ь. Конструируются приборы, делаются открытия и познаются закономерности. Правда, во всех экспериментах и новых приборах присутствует неизменная рамка.
От Морозова я ушел полный оптимизма и с первых дней полевого сезона стал выявлять оператора. Когда обнаружилась удивительная способность Ирки, я свято уверовал в возможность «рамки». А вот сейчас сидел под деревом рядом с Иркой, которая еще три дня назад была прекрасным рудоискателем, рядом с рамкой, которая не вращалась, тосковал и размышлял, как велик еще мир непознанного.
Его я заметил издалека, метров за сто, он шел прямо по нашей просеке. От собственной неудачи я был зол и поэтому подумал: «Кого еще черт несет?» Он был в геологическом костюме и нес какой-то прибор.
«Наверно, геофизик, — подумал я. — Только что за прибор? Никогда такого не видел».
Прибор по внешнему виду напоминал электропианолу: на четырех ножках, такой же формы, только раза в два меньше. Геофизик вел какие-то измерения, он ставил прибор, вращал ручки, потом приближал лицо к прибору, видимо, смотрел в окуляры. Я немного отвлекся и следил за ним. После замеров он снимал прибор, переносил метров на десять — пятнадцать и начинал те же операции. По мере приближения к нам он стал делать замеры уже метров через пять, а в движениях его появилась нетерпеливая суетность. Он был уже метрах в пятнадцати, но нас все еще не заметил. Правда, мы сидели немного за стволом дерева, но он наверняка увидел нас, если бы не был так увлечен. Когда он еще раз сменил точку наблюдения, я, придав голосу самую дружелюбную интонацию, сказал:
— Привет!
Он вздрогнул, посмотрел на меня и начал синеть. Это почему-то показалось не столь необычным, сколь смешным.
— Ты что, приятель, не опохмелился, что ли?
§ 6. При невозможности избежать контакта вести себя согласно правилам и обычаям аборигенов.
Он как будто смутился, а потом на лице появилась такая удивительно добрая улыбка, что мне стало неловко за бестактную шутку.
— Это от неожиданности, — сказал он, — напугался… Здравствуйте.
Ирка наконец оторвалась от бесконечности, с любопытством поглядела на гостя, поздоровалась, но. не увидев ничего примечательного, опять вернулась в свою нирвану. Был он среднего роста, немного сутулился, лицо неприметное, какие плохо запоминаются.
§ 3. При посещении планет, заселенных разумными существами, свой внешний вид максимально приблизить к облику аборигенов.
Он оставил прибор, подошел к нам, присел рядом, спросил:
— А вы… чем занимаетесь?
— Уже ничем… мы сломались.
Ирка повернулась в мою сторону, нахмурила брови и отвернулась, изобразив в высшей степени оскорбленное достоинство. Мне стало даже немного приятно, что я допек ее. Гость, конечно, ничего не понял, но на всякий случай изобразил на лице улыбку. Я показал ему рамку.
— О рудоискательной лозе слыхали, наверно?
Взгляд его стал сосредоточенно-задумчивым, он отрицательно покачал головой. Я кратенько объяснил и рассказал о сегодняшнем фиаско.
— Вот на этом пикете шевельнулась чуть-чуть, и весь итог.
Мне показалось, что при последних словах его лицо снова начало синеть. Я с любопытством уставился на него. Нет, показалось, наверно, лицо как лицо.
— А вы чем здесь занимаетесь, — спросил я его. — Что за прибор у вас? Никогда такого не видел.
Он ответил не сразу, а после довольно продолжительной паузы. Пока он думал, я почувствовал, что у меня начинает побаливать голова.
— Это опытный образец.
— А что за прибор все-таки, что он измеряет?
Он опять помедлил.
— Комплексный прибор, замеряет сразу и магнитное поле, и… радиоактивность.
«Наверно, секретный, — подумал я, — поэтому и скрытничает». Вместе с этой мыслью зародилось и любопытство.
— Посмотреть можно?
§ 3. При любых ситуациях не допускать знакомства аборигенов с техническими устройствами и приборами.
Он опять начал синеть.
«Да что за чертовщина? Что с ним такое?»
Я вгляделся пристальнее — ничего, нормальный цвет, слабый загар, лицо немного пятнистое.
Не дожидаясь разрешения, подошел к прибору. Голова болела все сильнее. Сдавил виски руками, боль не проходила. Появилось желание вернуться и сесть. Бог с ней, с головой! Я склонился к прибору. Здесь было четыре шкалы, около десятка каких-то ручек, два окуляра и ни одной надписи. Превозмогая боль, заглянул в окуляры — ничего, только голубоватый фон, как на пустом экране телевизора. Уже хотел отойти, тем более, что голова буквально разламывалась, но в этот момент непроизвольно задел одну из ручек и… на миг забыл обо всем. Я видел сквозь землю, она стала как будто прозрачной. Но это не была прозрачность воды или стекла, был виден весь объем. Причудливо переплетаясь, расползались корни деревьев и кустарников, просвечивающими гранями проступали камни, слабо светились прослои замытого торфа, определялась даже граница мерзлоты — мерзлый грунт был темнее, внизу проступали коренные скальные породы, перекрытые плащом крупных валунов. Картина была удивительной, как если бы вдруг человек стал полупрозрачным и его можно было разглядывать насквозь, до самых костей.
Рядом появилась Ирка, и следом раздался голос:
— Прибор активен, женщинам подходить близко не рекомендуется.
Ирку как ветром сдуло. Я не обратил внимание на услышанное, я смотрел. Поле зрения было большим. Наконец, среди валунов я заметил что-то необычное. Присмотрелся: предмет был эллипсоидной формы, диаметром около полуметра, на поверхности правильно располагались выемки, еще выступали какие-то витые отростки, похожие на антенны. Было в его форме что-то фантастическое, неземное. И тут у меня мелькнула догадка: «Ведь до таких приборов нам еще очень и очень далеко!»
Следом за мыслью возникло странное чувство не то восторга, но то страха, то самое чувство, которое возникает, когда происходит что-то из ряда вон выходящее. Я оторвался от прибора…
§ 11 …в крайнем случае применять телепатическое или гипнотическое внушение.
…и наткнулся на его глаза. Глаза были непропорционально большими, а зрачки вертикальные, как у кошки, И в этот момент я забил обо всем, что было минуту назад. Прибор, стоящий рядом, стал совершенно безразличен, как нечто обыденное. Было одно желание — сесть па прежнее место под деревом. Болела голова. Я подошел и сел, навалился спиной и затылком на ствол, так меньше чувствовалась боль. Почти следом он поднялся, снял прибор, сказал: «До свидания».
— До свидания.
Я отметил механически. Состояние было странным, полусонным. Не чувствовалось реальности собственного бытия, хотя я все видел и слышал. Он сошел с просеки и скрылся в лесу. Я безразлично глядел ему вслед. Голова была тяжелой от боли и пустой от мыслей.
Сколько просидел так, не помню. К реальному вернул голос Ирки. Он пришел как будто издалека.
— Что дальше будем делать? Может, домой пойдем?
— Что делать?.. Домой?.. А что мы делали?.. Где мы? — Я медленно возвращался в реальное: лес… профиль… Ирка… рамка… Ирка влюблена, и рамка не работает… уже поздно, надо идти домой… болит голова.
Когда вернулись в лагерь, я не стал ужинать, а сразу же пошел спать. Это было единственное желание, Уснул быстро и спал без сновидений. Утром проснулся бодрым и вполне здоровым и пребывал в таком состоянии до тех пор, пока не стал вспоминать о вчерашнем происшествии. Снова как-то неожиданно заболела голова. Ощущение было таким, будто по ней ударяли чем-то мягким, но тяжелым. Нечастые, но неожиданные неритмичные удары. Потом показалось, что боль усиливается, когда я стараюсь вспомнить о чем-то совсем недавнем. Сознание возвращалось к этому постоянно, и сразу же учащались удары, боль сдавливала голову, Память металась, сознание заставляло: «Вспомни», но что-то постороннее приказывало: «Забудь!» — и пытало головной болью. Постепенно выработался рефлекс, сознание уже не сопротивлялось, я сам старался отвлечься. Но потом память подсказала: «Надо спросить у Ирки, мы были вчера вместе». Я пошел к ней.
— Что мы вчера делали?
— Ходили… с рамкой.
— А еще что?
— Больше ничего… У вас очень нездоровый вид… Вы, наверное, заболели. Я еще вчера заметила, когда тот геофизик ушел.
При упоминании о геофизике я сморщился от усилившейся боли. Проклятие…
— Какой геофизик?
— Ну, тот… ну, такой… с прибором…,
После слова «прибор» я потерял сознание.
Очнулся в своей палатке, на спальном мешке. На голове влажное полотенце, рядом хлопотали люди. Кто-то говорил о солнечном ударе, кто-то предлагал отвезти меня в поселок, в больницу. От больницы я отказался. Мне всучили чуть ли не горсть разнокалиберных таблеток., я проглотил их и очень скоро остался один. Мысли были вялые, голова тяжелая, но боли не было. В таком полудремотном состоянии пробыл часа два. Было скучно, решил почитать и скоро увлекся чтением. Детектив был написан очень бойко, а сюжет изобиловал такими неожиданными поворотами, что я без отрыва одолел четыреста с лишним страниц. Перерыв, правда, был на обед, хотя нет, во время еды я тоже читал.
День прошел без приключений. К вечеру все посетившие меня единогласно решили, что я почти здоров, а завтра буду здоров наверняка. Вечером я спокойно заснул, но спал плохо, мучили сны. Снилось, что меня ругает начальник, правда, я видел этого начальника впервые. Потом в руках оказалась книга, это был тот самый детектив, который я читал днем, но когда перевернул обложку, на титуле стояло: «Инструкция». Я должен был выучить ее наизусть. Стал читать, но буквы были какие-то странные, потом не разделялись страницы, я усиленно мусолил пальцы, и еще преследовал страх, что не успею выучить. Эта несуразица тянулась долго. Последнее, что увидел, была спина геофизика, уносившего прибор. После этого я спал спокойно, сны кончились.
Утром проснулся рано, повар только начал колоть дрова. Он всегда колол дрова утром, хотя многие просили, упрашивали, требовали., чтобы он делал это с вечера. Он всегда соглашался, никогда не перечил, но уже на следующий день с утра бухал топором. Когда же его бранили, он отвечал одно и то же: