наверняка вам это всё тоже знакомо, да
в школе как расскажут о таком
не хочется жить
просто сразу думаешь – лучше сразу умереть
я помню как сестре говорил
«ты-то уже пожила» (ей тринадцать было)
«а я ещё ничего не видел в жизни»
«не хочу, чтобы все погибли»
каждый день казался последним
ну потом были длинные девяностые
когда не было этих страхов
вообще эта тема надолго куда-то ушла
а теперь вот
вернулась блядь
постепенно
как знаете у шостаковича эта тема
которая повторяется много-много раз
успеваешь и противогаз надеть
и на крышу залезть
а только всё без толку
воет всё сильнее, всё противнее
добавляются новые полутона
тембры, краски, и каждая следующая ещё тошнее
как труп разлагается, и на нём проступают всё новые
подробности смерти
и вот прошлой осенью…
вы конечно тоже помните как это было
сначала потихоньку помаленьку
а потом – жми-нажимай ребятушки
сбили какой-то самолёт
слово за слово
неделя паузы – и потом из установок град
потом снова пауза, Пентагон что-то там
наши в долгу не остались
риторика и всё такое
не, ну понятно, что всё это немножко блеф
но кто может гарантировать, что они не перейдут в какой-то момент
что у них там не взыграет что-то такое
что не утратят чувства реальности
и вот знаете я ничего не боюсь
но я каждое утро
ещё до того как поссать, кофе выпить
я сразу открывал ньюс-ру и листал
и не мог успокоиться, пока не прочитывал всё что там есть
и только когда набредал на что-нибудь вроде
«в Чите двое подростков…»
тогда немного успокаивался
ну если бы уже дело шло к концу света
ведь не стали бы новостные сайты тратить время
на хулиганов из Читы
но это ложное умозаключение
я и сам понимал, что ложное
поэтому страх не уходил далеко
а потом они окончательно поссорились
и вот когда они окончательно поссорились
когда они окончательно поссорились
я понял, что больше ничего делать не могу
новости открывал сначала трижды в день
потом десять раз
потом я вообще их не закрывал
обновлял круглосуточно
я непрерывно за ними следил
помиритесь, говорил про себя, мудачьё
ну помиритесь, ну миритесь, ну
мирись мирись мирись
совсем вы, что ли, охуели
как можно ссориться, когда у каждого по ядрён-
батону
мы сидим тут и сходим с ума – пустит в ход или не пустит в ход
превратят всю землю в руины
полная безнадёга
лежу и на каждый шорох такой – началось
на каждый шум за окном
думаете, бред? Абсолютно нет
(у моего приятеля на всю семью куплены противогазы
и тушёнка штабелями
только не поможет им тушёнка)
потом я возненавидел их
мало того, что они убивают детей
мало того, что разгрохали больницу и рынок
они ещё и мне не дают спокойно чаю попить
да, именно в таком порядке
сначала они всё разгрохали
а потом уж я обеспокоился
и я возненавидел вдобавок ещё и себя
за этот порядок в голове
за то, что мне было пофиг, когда горела больница
когда взорвали школу
тогда я в целом спокойно пил чай
так, возмущался слегка
а вот когда они устроили учения над моей крышей
когда они стали на пробу включать сирену
когда они стали ссориться с теми другими плохими парнями
вот тут меня пробило
ведь я нормальный
нормально – это когда то, что далеко, – пофиг
но теперь я представлял…
я представлял себе… но всё, что я представлял себе, уже происходило
понимаете
уже
в другой части света – уже
дымились развалины
гибли под обломками чужие ребятишки
это всё происходит, если разобраться
с начала времён
а меня почему-то пробило только сейчас
а почему? Потому что нормальный
порядок в голове, ёбта
а ещё добавляло мне – что зима была такая хреновая
новый год прошёл уже, праздники прошли – а никакого снега
улицы чёрные, всё чёрное, не осень, не зима, непонятно что
грязь вместо снега
детям в каникулы ни полепить, ни покататься
мне это тоже дополнительно казалось
казалось, что я виноват в этом
так не должно быть, а виноват я
что они слоняются по квартире, ссорятся
что нет никакой радости в этих клятых праздниках
бесконечных
как ожидание страшного суда
и вот в тот день я открыл новости ближе к вечеру
и я понял, что это последнее предупреждение
сходил в магаз
загрузил в машину тушёнку, питьевую воду
канистру бензина
проснулся в три
нет, чего там врать, не проснулся я, просто не спал с вечера
в общем разбудил жену
жену разбудил, говорю – поехали
что, куда
не задавай вопросов
надо уезжать из города, срочно, как можно скорее, сейчас
детей разбудили одеваться велели
жена им версию выдала
среднюю одели, на руки её взял
спускаемся в лифте – бредовая мысль «меня все слушаются – только бы успеть»
на улице дождь со снегом, фонари качаются
завелись поехали
пустые улицы, темно
только бы успеть думаю
ещё такой на прохожих – подхватить кого
но так никого и не взял
если бы дети, ребёнок
взял бы, но ночью всё какие-то шли – и мне их некуда
пять мест, все заняты, дети сзади
я такой быстрее, быстрее
выехали из города, полегче стало
выехали в полную ночь
шоссе, страшно, все время хотелось на обочину свернуть
шоссе ведь тоже бомбить будут
при первой возможности съехал на бетонку
и давай через леса в кромешной темноте
когда на сто километров отъехали
как раз была половина шестого
съехали на просёлок
в стороне
поле, звезды только – вдалеке деревня
как вымершая, один фонарь над силосной башней
тихо темно
вышел курю
подошла Кара
ничего не говорю, стою курю
Кара мне говорит
ну, у Батона соревнования по карате завтра начинаются
кто будет возить ты или я
готова взять на себя
отдохни хоть
ничего не могу ответить стою курю
только стою и смотрю что вроде холоднее стало
и понемногу снег пошёл
и снег пошёл
я сидел тут сейчас, – подаёт голос Николай Николаевич
и задремал
и мне сон начал сниться странный
даже не сон, а казаться стало такое, в дрёме
как будто за тем проёмом, что в туалет
как будто там не туалет, а комната в нашем доме старом, ещё в деревне
и что там брат сидит – с мамой, с папой, бабушкой
все покойники, но во сне я этого не понимаю
и там светло, и я там с ними, но что-то не так, какой-то подвох
и вот я пытаюсь выйти, а щель эта
она начинает сужаться, сужаться, и я
то ли застреваю, а то ли мне удаётся туда пройти
не успел я понять – вздрогнул и проснулся
Спокойно, – дядя Фёдор говорит. – Какая тебе, в сущности разница, Боба? Думаешь, апокалипсис – его ради одного тебя устроят? Ты на этих похож, на аэро-фобов, которые боятся летать. Им кажется, что вот как они на самолёт взгромоздятся, так он именно их сразу же и не выдержит. Самолёт такой, «а-а, на мне Органайзер летит? (прости, Органайзер) – ну тогда пардоньте, я падаю». А тебе, Боба, подымай выше, тебе кажется, что ради тебя всю Землю грохнут. Успокойся. Если и разгрохают, то ты тут ни при чём.
А я бы, дядя Фёдор, – говорит Органайзер, – про царя бы с удовольствием послушал! Про царя можете что-нибудь сказать? Что вы про него знаете? Кто сейчас за ним приглядывает?
Про царя не могу, – отказывается дядя Фёдор. – Не знаю, какой-такой царь? Я и в Кремле-то не был… Разве что сейчас вот… Это же Кремль?
Типа того, – говорит Бармалей. – Островецкий Кремль.
Так вот, – говорит дядя Фёдор, – я про царя не могу, потому как…
29. Детишки Алексис
Дверь распахивается с треском, и входит жёсткий, яркий свет, жёлто-зеленоватый, и сильный жар, так что апокалиптически настроенному Бобе в первый момент видится лицо, а затем уже кажется, что взорвалась атомная бомба. Но во вторую минуту ему уже ничего такого не кажется.
Серый гаркает:
Алексис!
Да-да? – светски откликается Алексис из неосвещённого угла.
Ваши дети у нас, – говорит серый непреклонно, бросая весь свет в угол на Алексис, так что остальные Узники оказываются снова в темноте, а Алексис зато сгорает, пылает в этом огромном свете. – Поступили сигналы о жестоком обращении!
Узники видят, что у серого не просто отключена функция вежливости; он, напротив, находится в режиме агрессии. Это неприятно.
От кого сигналы-то? – Алексис сардонически возвышает голос. – От директора детдома? От «изопеки»?
Нет! От самих ваших детей. Сегодня обратились. Ну и, кроме того, – о вашем отсутствии. О том, что вы бросили их на острове на произвол судьбы. Или, скажете, этого не было?
Алексис таращит глаза в изумлении.
На какой произвол?.. Кто обратился?.. Вы мне можете сказать конкретно?.. Кто изъят?..
Изъяты будут все, кто с вами на острове, – исчерпывающе объясняет серый. – Обратились о жестоком обращении. Вы их: били, тыкали мордой в костер, заставляли пить кипящую воду, связывали, насиловали, загоняли в холодное море, понуждали есть камни, пробовать собственную рвоту… Мне нужно продолжать? Доказательства будут предоставлены в любой момент.
Алексис не падает в обморок. И не кидается на серого.
Так-так, – говорит она, глядя на него пронизывающим взглядом. – Значит, всё-таки «будут» изъяты. Ну, а что вы скажете о тех, кто смог от вас сбежать?