Состояние, близкое к панике, охватило меня. Раскаленными иглами вонзились в мою многострадальную голову ночные поцелуя и объятия. Посиделки на коленях… Боже. Я сидела у него на коленях полуголая!! А, может, и вовсе...
- Так что, Влада, твое предложение остается в силе? – Его рука продолжала щупать мою ногу, оголенную задравшейся до задницы штаниной.
- Макс, знаешь, я немного перебрала, - залепетала я.
- Пора отвечать за свои слова, Влада. В конце концов, ты взрослая девушка. Тем более, что ты сама предложила.
Я потерялась. Стремительно понеслись мысли: здравомыслящий… ночью же сдержался… бывает, от желания у парней крышу сносит… и что дальше?.. царапаться, кусаться… сама виновата. Слова, слова – где, черт побери, найти слова, чтобы…
- Знаешь, Макс, я не готова…
- Когда не готова? Сейчас? Помнится, позавчера ты была более чем готова, - он придвинулся. Его рука, преодолев защитный барьер свернутой трубочки штанины, осторожно забралась выше. Я дернулась. – Ты просила меня. Заметь! Сама просила. Уговаривала. Практически применяла запрещенные приемы. Я не пошел у тебя на поводу. Как человек здравомыслящий, я сдержался. Потому что предпочитаю иметь дело с трезвой девушкой. Более того, я дал тебе целые сутки – подумать, приготовиться. Но сегодня…
- Макс! Прошу! – Мое сердце колотилось. – Ты должен…
- Конечно, я никому и ничего не должен. Но для тебя сделаю исключение. Ты так настаивала, так настаивала. Разве я могу отказать девушке? Тем более, когда она меня так настойчиво просит. Помнишь, как настойчиво ты меня просила?
- Не помню! Я не помню! – Я попыталась отодвинуться и не смогла – он сидел, прижав вместе с одеялом и край моей одежды.
- Так я тебе напомню, девочка моя! – Он подался ко мне и тихо так сказал: - Потому что за базар надо отвечать. Это тебе не прежние времена, когда на твоей стороне стояло общество и закон. Ты умоляла меня. Я тебе обещал. И слово свое сдержу.
Я дышала как рыба, выброшенная на лед. Не знаю, какая муха меня укусила, какая вожжа попала мне под хвост и зачем мне нужно было знать, где зимуют раки, но сейчас ничего такого я не хотела! Ничего! Ни мух, ни вожжей, ни раков!!
- Я всегда держу свое слово, девочка моя. Поэтому, как бы ни было плохо, я дам тебе пару минут приготовиться… А потом мы поедем на Ваську, потому что тебе, видите ли, до одури захотелось навестить отца, который бросил вас с матерью лет пять назад. Кажется, ты хотела его похоронить.
Когда до меня – не сразу – дошел смысл сказанных слов, во мне что-то щелкнуло.
- Что за идея, не знаю. Навестить отца, - удрученно повторял Макс. – Так, подожди, а ты что подумала, испорченная девчонка?
- Ах ты…
Он едва успел увернуться – вторая подушка, свободная от моей спины, полетела ему в голову. Макс перехватил мою руку и дернул на себя. Я кошкой выскользнула из захвата, навалилась на шутника сверху и не заметила, как оказалась сидящей на нем. Он смеялся. Прижимая меня к себе, он перевернулся. Раз, другой. Я видела его то на фоне белоснежного одеяла, то на фоне покрытого лепниной потолка. Потом я устала и сразу же, без переходов, почувствовала тяжесть его тела, тепло, накрывающее меня сверху, дыхание, щекочущее мне шею. Я увидела его лицо – совсем близко. Разглядела лоб со шрамом над левой бровью, нос, глаза. Прикольную бородку, в которую вписались губы. Лежа на мне, он дышал. Взгляд его – растерянный, задумчивый, искал что-то на моем лице. Видимо, нашел. Потому что он расплылся, приближаясь.
Я не знаю, чего я хочу! Я не умею играть в эти ваши взрослые игры! Я еще маленькая!.. Хотела крикнуть я, но вместо этого отвернулась, уходя от обстрела его глаз. От губ, способных лишить меня дыхания.
- Ладно. Поиграли и будет, - тихо сказал Макс. Поворочался, сползая на кровать. – Тебе полегчало, я смотрю. Тогда поднимайся. Пока ты тут прохлаждалась, я скатался к бабе Шуре. Короче, яичницу будешь?
- Черт, у тебя есть яйца?
Макс хмыкнул, поднимаясь с кровати.
- Ты в этом сомневалась?
- У бабы Шуры же все куры сдохли!
- Так она новых завела. Отстала ты от жизни, Влада. Плохо несутся, это факт. Но для меня десяток-другой баба Шура насобирала.
- Ма-а-акс. Ма-а-а-ксик, ты поделишься?
Он вздохнул.
- Как просить будешь.
- Максик, слушай, хорошо буду просить! Ну пожалуйста!
- Куда от тебя денешься. Договорились. Вставай давай. Я жду тебя в ресторане.
Все время, пока я толкала себя к шкафу, заставляла снимать с плечиков упирающуюся одежду, меня не оставляла мысль о том, что мне уже не светит хорошее самочувствие. Никогда. И все мои планы на будущее должны сначала пройти в игольное ушко вечного похмелья, постоянной тошноты и слабости. Не понимаю, как все они могли вечно вливать в себя такую мерзость, зная, что на следующий день обречены?
Спускаясь по парадной лестнице фешенебельного отеля, я дала себе слово, что брошу пить. И не только потому, что веселье, казавшееся безбашенным, на следующий день обернулось чувством стыда. Я не хотела себя обманывать, не хотела сходить с ума. Даже на время. Смотреть на все, что творится вокруг трезвыми глазами – путь это будет мое решение. Мой выбор в мире, где все решено за меня.
Ресторан встретил меня празднично. Солнце, отыскавшее окошко в бесконечно плотном графике, резвилось в бокалах, расставленных на столах, закручивало пылевые вихри в столбах света. Словом, делало все, чтобы загладить вину за долгие пасмурные дни. Но я видела, как город щурится, оконными портьерами заслоняясь от нежданной милости.
- Яичницу будешь? – спросили откуда-то сбоку голосом Сусанина.
- Ага, – ответила я и вместе со мной ответил кто-то еще.
Я повернула за колонну и оказалась не готова к осуждающему взгляду темных глаз. Кир сидел на столом и смотрел на меня так, словно вина за все происходящее в его жизни лежит на мне. В душе шевельнулась досада: почти за двое суток отсутствия я так и не удосужилась его предупредить. Но ведь он мог и догадаться, как мне было плохо! Ну почему я должна всех понимать, а меня никто! Злая, я плюхнулась на стул.
Видимо, на это ушла вся моя смелость, потому что на то, чтобы посмотреть Киру в глаза злости уже не осталось. Я знала, что он сидит на другом конце стола, дышит, занавесившись длинными волосами. Потерянный больше обычного, он пытается достать меня осуждающим взглядом, который никак не находит цель.
- О! Влада объявилась. – На пороге кухни появился Сусанин, подпоясанный фартуком. Он постоял, излучая жизнерадостность и спокойствие. До такой степени, что мне стало завидно. – Тебе сколько яиц? Два, три?
- Какая роскошь, - буркнула я.
- Значит, три. А тебе, Кир?
- Два, - встряла я. – Я больше не съем.
- Мне тоже, - бросил Кир куда-то в пол.
- Понятно. Хрен вас откормишь.
Сусанин исчез. Мы сидели, уставившись каждый в свою точку. Кир молчал и я постепенно успокоилась. И тогда он еле слышно сказал:
- А если я пропаду, ты тоже не станешь меня искать?
Я вздохнула.
- Никто не станет нас искать, Кир. Давно пора привыкнуть к этой мысли. Мы потеряли сами себя. И никому нет до нас дела.
- Меня не интересуют все. Я спросил тебя.
- Буду, - соврала я. И он мне не поверил.
- Ты помнишь, что я сказал тебе, когда мы встретились?
Я помнила, я не смогла бы забыть нашу встречу никогда. На третий день после конца света, я выползла из укрытия, в котором просидела без малого сутки. Без сна, без еды, без надежды. Я шла по улицам незнакомого города, который не смог родиться и в кошмарных фантазиях. Бродить среди полулюдей-полутрупов, перешагивать через мертвецов, продираться сквозь баррикады тлеющих машин, вздрагивать от взрывов – далеких и близких, стирать с лица пепел, падающий сверху, видеть, как умирают раздавленные люди с выпущенными внутренностями, как захлебываясь кровью - без стонов, без всхлипов - несут всякий обыденный беспричинный вздор — и думать лишь об одном. Кто создатель этого хоррора, супер-мега-масштабного фильма ужасов?..
Страх был, я помню. Наверное, он был. Но еще больше я боялась, когда сидела в кафе, сводя себя с ума сотнями попыток достучаться до разума официантки.
Я тащилась по дороге. Мне хотелось то ли домой, то ли умереть. И вдруг в какофонию звуков, прорвался одинокий крик.
- Люди! Лю-юди! Прошу вас, откликнитесь! Хоть кто-нибудь живой!! Лю-у-уди!
Я пошла на голос вовсе не потому, что возрадовалась товарищу по несчастью. Крик казался мне такой же составляющей происходящего. Мне было по пути – я осознала, что хочу домой, к маме. Я ведь ничего и не пыталась сделать! Боже, какая я дура! О, у меня наверняка имелись в запасе – наверняка имелись! – слова, возвращающие маму к жизни!
Приняв решение, я тут же его нарушила – движимая заунывным «лю-у-уди», я отклонилась от маршрута.
Худой мальчишка сидел на коленях посреди двора-колодца.
- Э-эй. Кто-нибудь! Отзовитесь! Что происходит?! Ну пожалуйста, хоть кто-нибудь, прошу вас! Разве я так много прошу, Господи! Пусть хоть кто-нибудь мне объяснит, я хочу понять! Умоляю, пожалуйста!!
Мальчишка кричал, почти выл. Протяжные гласные звуки уносились наверх, вырывались в небо, покрытое плесенью темных с проседью облаков. Я стояла в арке. Я ждала. Я надеялась, что ему ответят.
Сверху падали серые хлопья и застревали в черных длинных волосах мальчишки.
- Эй, - не выдержала я. – Ты живой?
Пока он поворачивал голову на мой голос, я успела удивиться непривычности. То, что кто-то отреагировал на мой вопрос, показалось мне противоестественным. Я успела привыкнуть к другим правилам.
Ты кто, ангел? – спросил он, когда его обреченный взгляд нащупал меня…
Теперь я сидела за столом ресторана в «Астории». Из кухни вкусно пахло. Со мной рядом был тот же Кир, тот же город. И то же бесконечное ожидание ответов на прежние вопросы.
- Налетай, молодежь.
Две тарелки, откуда на нас пялилась оранжевыми кругляшками яичница-глазунья, возникли на столе. На скатерть со звоном высыпались ножи и вилки. Рядом появилась пара стаканов с соком. Сусанин сел, придвинул ближе свою порцию и, вооружившись приборами, решительно избавился от одного из трех яиц.