– Не перебивай! Из-за этой встряски у меня хоть мозги встали на место. Я подумала, господи, сколько же на свете одиноких женщин. Вроде и красивые, и умные, и самоотверженные, и прекрасные матери, словом, идеальные спутницы жизни. Но они одиноки! Мужчины попользуются их благородством, да и сбегают к таким животным, как твоя Полина. Почему так? Возможно, само понятие благородства настолько чуждо мужикам, что они не способны не только его проявлять, но даже длительное время находиться рядом с источником света и добра.
– Ты преувеличиваешь.
– Да? Возможно, но причины гораздо глубже. Такие женщины отрицают себя, если ты понимаешь, о чем я. Вот я хотела быть придатком к мужику, а Господь в своей великой мудрости не давал мне этого. Мне нужно было найти себя, научиться быть собой, наслаждаться собой, если угодно. Так что мерси тебе за подлость. Пока я тряслась и лебезила перед Стрельниковым, он выделывался, как муха на стекле, но стоило мне понять, что аз есмь царь, все изменилось, словно по волшебству. Бедняга почуял мои новые приоритеты, как самец жабы – приближение землетрясения. Официально он еще дуется, но былого задора я в его глазах уже не вижу.
Инга рассмеялась.
– В общем, я исчерпала до дна свой лимит любовных страданий и теперь собираюсь наслаждаться жизнью, невзирая на все происки любовников и мужей. А теперь будь так добр, отвали. Мне неприятно находиться рядом с тобой.
Руслан отступил на шаг. Раз на Ингу снизошло откровение феминизма, что тут скажешь, действительно… Он обещал проводить ее, но после таких слов имеет право выйти на следующей остановке, и пусть она дальше общается со своим обновленным естеством.
Маршрутку повело. Будучи автомобилистом, Руслан сразу понял, что это не просто тряска, вызванная слишком большой скоростью. Управление потеряно.
Вот и все, подумал он холодно, будто о ком-то другом. Занос на такой скорости не обходится без повреждений, а я еще не смотрел на дорогу и не знаю, что нас там ждет. Можно лечь в проход, там есть шанс отделаться легким испугом, но Ингу я утянуть с собой не успею. Она сидит на самом опасном месте, и если вдруг выживет сама, то ребенок определенно погибнет. И что тогда?
Он еще успел удивиться, как за долю секунды передумал столько мыслей. Центробежная сила уже увлекала его в глубь салона, пришлось сделать рывок, чтобы оказаться над ее креслом. Увидел спокойное лицо и машинально отметил, что Инга еще не поняла опасности. Что ж, тем лучше.
Он навис над ней, напрягая все мышцы так, чтобы все удары пришлись на него. Щекой прижал голову Инги к спинке кресла, она еще пыталась отпихнуть его, но тут водитель вскрикнул тонко и страшно, и маршрутку закрутило.
«Главное, удержаться над ней, – холодно подумал он. – нельзя, чтобы она потеряла этого чертова ребенка».
Макс встретился с женой в ее любимом ресторане, очень закрытом заведении для узкого круга петербургской элиты.
Маленький уютный зал располагался на Фурштадской улице, в бельэтаже жилого дома, и вывеска была такой неприметной, что практически гарантировала владельцев ресторана от случайных гостей.
Макса тут знали, но не как профессора Голлербаха, а исключительно как мужа своей жены, и, отвечая кивком на заученную улыбку метрдотеля, он вдруг подумал, что Алина специально решила встретиться здесь, чтобы ненавязчиво подчеркнуть его социальный статус.
Он занял столик и в ожидании жены достал айфон. Поколебавшись, проверил приложение «Вконтакте»: вдруг случилось чудо и Христина сама нашла его? Но список заявок в друзья был пуст, и Макс задумался, не удалить ли все это дело к чертовой матери, но тут в зал вошла Алина.
Она была сегодня очень хороша, если можно так сказать о женщине, безупречно красивой в любое время суток. Алина убрала волосы в узел на затылке, открыв высокий лоб и длинную нежную шею, и это необычайно шло ей. Встав, чтобы подвинуть для нее стул, Макс заметил, что на встречу она надела платье из шотландки, которое они выбирали вместе и которое очень нравилось ему, это показалось хорошим знаком. Наверное, она давным-давно хотела помириться, просто ждала от него первого шага, решил он весело.
Улыбнувшись ему, как постороннему, Алина грациозно села и открыла меню.
Тут же бесшумно возник официант с блокнотом и, сливаясь с местностью не хуже иного разведчика, стал ждать, когда они сделают заказ. Макс спросил баклажаны-гриль, а Алина зеленый салат из рукколы. После небольших колебаний выбрали бутылку сухого красного вина, никакого другого алкоголя Алина не признавала, да и из заказанной бутылки выпьет дай бог если один бокал. Макса раздражала эта манера, всегда хотелось спросить у жены, зачем шататься по ресторанам, чтобы ничего там не есть?
Сам он терпеть не мог разного рода кабаки, делая исключение только для рабочих столовых. Там ему нравилось: сытно, просто, вкусно и без претензий. Быстро поел и занимайся дальше своей работой, а тратить полдня для того, чтобы сжевать пару веточек травы, можно только от сильного безделья.
Жена смотрела на него совершенно ясными глазами, не обнаруживая никаких признаков волнения, и не спешила с ним заговорить. Макс растерялся. Он ждал, может быть, упреков, недовольства, но не этого королевского спокойствия. В замешательстве он привстал на своем стуле и потянулся поцеловать жену, но быстро был остановлен повелительным жестом пальчика, приложенного к его губам.
– Сядь, пожалуйста, – сказала Алина. – сейчас принесут вино, тогда поговорим.
Он покорно дождался, пока официант с грацией крадущегося леопарда наполнит их бокалы, сдержанным жестом отсалютовал жене и пригубил. Алина тоже сделала крошечный глоточек.
– Теперь можно? – Он достал айфон и показал, что все поменял, как она хотела.
– Спасибо. Но мне бы хотелось, чтобы ты называл меня Солнышком не потому, что я тебя прошу…
– Ну прости меня, – сказал Макс и с некоторым усилием добавил: – Солнышко.
– Я не сержусь.
– И насчет ребенка тоже… Извини, что я так сильно давил на тебя. Я подумал и понял, что был не прав, ты должна принять решение стать матерью без всякого нажима с моей стороны. Можешь быть уверена, что больше я не заговорю на эту тему.
Алина пожала плечами и взяла его телефон, вяло посмотрела на буйство слащавой сентиментальности, которым теперь обозначалась в списке его контактов, и с разочарованным видом отложила трубку.
– Ах, если бы ты сразу исправил… – вздохнула она.
Он протянул руку и властно накрыл ее ладонь, лежащую на краю стола. Рука была холодная и какая-то безжизненная.
– Слушай, ну да, я упустил один шанс доставить тебе радость, но ведь у нас целая жизнь впереди, я еще смогу все исправить, не этим, так каким-нибудь другим способом! – сказал он напористо. – Давай просто помиримся, а то я что-то сильно соскучился по тебе. А? Пойдем домой?
Алина сделала такую гримаску, словно он был назойливым просителем, которому прямо не отказывают в надежде, что он сам осознает всю нелепость своих претензий и исчезнет.
– Солнышко, прими меня, пожалуйста, ты же видишь, я раскаялся и готов на все твои условия.
Принесли заказ, и, воспользовавшись этим предлогом, Алина убрала руку из-под его руки. Очень красиво взяв столовый прибор, она вяло стала передвигать зеленые листья в своей тарелке, а Макс был так взволнован, что не притронулся к еде.
Сегодняшний день выдался по-зимнему холодным, и в ресторане, несмотря на всю его фешенебельность, царила промозглая атмосфера. Макс почувствовал, что его слегка знобит – то ли от холода, то ли от волнения.
В надежде, что алкоголь подскажет нужные слова, он долил себе вина и освежил бокал Алины.
– Макс, мы должны решить, хотим ли мы жить вместе дальше, – заявила она строго. – и мне кажется, что лучше сделать это, пока мы врозь и не можем влиять друг на друга.
– Лично я все решил, когда мы поженились, и с тех пор ничего не изменилось.
– А лично я – нет. И мне будет легче все обдумать, пока ты не маячишь у меня перед глазами.
Он быстро опустошил свой бокал и резко спросил, а чем, собственно, заронил в нее сомнения относительно перспектив их семейной жизни. Кажется, он не замечен в традиционных мужских пороках, а о нетрадиционных и речи не идет.
Ответ жены убил наповал.
– Ты занят только собой, – заявила она без колебаний и так уверенно, что Макс подумал: «Может, и правда…»
– Но это же все для тебя, – сказал он растерянно. – чтобы ты могла жить, как привыкла до замужества. Мы с тобой мало говорили о моей работе, это верно, но поверь, психиатрия – не та тема, чтобы обсуждать ее за ужином, и я так выкладываюсь, что у меня почти не остается сил на другие вещи. Пожалуй, ты права, для психиатров я интересный собеседник, а по жизни скучный человек, но семья – это же не клуб по интересам.
Алина нахмурилась, и Макс продолжал:
– Ну да, я всю энергию отдаю работе, зато все, что работа дает мне, я кладу к твоим ногам. И вообще я всегда думал, что нам с тобой хорошо. Ведь хорошо же?
– Трудно сказать… Последнее время мне казалось, что если бы я вдруг уехала, не предупредив тебя, ты бы не заметил моего отсутствия.
Ему стало стыдно. Кажется, Алина права. Как бы он ни любил свою работу, следовало признать, что в его жизни психиатрии слишком много. Будучи заведующим кафедрой, он не запускал ни одного из направлений – ни научного, ни лечебного, ни педагогического. Рано защитив докторскую, он мог бы спокойно почивать на лаврах, но Макс любил исследовательскую работу, любил придумывать и доказывать идеи, а когда в голове складывалась стройная концепция, ему нравилось ее излагать.
Кафедра была для души, а для денег приходилось тянуть психотерапевтическую лямку в частной клинике, руководить которой было значительно сложнее, чем кафедрой. В науку приходили люди увлеченные, а в клинику нанимались с целью заработать, поэтому вечно возникали склоки и итальянские забастовки.
В общем, возвращаясь домой, Макс хотел только четырех вещей: есть, спать, секса и молчать.