1
Прошло двадцать лет.
Пер-Рамсес, столица Египта, стремительно превратившаяся за время славного царствования Рамсеса Второго из небольшого провинциального городка в огромный многоязычный город и ставший крупнейшим торговым и ремесленным центром, жил своей бурной, не знающей сна жизнью. Однажды вечером в одном из притонов, каких множество развелось вокруг центрального рынка, сидели трое закадычных друзей. Это были художник Хеви, каменотёс Бухафу и медник Пахар. Время, конечно, наложило на них свой след, но значительно меньший, чем можно было ожидать. На этот раз друзья проматывали золото, полученное за очередной барельеф, прославляющий победу великого фараона Рамсеса Второго в битве под Кадешом.
— Кто бы мог подумать, что битва, в которой египтянам так досталось от хеттов, будет кормить нас целых тридцать пять лет? — говорил Хеви, склоняясь над глиняной кружкой, полной хорошего местного вина. Оно было не хуже финикийского, а стоило вдвое дешевле. У художника совсем поседела и поредела непокорная шевелюра, но он продолжал её собирать в сильно отощавший конский хвост на затылке.
— И кормить неплохо, — расхохотался Пахар, ставший лысым толстячком, всегда пребывающим в отличном настроении. Это было потому, что он периодически прикладывался к фляжке с вином, которую обычно носил у себя на поясе.
— Хватит болтать об этой проклятой битве. — Бухафу ударил кулачищем по столу, за которым сидел. — Как я о ней вспоминаю, так перед глазами всплывает тот азиат, что вырвал у меня из уха серьгу с рубином.
Только Бухафу почти не изменился. Он был всё таким же огромным и свирепым, лишь густые волосы изрядно поседели.
— Эх, хорошо бы залезть в какую-нибудь могилку человечка познатнее! — мечтательно протянул каменотёс и осушил очередную кружку вина.
— Всё, Бухафу, мы уже своё отлазили, — печально улыбнулся Хеви, — нам, старикам, пора уходить на покой, уступать место молодёжи, — он кивнул на парней, сидевших неподалёку.
— Вот это неправда! — взревел Бухафу, вскочив на ноги. Сейчас он напоминал огромную гориллу с седой щетиной на груди.
Каменщик-разбойник схватил в охапку первую подвернувшуюся под руку девицу и потащил её в угол на низкое ложе.
— Да я ещё дам фору молодым губошлёпам во всём — от кулачного боя до баб! — рычал он.
— Ну, этим ты молодости себе не вернёшь, — бросил, снисходительно улыбаясь, Хеви, лениво рисуя кисточкой на крупных черепках битых сосудов и на плоских камнях известняка скабрёзные и сатирические картинки.
Посетители притона и девицы с прислугой столпились, как обычно, вокруг художника, хохоча до упаду над живыми, сдобренными солёным юмором сценками, оживавшими под кистью. Когда Хеви закончил рисовать и щедро роздал свои рисунки окружающим ценителям его подпольного творчества, он вдруг услышал перебранку воинов, пьющих вино за соседними столами. Один воин, явно азиатского происхождения, произнёс, обращаясь к шерданам из конвоя фараона, фразу, которая насторожила художника:
— Вы наглые подлые псы, скоро узнаете, что почём! Когда мой господин станет фараоном, вы мне будете лизать пятки, — говорил азиат, грозя кулаком воину-шердану из гвардии фараона, которая охраняла дворец властителя Египта.
— Это произойдёт не раньше, чем Нил потечёт вспять, — расхохотался шердан. — У фараона есть сыновья постарше твоего хеттского ублюдка. Уж кому не стать фараоном, так это царевичу Рамери, как бы этого ни добивалась его маменька, хеттская волчица Арианна.
— Да я завтра вырву твой поганый язык и положу его под ноги нового фараона Рамери! — заорал подвыпивший хеттский воин из свиты царицы Египта Маатнофрура, так уже много лет на местный лад называли бывшую принцессу Арианну.
— Хватит болтать, дурак ты пьяный! — прикрикнули сидящие рядом хеттские воины, бесцеремонно выволакивая бузотёра на улицу. Там они окунули его с головой в канаву с проточной водой, ругая на чём свет стоит. Затем хетты поспешно направились в северную часть города, где находились дворцы членов семьи фараона и прочей знати.
— Да я только немного выпил винца, так для храбрости. Ведь опасное дело предстоит. И подумать-то о нём страшно! — оправдывался на ходу перед своими приятелями протрезвевший забияка.
За хеттскими воинами бесшумно, как тень, шагал художник. Во дворце царицы Маатнофрура-Арианны, в который вошли хетты, царило необычное для этого часа оживление. Хеви, подумав, поспешил на виллу, где жил визирь Риб-адди, секретным агентом которого художник был уже много лет.
2
А во дворце тем временем шли последние приготовления к государственному перевороту, который решила осуществить супруга фараона. Но отнюдь не все разделяли уверенность в успехе задуманного мероприятия.
— Да ты просто взбесилась, Арианна, раз такое удумала! — бросала своей госпоже гневные слова старая подруга-служанка и вечная спутница Нинатта. Её седые волосы вылезли из-под криво сидящего на голове парика, круглые щёки раскраснелись.
— А ты помалкивай, Нинатта. Ишь, взяла манеру мне указывать! — огрызалась царица, надевая на себя последние драгоценности. Арианна была очень хороша в чёрном закрытом на груди хеттском платье с серебряной вышивкой. На высоком лбу блестела алмазная диадема. Арианне было уже больше пятидесяти лет, но она была всё ещё прекрасна, если не юной красотой любовницы, которая безвозвратно осталась в прошлом, то величавой зрелостью.
— Да как же я буду молчать, когда вы просто губите себя и всё тут! — воскликнула Нинатта, взмахнув своими грубыми крепкими руками. — Ведь уже весь дворец, последний поварёнок на кухне знает, что вы хотите свергнуть своего мужа. Разве так перевороты делаются? Дурость какая-то! Да наш хитрый Рибби уже давно всё пронюхал и предупредил, конечно, фараона. Он вас там всех поджидает, чтобы пересажать на колья.
— Ну и пусть, — махнула беззаботно рукой Арианна, — я не хочу старухой. И сделаю всё, чтобы мой сын Рамери стал фараоном.
— Да, какой из него фараон, из пьяницы-то этакого! — запричитала Нинатта.
— А ну замолчи! — уже всерьёз разъярилась Арианна. — Все ополчились на моего сыночка. Да, у него есть недостатки, но это не значит, что он должен уступать первенство выродкам Истнофрет[82]. Не будет этого, я всё сделаю, чтобы Рамери стал правителем страны высокомерных египтян. — В этот момент глаза царицы загорелись почти сумасшедшим огнём, как было всегда, когда речь заходила о её единственном ребёнке, которого она с трудом родила уже в зрелом возрасте.
Продолжая переругиваться на ходу по-хеттски и по-египетски, женщины вышли из покоев царицы и перешли в сопровождении многочисленных слуг и кучки воинов на половину царевича. Его они застали сидящим в кресле с бокалом вина в руке. Изнеженный облик юноши производил на всех, кроме его матери, отталкивающее впечатление.
— Ты и сейчас напился, дурак, и это в такую-то ночь! — не выдержала царица. — Или ты просто трусишь?
Арианна сбросила на пол с круглого столика, стоявшего перед царевичем, кувшин вина.
— Пара бокалов хорошего вина никогда не помешают, — проговорил Рамери надменно. Но когда он встал, то ноги явно его не слушались.
— Держите его под руки, — приказала слугам царица и, обратясь к воинам, велела: — За мной! — Широким мужским шагом она направилась к дворцу фараона. Кучка воинов неуверенно шагала следом.
А в это время Риб-адди докладывал фараону сведения, которые ему сообщил Хеви. Их подтверждали и другие агенты в окружении честолюбивой хеттки.
— Опять неугомонная Арианна собралась меня свергать! — рассмеялся Рамсес, выслушав своего главного визиря. — О, Амон, ей ведь уже пятьдесят шесть лет, а она никак не оставит своих сумасбродных планов о создании всемирной монархии, которая бы объединила Египет, хеттское царство и даже Вавилон.
— Не пятьдесят шесть, а только пятьдесят! — возмущённо воскликнула царица, врываясь в покои мужа.
Шерданы из охраны фараона отсекли сопровождение из хеттских воинов, пропустив только царевича, поддерживаемого слугами с двух сторон.
— Ну, вот и пожаловала хеттская пантера, — сказал, грустно улыбаясь, Рамсес. — Что ты сейчас задумала?
Он встал во весь рост. Ночь была жаркой и на фараоне был только маленький передник. Рамсес был также строен, как и в молодости. Словно и не прошли те тридцать пять лет, которые отделяли обоих от памятной встречи в шатре под Сидоном. Арианна невольно залюбовалась мужем, но спохватилась.
— Ты просто колдун, — произнесла она горько, — все вокруг стареют, покрываются морщинами, даже твои старшие дети превращаются в стариков. А ты всё так же молод и красив, как прежде...
— Ты врываешься ко мне ночью с воинами, чтобы сообщить об этом? Или ты задумала что-то другое? Например, лишить меня трона? — Рамсес смотрел на жену с грустной улыбкой.
— Ты останешься фараоном, если сделаешь своим соправителем нашего сына — Рамери! — выкрикнула Арианна. Её глаза загорелись сумасшедшим огнём. Это насторожило фараона: игра становилась опасной.
— Этого пьяного ублюдка сделать соправителем? — Рамсес указал на покачивающегося в руках слуг молодого человека, которого совсем развезло от выпитого вина. — Ты хоть понимаешь, что ты делаешь, Арианна? Кого ты пытаешься втащить на престол?
— А ты бы хотел видеть своим наследником любимчика Хаемуаса? Его мамаша, змея Истнофрет, конечно, была бы рада до смерти. Но этому не бывать!
— Здесь ты вся, Арианна! — фараон сделал шаг вперёд. — Готова своими руками убить любимого мужа, чтобы навредить сопернице! Ведь ты всё ещё любишь меня, я знаю!
— Ты просто околдовал меня! А ведь я уже превратилась в старуху. У меня морщины на лице, и я не могу их скрыть никакой пудрой, груди одрябли, ноги стали, как палки... А ты красив и выглядишь таким молодым. Тебе нужны юные любовницы! И я знаю, что их у тебя сотни, у сладострастного негодяя! Да будь ты проклят! Мы умрём вместе! — Осатаневшая от ревности женщина, выхватив кинжал, спрятанный в складках платья, кинулась на Рамсеса и замахнулась, намереваясь ударить его в грудь. Несмотря на то что ей было почти шестьдесят лет, движения были быстры, а рука тверда. Муж с трудом перехватил запястье своей взбесившейся от ревнивой любви и неумолимо надвигающейся старости жены и сжал его так, что захрустели кости. Кинжал со звоном упал на мраморный пол. Арианна попыталась вырваться, но вдруг судорожно припала к груди мужа и стала осыпать его поцелуями.