительно раздвинул кусты. Смутная мысль мелькнула и на этот раз осталась недодуманной. Тихий голос огня замер в отдалении…
Глава 2
Люди орды только с виду были неуклюжи. На самом деле они двигались ловко и бесшумно, ни один звук не ускользал от их внимания, широко расставленные ноздри ловили запахи леса, сильные руки держали наготове страшные дубины и заострённые камни.
Женщины и дети отстали от охотников — они не мешали выслеживать крупную дичь, но готовы были присоединиться к дележу добычи. Они не теряли времени в ожидании: черви, ящерицы, съедобные корни — всё шло в дело, наполняло голодные желудки. Малыши, только научившиеся бегать, уже усердно искали и тащили в рот всё живое, что удавалось схватить.
Яркая бабочка села на цветок, медленно открывая и закрывая крылышки, и тут же её схватила маленькая рука. Мальчик уже потащил бабочку в рот, но мать остановила, оборвала яркие крылышки. Сын сердито пискнул, запихал в рот и крылышки, подавился, выплюнул. Другой ребёнок пронзительно завизжал и тут же кувырнулся в траву от крепкого шлепка рассерженной матери: на охоте кричать не полагалось. Тихо всхлипывая, он протянул руку: на пальце крутилась пчела, глубоко вонзившая в него жало. Мать ловко вытащила жало, а обезвреженную пчелу сунула в рот малышу. Тот не отказался, успокоился и тут же повеселел, но пчёл стал обходить стороной. Дети, подражая осторожной походке взрослых, озирались, ожидая каждую минуту материнской помощи и защиты. А матери, держа грудного детёныша левой рукой и тяжёлую палицу правой, искали пищу, готовые отразить опасность, откуда бы она ни появилась.
Деревья расступились, и довольно глубокий ручей пересёк дорогу. Старшая из женщин остановилась: тихий радостный возглас — и все устремились к воде. Это была хорошая находка: в мелкой прозрачной воде из песчаного дна тесными рядами выдавались спинки ракушек-беззубок — вкусная еда. Их вытаскивали горстями, камнями разбивали створки, ели сами и, разжёвывая, засовывали в рот малышам. Вода была очень холодна, но люди орды не обращали на это внимания: холодное мясо насыщает не хуже, чем тёплое.
Только мальчик Рам, лет восьми, угрюмо держался в стороне, издали с завистью поглядывал на лакомую добычу. Чужие матери присели в ряд вдоль всей ракушковой отмели, каждая ела и кормила своего малыша, не заботясь о других.
Раму на отмели не осталось места. Он тихо проскулил и кончил чуть заметным ворчаньем. За более громкий протест ему дали бы хорошего тумака, но не место на отмели. Рам обошёл женщин, спустился в ручей и сделал несколько шагов. И тут он тихо вскрикнул от радости: за изгибом ручья оказалась новая отмель, ещё лучше первой, песок так и набит спинками ракушек! Воровато оглянувшись, Рам присел и торопливо выкинул на берег кучу ракушек, крупных, как блюдечки, сложенные попарно. Он дробил их камнем и глотал розовое мясо почти не разжёвывая, торопясь, пока какая-нибудь из женщин не догадалась заглянуть за изгиб ручья. Наконец он почувствовал, что набит едой по самое горло. Теперь это случалось с ним не часто: его мать утащил саблезубый тигр в самом начале охоты за людьми. Мужчины отважно защищали орду в случае опасности, но им не было дела до того, голоден ли какой-то ребёнок. Рама оттесняли от лучшей еды матери, кормившие собственных детей.
Но на этот раз ему повезло: есть больше не хотелось. Рам некоторое время забавлялся: разбивал и разбрасывал всё новые раковины, а под конец развалился и незаметно заснул на мягкой траве, пузатый и лохматый, точно маленький смешной медвежонок. Он спал так крепко, что даже не услышал, как женщины собрались уходить. Они уже подняли на руки детей, но вдруг тихий звук, точно шипенье змеи, заставил их остановиться. Женщины сжали в руках дубинки…
Однако тревога оказалась напрасной: из-за кустов вынырнул молодой Ик, славившийся быстрым бегом. Несколько коротких звуков, взмах руки — и женщины поняли: охотники нашли стадо оленей, их надо загнать на обрыв, тогда в испуге они разобьются, падая вниз на речные камни. Свежее горячее мясо, истекающее кровью, ещё лучше ракушек! И женщины радостно поспешили за Иком. Рама никто не позвал, никто о нём не вспомнил.
Ик вёл женщин уверенно, точно шёл по протоптанной тропинке с отметками. Они бежали долго и бесшумно, не выказывая никаких признаков усталости. Наконец Ик остановился. За кустами, не видимые неопытному глазу, ждали охотники орды. Их было недостаточно, чтобы как следует окружить стадо оленей, поэтому они и вызвали женщин.
Вскоре дикие крики огласили лес. Вся орда подхватила этот ужасный вой. Олени заметались в испуге! Крики неслись с трёх сторон, оставался только путь к реке, и обезумевшее от ужаса стадо понеслось туда. Передние пытались задержаться на крутом обрыве, но задние, не видя края, напирали. В несколько минут всё было кончено: олени ринулись с утёса, разбиваясь внизу о прибрежные камни.
Раздались вопли торжества, и люди, как обезьяны, начали спускаться по крутому склону вниз, стараясь скорее добраться до лежащей на камнях добычи. Мужчины были голоднее и злее женщин, с самого утра они, не зная передышки, охотились на крупного зверя. Теперь они кричали от радости: мяса было много, гораздо больше, чем им требовалось. Но это не беда, лишь бы не слишком мало.
Пиршество было в разгаре, когда к нему присоединились и матери, тащившие детей. Они не нуждались в проводниках, звериное чутьё уверенно провело их по лесу.
Овладев богатой добычей, орда оставалась около неё, пока хватало пищи, потом отправлялась на новые поиски.
Опьянённые дымящимся мясом, люди пировали. Гау тоже резал, жевал и глотал огромные куски. Однако наморщенный лоб показывал: его занимает ещё что-то, кроме еды. Солнце перевалило за полдень, и уже явственно ощущался вечерний холод. Можно было расположиться на ночлег тут же, на ближних деревьях или на выступе скалы, удобном для защиты от зверей, но Гау вдруг так ясно представил яркие языки пламени на поляне… Он не понимал, что костёр мог за целый день угаснуть без пищи, он представлял себе его горящим и всем телом стремился к весёлому теплу.
И вот с резким криком Гау вскочил на ноги и взмахнул рукой. Это был привычный сигнал к походу, и ему всегда повиновались беспрекословно. Но поход — это поиски пищи, а чего же искать сейчас, когда все рты жуют и руки по локоть засунуты в мясо? Наморщенные лбы, оскаленные челюсти, сдержанное глухое рычанье ясно показывали: орда готова взбунтоваться. Но Гау крикнул ещё повелительнее, взмахнул дубиной. За ним поднялась страшная фигура Урра, волосы на его голове и плечах взъерошились, точно грива. Урр молча, без рыка, оскалил зубы, сверкнули клыки. Медленно перекатывая тяжёлый камень в страшных ручищах, он поводил маленькими горящими глазами, точно спрашивал: «С кого начинать?». Люди поднялись взбешённые, не сводя глаз с кусков мяса, покрывающих берег. И тут случилось непонятное: Гау криками и жестами приказал им взять мясо с собой. Нести куда-то мясо, когда его можно съесть тут?
Люди недоумевали. Но воля к сопротивлению была сломлена. В пологом месте берега они выбрались наверх и, нагруженные, потрусили по лесу вслед за непонятным вожаком.
Гау тоже перекинул через плечо четверть жирного оленя, придерживая его рукой, вооружённой камнем. Палицу он нёс в правой руке.
Глава 3
Рам проснулся не скоро. Испуганный тишиной, он вскочил, кинулся за излучину ручья и завыл от страха. Но, увидев, что его покинули, тотчас умолк. Он твёрдо усвоил закон — не подавать голоса, чтобы не приманить врага.
Первым движением Рама было бежать, догонять орду, но обоняние подсказывало, что женщины ушли давно, бежать одному по лесу, полному опасностей, жутко. Холод заставил его вспомнить поляну и ярко горящий, приятно согревающий огонь. Поэтому вторым движением мальчика было бежать к костру. Наморщив лоб и оскалив зубы, Рам поднял с земли крепкую палку, напился из ручья, припадая ртом к прозрачной влаге, встал, не вытирая воды, струившейся с подбородка, и окаменел… Перед ним на кольцах хвоста, как на подставке, качалась большая змея! Её маленькие злые глаза смотрели не мигая.
От змеиного взгляда каменеют птицы и маленькие зверьки. Но Рам был человек. Он очень испугался, но помнил, что бежать нельзя, змея догонит. Значит надо бороться. Тихо-тихо он поднял палку и резким ударом хлестнул змею сбоку. Так однажды сделала его мать. Змея, извиваясь, упала на тропинку. Она шипела и крутилась на одном месте. И тут Рам первый раз в жизни испытал восторг битвы: он прыгал и хлестал змею ещё и ещё, много раз, пока она не перестала шевелиться. А потом нашёл большой камень, с трудом поднял его и размозжил змее голову.
Маленький боец не удержался и громко вскрикнул от радости, но тут же опомнился и опасливо оглянулся: кто знает, что там притаилось в чаще? Однако трофей нельзя оставлять, ведь это еда, да ещё какая вкусная! Схватив змею у самой головы, Рам, почти не скрываясь, побежал… Куда? К костру! Там он чувствовал себя почти в безопасности, бедный покинутый человеко-зверёныш.
Ходить одному по лесу ему ещё не приходилось. Опасна была встреча не только с дикими зверями, но и с чужой ордой: всякий чужак для неё — дичь, пища. Рам видал тому немало примеров… Дорога показалась ему очень длинной, он бежал, не останавливаясь, озирался, оборачивался, но змею держал крепко.
Наконец за поворотом открылась та самая поляна. Рам чуть не вскрикнул, увидав маленькие и далеко не такие яркие, как ночью, языки огня. Он сел, положил рядом змею и смотрел на костёр, пока не заболели глаза. Его жизнь наполняли три занятия: поиски еды, еда и сон. Главным образом — первое. А теперь, просто удивительно, еды оказалось столько, что искать её не нужно и… даже есть не хочется. Спать тоже не хотелось. Маленький дикарь испытывал от этого беспокойство: как будто что-то надо сделать, а что — он не знает.