Каждой пятнице, как известно, предшествует четверг. Для М. это особый день – надо убрать дом, чтобы встретить Е. в полном блеске, а еще наполнить вазы цветами. Лучшие цветы произрастают на берегу Дёржи. Вдоль спуска из сорока ступеней, когда-то выложенных старательным односельчанином, ярко-желтыми солнцами горят пупавки, их оранжевая разновидность в Сибири называется жарками. И ярко-голубыми фонарями то здесь, то там вспыхивает цикорий. Ближе к реке качаются синие султанчики шалфея. И свысока на мелочь посматривает желтый коровяк. За ноги цепляет липкая травка с белыми мелкими цветочками – ясменник. Мы сравнительно недавно такие грамотные в ботанике. Сосед из деревни Мозгово сделал М. поистине царский подарок: вручил ему в какой-то торжественный час двухтомный определитель «Травянистые растения СССР». Оттуда почерпнули прелестное название травки, в наших палестинах не растущей, только на Дальнем Востоке: джефферсония сомнительная. «Погодка джефферсонится», – говаривает Е., когда в час, предназначенный для прогулки, небо вдруг обкладывается грозовыми тучами. Возвращается М. с полной охапкой, а потом добрых два часа составляет букеты по росту и цветовой гамме. Искусству икебаны он не обучался, но для дилетанта, по мнению Е., получается неплохо.
Каждая наша машина обретала имя собственное. Как с наречением младенцев и зверей, чаще всего это действо носит инфернальный характер, и результат не поддается разумному объяснению. Впрочем, бывают и вполне логичные имена – в честь кого-нибудь или по каким еще признакам. Вот была, например, у нас машина Мурёнка, поскольку в техпаспорте ее цвет морской волны был обозначен как «мурена», потом – Бацилла (уменьшительно-ласкательное Циля), поскольку буквы ее номера составляют фамилию великого микробиолога – КОХ, а сейчас опять Мурёнка, поскольку согласные в номере РНК.
В пятницу утром по крышу в пыли или грязи в зависимости от погоды, преодолев путь в двести пятьдесят километров, Мурёнка въезжает в распахнутые ворота. Разгрузив багажник, М. непременно спрашивает:
– Что нового в столице?
Но Москва бедна новостями. Даже в ту пору, когда не было мобильников и Интернета, особых происшествий не случалось: разве что ураган в июле 1998 года и дефолт в августе. Теперь же при ежедневной безлимитной связи вопрос и вовсе превратился в ритуальный. Что раньше, что теперь деревенских новостей неизмеримо больше. В тиши полей и лесов событием становится всё: у кого потек холодильник, у кого кошка пропала на трое суток, кто в знойную неделю умудрился принести с десяток белых, у кого пионы распустились на неделю раньше срока – да мало ли важного случается здесь каждый день.
А еще приезжает автолавка. Это огромный крытый грузовик, дребезжащий всеми сочленениями на ухабистой дороге. На подъезде к деревне он начинает оглушительно сигналить, оповещая народ, как вечевой колокол. Но мог бы и не затрудняться – народ уже образовал очередь. В этом году случилась полная победа капитализма: по разным дням недели стали приезжать машины из двух конкурирующих магазинов и бороться за покупателя.
Любопытства ради – нам от автолавки ничего не нужно, ее клиенты – старики-пенсионеры или «безлошадные» отпускники – М. идет на вечевую площадь. Только закрыл калитку, из-под ноги раздается:
– Мяу!
Марыся, как уже было сказано, – кошка с характером верного пса. Куда бы М. ни пошел, она увязывается за ним, как Санчо Панса за своим повелителем. Сколько хитростей изобреталось, чтобы отвлечь ее внимание – все напрасно. Раньше она боялась овсяного поля: в его зарослях она чувствовала себя, как Данте, прошедший жизни путь почти до половины. И, едва ступив на тропинку, делала несколько шагов, панически мяукала и возвращалась домой. А тут она как-то вдруг осмелела, сначала робко, с каждым шагом все отважней и отважней, пересекла поле до конца, прошла рощу, а там второе поле – и не струсила, порой даже обгоняла хозяина на пару шагов. Как М. ни щадил кошку, а километра четыре в азартных поисках лисичек проделал. И кошка с ним. Слава Богу, в отличие от покойного анархиста Барона, не отлучалась, жалась к ноге и путешествие выдержала достойно.
А уж в родной деревне сам Бог велел увязаться за М. И не только ей – тут у автолавки целый зоопарк. В соседней деревне одна московская дама держит стойло с двумя лошадьми и ослом. Конюхом там служит гастарбайтер из Средней Азии. Он и въехал к автолавке, как в Иерусалим, на осляти. А еще со своими хозяевами пришли три собаки. Марыся за авантюризм расплатилась паническим страхом и забилась под грузовик, откуда никакими мольбами извлечь ее было невозможно, пока М. не догадался зайти домой за кошачьим лакомством. На этот раз автолавка привезла массу самых экзотических продуктов – от килек пряного посола до ананасов, но почему-то не догадались привезти хлеба. Ой что было!!!
Это новости деревенского масштаба.
Но есть и районные. Местную зубцовскую и ржевскую прессу мы покупаем регулярно. Нам интересно все: ремонт дорог и газификация, привесы и надои, ход уборочной и происшествия, среди которых случаются весьма экзотические.
А еще один важный источник районных новостей – страховщица. Каждый ее приход (благо, платить за сезон можно частями), хоть и отнимает в силу словоохотливости агента не меньше часа-полутора, приносит массу новой информации. Ведь она, как когда-то сельский почтальон, знает все и про всех. Тут вперемешку сплетни и высокая политика: от мордобития на субботней дискотеке и кражи поросенка до хода стройки дома новой главы района и (полушепотом) пресловутых последствий появления по соседству резиденции Самого… Легка на помине! На велосипеде с привязанной к раме папкой к нашей калитке приближается страховой агент. Е. вздыхает: выключай компьютер – конец сегодняшней работе, да и трату эту планировала на следующую неделю. Что поделаешь…
Хозяйственные дела найдутся всегда. Давно ждут своего часа в кульках из газет разнокалиберные гвозди и шурупы, которые Е. педантично раскладывает по соответствующим коробочкам из-под чая; надо залить в раковины прочищающую жидкость, а главное – засыпать в оставшуюся от прежних, некомфортных времен отхожую яму чудо-порошок с изысканным названием «Уборная сила».
Телевизора мы здесь не заводим не из принципиальных протестных соображений, а просто за ненадобностью. Потребность в этом источнике правдивой информации возникает раз в два года – чемпионаты Европы и мира по футболу. Сейчас как раз тот самый случай. М. идет болеть к соседям и приносит сенсационную весть – голландцы вышибли из турнира самое Бразилию.
Но летом мы не только зрители, а участники состязаний. Шахматы, бильярд и, наконец, крокет. Сегодня как раз предстоит сражение. И воротца на газоне у наших друзей уже расставлены. Азарт пробуждает аппетит, и куриные крылышки, румянящиеся на мангале, оказываются весьма кстати, особенно под хорошее вино.
Засиделись до глубоких сумерек, и оказалось, что у хозяев припасен сюрприз. Веселясь, как малые дети, мы запускаем в темнеющее небо какой-то экзотический воздушный шар, поднимаемый вверх подожженным парафиновым фитилем. М. вспоминает, что когда-то вычитал: оказывается, день рождения Е. совпадает с днем рождения Жозефа-Мишеля, старшего из братьев Монгольфье. Шар медленно уплывает за Дёржу, как олимпийский мишка, и постепенно скрывается из глаз. Если где-нибудь в райцентре его увидят, непременно местная газета отзовется авторитетным утверждением, что наш Зубцовский район посетили на НЛО инопланетяне.Когда-то надо и отдохнуть от сидения за ноутбуком. Да и голова не каждый раз способна к плодотворной работе. Собираемся в лес.
В лес два пути. Один, ближайший, – через овсяное поле вверх на рощу, пройти сквозь нее и опять через неширокое поле. Туда ведет дорога, особенно красивая осенью, когда трава пожухла везде, кроме этой широкой аллеи, спускающейся в чащу. Она свернет налево и приведет к Волге.
Второй идет в гору к началу деревни, там надо миновать поле и взойти в клин из тех, что высаживались в сороковые годы в борьбе с суховеями, каковые в наших краях неведомы. Московские приказы в ту пору не обсуждались.
В лес собрались, так сказать, платонически, без прагматических целей, но почему-то на всякий случай корзинку берем.
В споре о выборе пути, как правило, побеждает М. в силу своего непомерного упрямства. Одолевая соблазн краткости, идем через отдаленный клин. Едва миновали поле, оказались перед зеленым ковром, сплошь усеянным красными точками: это земляника, особенно обильная в нынешнем году. У нас нет обычая запасать ягоды впрок, и наедаемся до отвала на месте, пока жара не загоняет в глубину лесного клина. А там, внутри сияет ярко-желтым светом россыпь лисичек. Они покрывают целиком дно корзины.
За клином немного вправо – Ближний Клондайк. Вообще-то ничего нынче после такого зноя не ждешь – и напрасно: при входе в этот самый Клондайк в глаза бросаются роскошные оранжевые шляпки подосиновиков, числом два. Поиски третьего безуспешны. Следуем дальше к пейзажу, запечатленному кистью Куинджи. Разумеется, есть он и в нашей фототеке. Здесь тоже несколько полянок с лисичками, угодившими в нашу корзину; минуя их, выходим на опушку и следуем к Автостоянке – пятачку лужайки, в который упирается проложенная соседскими «Нивами» дорога. Дальше путь наш лежит к лесному широкому выступу – Могиле перочинного ножа: года три назад Вита выронила там нож из отвратительной, вечно ржавеющей стали, зато с миллиметровым делениями на рукоятке. В углу растет елочка, под которой в успешные годы всегда находится или белый, или подосиновик. Сегодня не находится ничего, и мы обходим выступ по периметру. Занятие небесполезное, поскольку в середине пути Е. вскрикивает: «Ой! Смотри!» – и показывает щегольское сомбреро подосиновика.
В самой глубине лесной полосы, если глядеть с дороги, полянка, завершающаяся старой царственной елью. Это полянка Обретенного ножа. Года три назад М. обронил здесь любимый бандитский нож с автоматически выскакивающим лезвием. И вроде простился с ним навсегда, но в течение двух недель едва ли не ежедневно приходил в эти места, и тут упрямство его было вознаграждено. Почти под самой елью лежал и ждал своего хозяина нож.