1
Когда в середине лета Риб-адди вновь приехал в Сидон, то просто не узнал города, так быстро тот оправился после военной разрухи. Большинство горожан, нарядно одетые в разноцветные туники и завёрнутые в покрывала из тонкой шерсти, сытые, весёлые, довольные жизнью, совсем не походили на ту голодную толпу в отрепьях, которую видел египетский разведчик в последние дни осады, несколько месяцев назад. Вокруг города зеленели, а кое-где уже начали созревать поля с пшеницей, рожью, ячменём. В садах убирали черешню, абрикосы, сливы, ранние яблоки. Экспансивные финикийцы торговали, болтали, размахивали руками, почти на каждом углу. Загорелые торговцы на тележках с целыми горами алой черешни, медово-жёлтых абрикос или тёмно-фиолетовых слив, над которыми роились с жужжанием осы и пчёлы, развозили свой ароматно пахнувший товар и громко зазывали покупателей или даже распевали во всё горло песни. На центральном базаре громко кричали всегда чем-то недовольные ослы, ревели верблюды, принёсшие на своих горбах большие тюки из Сирии, Вавилона и Аравии, изредка мычали огромные, чёрные, что-то жующие волы, привёзшие крестьянские неуклюжие телеги-арбы на двух высоченных, деревянных колёсах.
Но особенно полюбил Риб-адди бывать в порту. Здесь находилось сердце финикийского города. Причалы Сидона были просто забиты судами из всех известных стран мира. Особенно процветала торговля с Египтом и подвластными ему странами. Складских помещений, заполненных товарами под самые крыши, уже не хватало. Торговые конторы порта были переполнены купцами и членами торговых компаний, поглощающими тоннами прохладительные напитки и сладости, с азартом играющими в разнообразные настольные игры, ведущими деловую переписку, обсуждающими цены на свои товары или задумывающими проекты дерзких торговых экспедиций к далёким берегам Крыма, Колхиды, Иберийского полуострова и даже к загадочной стране Офир. Благо теперь можно было свободно плыть по Нилу, потом по каналу в Красное море и дальше куда хочешь: хоть в страну Пунт или Индию.
Изменился и Риб-адди. Теперь юноша ходил по городу в белой льняной плиссированной юбке, с широким плоским ожерельем на шее и большим орденом Золотого льва, висевшим на груди на массивной золотой цепи. На голове красовался пышный чёрный парик, украшенный бирюзой и золотом. На руках сверкали многочисленные браслеты. Когда Риб-адди шёл по улице, постукивая начальственным посохом, отделанным серебром, за ним почтительно семенил чёрный нубиец, подаренный Рамосом, со страусовым пером в курчавых волосах, медной серьгой в носу и раскладным стульчиком и мухобойкой в руках. Все горожане почтительно кланялись важному египетскому чиновнику, а те, что были победнее, просто падали на колени прямо в пыль. Юноша милостиво кивал и следовал дальше своей дорогой вальяжно-неторопливой поступью, которой он научился у придворных сановников.
Однажды Риб-адди сидел в порту рядом с причалом на раздвижном деревянном стульчике под розовым зонтиком, который держал невозмутимый нубиец, внимательно наблюдая, как грузятся египетские торговые суда стволами финикийского кедра и сверяя количество и качество брёвен с документами, написанными сидонскими приказчиками корявым финикийским алфавитом на тяжёлых глиняных табличках. Молодой человек, успешно поднимающийся по служебной лестнице, помимо своей основной работы у Рамоса, исполнения обязанностей министра иностранных дел, теперь занимался и хозяйственными делами, контролируя кое-какие внешнеторговые операции. Визирь старался предоставить способному юноше возможность набраться как можно больше опыта.
Внезапно рядом с египетским чиновником, на молодом, но серьёзном лице которого играли солнечные блики, отражающиеся от мягко плещущихся почти у самых его ног волн, остановился высокий финикиец в зелёной тунике, жёлтой накидке, крупными складками спадавшей с его худой фигуры и остроконечном коричневом колпаке.
— Это вы, мой благодетель? — воскликнул сидонянин и склонился в низком поклоне.
Риб-адди всмотрелся и с трудом узнал в состоятельном, солидном горожанине худого, оборванного, измученного голодом человека, приведшего продавать в рабство свою красавицу дочь Ахираму. Юноша встал и вежливо, но с достоинством ответил на приветствие.
— Как ваша дочь, уважаемый? Ещё не вышла замуж?
— Всё в порядке, о мой достославный благодетель, — кивая не только головой, но и всем своим длинным тощим телом, затараторил финикиец. — Моя дочурка стала важной, очень важной. Наша храмовая жрица научила её грамоте, и теперь дочка, её зовут Бинт-Анат, ведёт все мои торговые документы. А замуж выходить не хочет, хотя претендентов на её ручку хоть отбавляй, говорит, ещё молода. А я и рад. Сам-то я неграмотный, никак не могу выучить все эти закорючки, — показал он длинным пальцем на глиняную дощечку в руках юноши. — А зовут меня Чакербаал.
— Очень приятно познакомиться, любезный, — чуть свысока ответил египетский чиновник, — меня зовут Риб-адди.
— О, я это уже знаю, — опять затараторил сидонец. — Мне много хорошего про вас рассказал уважаемый Дагон. Он теперь мой торговый партнёр. Далеко пошёл бывший пастух.
— Я рад, что у вас хорошо идут дела.
— Это только благодаря вашей щедрой помощи, — закивал Чакербаал. — Осада ведь буквально на следующий день закончилась, ну я и вложил так любезно вами подаренное золото в торговую компанию, что сразу же начала торговать с вашей страной. Наши корабли уже несколько раз вернулись с товарами, дело очень хорошее, спрос на лес, ткани, пурпур, серебряные вазы огромный, только вези и вези! Так что я могу, — замялся купец, — так сказать, погасить свой долг, — он покашлял в кулак, — я только бы хотел уточнить насчёт процентов, — Чакербаал, несколько скривив своё узкое лицо с горбатым носом и длинной, узкой бородёнкой, прищурив один глаз, а другой, наоборот, широко открыв, уставился с плохо скрываемой тревогой на своего добродетеля. «А вдруг сейчас заломит просто сногсшибательный процент? И ведь придётся платить, куда денешься, вон он, оказывается, какая шишка в египетской администрации-то!» — читалось на встревоженно-лукавой физиономии.
— Не беспокойтесь, любезный, — рассмеялся Риб-адди, — я за свои добрые дела процентов не беру.
— Так, значит, без всяких процентов? — чуть не подскочил от радости Чакербаал. — Он стал что-то судорожно искать у себя на поясе.
— Вы неправильно меня поняли, — опять улыбнулся юноша. — Не надо мне ничего возвращать. Я рад, что мне удалось помочь вам в трудную минуту. Особенно же я доволен, что ваша дочка избежала тяжёлой судьбы рабыни. Так что включите золото, которое вы так настойчиво хотите мне вернуть, в её приданое и давайте забудем об этом, — добавил Риб-адди с лёгкой досадой.
Сидонец замер, от удивления открыв рот. В его практичном финикийском уме всё это просто не укладывалось:
— Этот человек отказывается от золота, которое ему чуть ли не насильно хотят вручить?! Ведь то, что он дал мне, совершенно незнакомому человеку, ничем не обеспеченную ссуду на целых полгода золотом и при этом отказался от процентов — это неслыханная щедрость, граничащая с глупостью. Пожалеть чужую дочку и отдать здоровенный кусок золота незнакомцу... Причём совершил всё это вполне нормальный человек, высокопоставленный египетский чиновник... Может, он родственник самого фараона и для него золото, как для нас пыль под ногами? — подобные мысли пронеслись вихрем в голове у Чакербаала. Он закачался, в глазах у него помутнело.
— Вам плохо? Может, вы присядете, уважаемый? — участливо спросил юноша, предложив сидонянину сесть на свой стульчик.
Тот плюхнулся на него, посидел несколько секунд, хватая воздух открытым ртом, как выброшенная на берег рыба, потом вновь вскочил. Кивая всем своим длинным и худым телом и дробно тряся узкой и длинной бородкой, он пригласил столь загадочно-странного египетского вельможу к себе в гости отобедать. Риб-адди принял приглашение, благо погрузка леса на суда уже закончилась. Товары сходились с документами. Он передал всё начальнику каравана, подписался на папирусе под актом сдачи товара и направился вместе с Чакербаалом по узкой, кривой улочке вверх в город. Сзади почтительно шагал невозмутимый нубиец, держа розовый зонтик над головой своего господина. Прохожие низко кланялись египтянину и с уважением посматривали на финикийского купца, запросто идущего рядом с такой важной фигурой.
2
Дневной жар начал спадать. Солнце стало спускаться к тёмно-фиолетовому морю. Когда Чакербаал подвёл гостя к своему плоскокрышему, очень уютному домику, расположенному вместе с небольшим садом за высокой глинобитной стеной, в жарком мареве напоенном ароматами нагретой листвы и недавно политой влажной земли можно было различить аппетитный, густой тяжёлый запах тушёного с овощами мяса и жареной кефали. Риб-адди с хозяином прошли по хрустящей под их сандалиями песчаной дорожке, низко склоняя головы под ветками плодовых деревьев, сгибающихся под весом быстро наливающихся яблок, жёлто-багровых пушистых персиков, медового цвета груш. Они поднялись на веранду, где пришедших встретила невысокая, пожилая женщина в пёстрой тунике, с короткими рукавами и зелёной юбке. На голове у неё был повязан скрывающий только волосы жёлтый платок, и свободно открывающий загорелую стройную шею, и маленькие уши с золотыми серёжками. Это была хозяйка дома. Она смутилась, накинула на плечи бордово-красный платок с бахромой, затем, кутаясь в него и растерянно улыбаясь, вопросительно посмотрела на мужа. Вокруг её больших, по-молодому красивых глаз показалась сеть морщинок, когда она близоруко прищурилась, чтобы получше рассмотреть незнакомого египтянина.
— Принимай-ка дорогого гостя! — преувеличенно восторженно воскликнул Чакербаал. — Это высокоуважаемый Риб-адди, писец канцелярии самого фараона, да живёт он и правит нами тысячу лет, и наш благодетель. Именно он подарил нам золото, которое помогло нашему семейству встать на ноги.
Женщина испуганно поклонилась и потянулась, чтобы поцеловать высокому гостю руку.
— Ну, что вы, уважаемая, я ведь не сын фараона, чтобы мне целовать руки, — испуганно сделал шаг назад юноша. — А как вас зовут?
— Зимрида, достопочтенный Риб-адди, — ответила смущённая женщина.
— Надо же, какое совпадение, у моей мамы такое же красивое имя! — поразился молодой человек.
— Она, что, родом из нашей страны? — спросила удивлённая женщина.
— Да, моя мама родилась в Библе. Но судьба так повернулась, что её продали в рабство в Египет. Но сейчас она уже не рабыня, а свободная женщина. А мой отец, коренной египтянин, чиновник налоговой службы в Фивах, — спокойно и просто рассказал Риб-адди.
Хозяйке дома очень понравилось, что молодой человек не стал скрывать прошлое своей матери и выдавать себя за крупного вельможу. Особенно же её тронул спокойный, доброжелательный, но полный достоинства тон, которым разговаривал юноша. Было видно, что он обладает значительно более богатым жизненным опытом, чем большинство его сверстников, а также не по годам сильным и независимым характером. Всё это контрастировало с аристократично-утончённой красотой молодого египтянина. Произвело на женщину впечатление и богатое респектабельное одеяние египетского чиновника. Особенно же поразил её Золотой лев на груди юноши и начальственный, тонкой работы посох в его красивых, как у женщины, руках.
— Присаживайтесь, пожалуйста, высокоуважаемый Риб-адди, — уже без смущения проговорила Зимрида, укладывая на кресло, изготовленное из розоватой древесины кедра. Теперь она вела себя с вежливым достоинством хозяйки дома, с явной симпатией посматривая на молодого человека своими лучистыми глазами.
Юноша сел и стал не спеша смаковать прохладный напиток, умело подобранную смесь из вин и фруктовых соков, степенно беседуя с хозяином дома. В этот момент на веранду вбежала ослепительно красивая девушка в голубой тунике с небрежно распущенными, густыми, вьющимися волосами.
— Папа, ты опять принёс мне документы на египетском языке. Да ещё нацарапанные кое-как, ничего нельзя понять, — топнула она босой изящной ножкой, с покрытыми алым лаком ноготками, по чистому гладкому, покрытому отполированными дубовыми плашками полу.
Внезапно она заметила гостя. Риб-адди встал, и молодые люди замерли, глядя друг другу в глаза. На обоих словно напал столбняк. Каждый был просто очарован и поражён красотой другого, но было здесь и другое. Юноша смутно помнил девушку, которую пожалел несколько месяцев назад. Но разве бледный образ на задворках его памяти мог сравниться с этой полной жизни и огня красавицей? Риб-адди видел немало красивых женщин, не был обижен их любовью, в этом отношении он значительно обогнал своих сверстников. Но здесь было всё иначе. У него было такое ощущение, как будто он наконец-то встретил родного человека. Глаза девушки, такие же добрые и лучистые, как у её матери, смотрели на него не только восхищённо, но с какой-то обволакивающей душу нежностью.
Бинт-Анат сразу узнала в этом роскошно одетом египетском вельможе того скромного юношу в простой выбеленной тунике, который подарил его отцу золотой слиток. Тогда ещё её поразили его глаза, такие большие, красивые, чуть лукавые, нежно и ласково глядевшие на неё. Никто из мужчин никогда на неё так не смотрел. Странно, но она тогда почувствовала, что этот юноша необычайно напряжён, словно ждёт в любую минуту удара из-за угла. Она про себя пожелала ему удачи. Впоследствии она не раз вспоминала его живой, завораживающий взгляд с таящимся в глубине лукавым огоньком. Бинт-Анат потом часто гадала: избег ли опасности этот юноша, жив ли он? И как только вновь увидела эти глаза, то сразу узнала их. Она почувствовала, что у него всё хорошо, и поняла по тому, как он на неё сейчас смотрел, что они созданы друг для друга и что скоро будут мужем и женой. И приняла эту мысль, как что-то вполне естественное и закономерное, наконец-то вошедшее в её жизнь.
За несколько мгновений немого диалога глаза молодых людей сказали друг другу всё. Затем девушка взвизгнула и кинулась в дом, одеваться и прихорашиваться. Ведь в одной тунике предстать перед незнакомым мужчиной было очень неприлично в Сидоне. Однако Бинт-Анат с удовлетворением подумала, что Риб-адди, она уже знала его имя от отца, наверняка оценил её изящную, прекрасно сложенную фигуру, просвечивающую сквозь тонкую голубую ткань, освещаемую солнцем, всё ниже спускающимся к морской волне.
Вскоре она уже с матерью подавала блюда и напитки почётному гостю. А после обеда, который юноша проглотил, даже не заметив, что он ест, молодые люди устроились за столиком в укромном уголке веранды. Риб-адди перевёл египетские документы, которые были непонятны девушке.
— Посмотри, какая красивая парочка, — прошептал Чакербаал жене. — Вот было бы здорово, если бы я приобрёл такого зятя. Ведь он служит в канцелярии самого фараона и наверно свободно общается, как с его величеством, так и с его первым визирем Рамосом. Все мои торговые партнёры лопнут от зависти и, смотришь, через годок-другой выберут меня главой компании. Кому же, как не мне, тогда руководить нашей торговлей с Египтом!
Жена финикийца, уже давно заметившая, как смотрят друг на друга молодые люди, вытерла слезинку, скользнувшую у неё по щеке, и, вздохнув, ответила:
— Будет у тебя важный зять. Бедная наша дочурка, ведь ей придётся уехать в чужую страну. Как сложится там её судьба среди чужих-то людей?
Всю наступившую ночь Риб-адди бродил по стене цитадели, любуясь горящими огнями ночного Сидона и освещаемым луной и звёздами морем. Но куда бы юноша ни смотрел, везде ему виделся образ красивой и нежной Бинт-Анат. Рано утром он отправился просить руки дочки у Чакербаала и был несказанно удивлён, когда встретил на веранде уютного дома Зимриду, которая уже знала, что тот скажет. Она обняла Риб-адди, поцеловала в обе щеки и повела его в залу для гостей, где будущего зятя ждал, бегая возбуждённо из угла в угол, тощий отец невесты, озабоченный в первую очередь тем, как бы не упустить своей выгоды.
Через неделю сыграли свадьбу. Надо было спешить, фараон возвращался в Египет. И вскоре Риб-адди со своей молодой женой уже стоял на корме судна его величества и махал рукой Зимриде и Чакербаалу. Их фигурки на причале делались всё меньше и вскоре совсем исчезли. Теперь был виден только великолепный Сидон, но и он через час растворился в голубоватой дымке. Свежий ветер неутомимо надувал большой прямоугольный оранжевый парус, корабль быстро скользил по небольшой волне, слегка покачиваясь. Риб-адди, стоя на палубе, прижимал к себе самого дорогого на свете человека, свою жену, прекрасную Бинт-Анат. Что-то ждало его впереди?