Глава 11. Not found
Not found
Прикольно. Получается, нашлись слова после смерти. Я посмеялся бы, если б смог.
Смотри, у каждого пути должен быть свой конец. Плохой, хороший — отдельный разговор. Я не об этом. Вот ты вышел такой весь бодренький, посвистываешь, и все у тебя вери гуд. И внутри все поет, потому что ты знаешь, конец вот-вот, короче, скоро. Проходит там час, полтора, а еще не видно ни конца, ни края. И птички в твоей душе такие напряглись и о-па - подзабили малёхо на песни. Ты устал. А все идешь, но уже понимаешь, что всякие «вот-вот» и «скоро» не для тебя. Единственное, что тебе остается — это терпение. Нет, ты с удовольствием положил бы на него, но темы это не отменяет. Ты все равно, на хрен, идешь. И птички давно сдохли, и на душе тоска. А теперь самое страшное. Ты хочешь ведь знать правду? Ты начинаешь подозревать, что не знаешь куда и когда придешь. Незнакомое чувство, верно?
Ты, правда, такой идиот, или тебе все разложить по полочкам? Жизнь это наша — вот, что я имею в виду. И песни у тебя поются только тогда, когда ты знаешь, когда твой конец. Смешно звучит? Да поясню, не ссы. Мы все считаем, что наш конец прячется между цифрами восемьдесят-девяносто. А потом вдруг ты начинаешь понимать, что все может сложиться по-другому. Что ты, вроде, не обязан отбрасывать коньки так поздно, а когда — неизвестно. Во-от. Стоит тебе это понять — и ты попал. Завтра, сейчас, потом — для тебя вполне реальные отрезки пути, а для твоей смерти — пшик, капля на раскаленной крыше.
Ненавижу всю эту философскую хрень. Объяснил как смог, а ты понимай как хочешь. Скажу честно: я не отмерял себе ни восемьдесят, ни девяносто. Но и не думал, что все случится так скоро. И вообще, была мыслишка считать себя бессмертным. Ну, смейся, смейся. Давай, делай вид, что знал, что на уме у того, кто это затеял. Но я ж мог надеяться, да? Когда все вокруг шизанулись, я стал избранным. А что, разве не так? Каждый бы на моем месте подумал бы то же самое. И ты! И ты! А результат?
Кровь, поначалу хлещущая из моей груди, свернулась. Пальцы, которыми я зажимал рану слиплись. Глаза остекленели, сердце не билось. Дверь за человеком, который меня убил, закрылась и мне некого стало ненавидеть. Мимо ходила Машка-Надюха, отмеряя себе шаги обычными чтоб-ты-сдохами. А я молчал. Я умер.
Я сдох.
А еще пять минут назад... Правда, я бы обосрался от смеха: пять минут туда я был жив, а пять минут сюда - меня и хоронить будет некому. Сколько времени я тут проваляюсь один, прежде чем ко мне присоединится Машка? Сплошная романтика, если она окочурится прямо у моих ног. Знакомо чувство, когда не сбываются мечты? Так вот — этого не будет. На пятнадцать часов тридцать с лишним минут две тысячи хрен кому интересного года я мертв.
А Машка жила. Ходила себе такая обычная мимо, не обращая внимания на ту лужу, что из меня натекла. Она даже умудрилась вляпаться в нее и теперь весь пол украшали кровавые следы. Благодарности от Машки не дождешься... Да и поздно мне уже ее получать.
Сказал бы мне кто утром, что умру, хоть поржал бы напоследок. Первый раз за три последние дня, три дня сплошной задницы, которая с каждым часом становилась полной. Нет, я понимал Макса, что ж я, совсем ку-ку? Ему было трудно пережить смерть жены, но тащить сюда орущего младенца — выше моего понимания. Орал он всегда в одно и то же время, как ни старался нас Макс убедить в обратном. Шизик его сынишка. У кого хочешь от этого крыша съедет. Даже у меня подтекать начала от его постоянных «видишь-видишь, он вчера обосрался на полчаса позже». Все понимали правду. Да и он тоже. Только признаться смелости не хватало. Они все прыгали вокруг красной сморщенной личинки. У меня, например, духу не хватило к ней прикоснуться, особенно если б я точно знал, что оно убило мою жену. Выползло наружу, оставив ее истекать кровью.
Макс ходил убитый, но не пил. Ясно ж — боялся, что некому будет памперс поменять, если батя уйдет в отрыв. Всю комнату забил какими-то коробками, пакетами, игрушками. Конечно, мне захотелось свалить из этой дурки. Несмотря на то, что поначалу я решил, что Машка дней пять без меня обойдется.
Ежу понятно, что возврата к прежнему нет. Ухаживать пожизненно за взрослым мужиком, меняя ему подгузники? Зашибись. Кошмар похлеще улицы Вязов. Так что я уехал ни на время. Пора было возвращаться в свое логово, вешать на окна жалюзи, пополнять запасы. И чего-то ждать. А чего?
Когда такие мысли лезли в мою башку я зверел. Потому что вывод у всей этой фигни назревал один — прибиться к стае Султана. Там, по крайней мере, мне светит трахать одну из его нелюбимых жен, хоть эту толстушку Людку. Насколько я знаю, в те края еще киллер не добрался, так что имелась реальная возможность выжить. До самой смерти. Охренительная перспектива.
Снега не было почти неделю. Погода стояла ровная и температура где-то минус пять, семь. Сугробы поджались и обмякли. Я нашел колею, которую оставил еще до Нового года и перся себе по ней на снегоходе, не спеша. По пути заехал в ближайший строительный, захватил там жалюзи. А потом уже пешком до подъезда, благо идти было недалеко.
Машка встретила меня любезно.
- Что б ты сдох, - «вежливо» сказала она.
- Только после тебя, подруга, - как всегда отозвался я.
Пока я доставал стремянку, искал инструменты, вешал жалюзи, Машка трепалась, типа, по телефону, прижимая к уху ладонь. Я не выдержал — на очередном забеге сунул ей в руку свой старый мобильник.
- Добрый я, мля, сегодня, - буркнул я и сам проникся своей добротой.
Я вкалывал до обеда и примострячил-таки жалюзи. Правда, только в гостиной. Пусть получилось кривовато, зато работало. И сразу, без переходов, мне стало лучше.
- Ну что, Машка, пошли праздновать Новый год? - повеселел я.
Машка не ответила, но я знал - она не против. Чуть позже она потянется за бутылкой. Я бросил взгляд на опустевший бар. Черт, винишко кончилось, да и съестным не помешало бы разжиться. В честь праздника. Ничего не попишешь, пришлось выдвигаться.
Я выгрузил половину продуктов и занес в комнату. Я оставил дверь открытой, рассчитывая вернуться за второй порцией. Поставив пакеты на пол, я обернулся и остолбенел: передо мной стоял человек в маске. И так до боли знакомо на меня смотрел ствол. Наверняка, можно было потянуть время, попытаться завалиться за стол, поиграть в прятки! Оружия здесь не было, ножи прятались в необозримом далеке. Я мог бы продлить свою жизнь!...
А я продолжал стоять истуканом, не отрывая глаз от черной точки. Где-то в глубине души я всегда знал, каким будет мой конец пути. Не тогда, давно, а сейчас. Все равно он достал бы меня на каком-нибудь очередном отрезке, а так... пусть мои птички пели до конца.
Короче, я смирился. Как завороженный следил за тем, как сжимается палец на спусковом крючке. И в этот момент возникла Машка. Она вклинилась между убийцей и мной, бормоча свой обычный бред. И я — нет, чтобы подставить ее и откатиться в сторону! Не знаю, что на меня нашло. И объяснить себе так и не смог, и уже не успел. Я бросился к ней, рванул за плечо, сталкивая с линии обстрела. Она упала, налетев спиной на стул.
Грохнул выстрел. Я сначала не понял, что все свершилось — меня словно всего опустили в кипяток. Потом нестерпимо зажгло в груди. Я еще падал, когда мой убийца снял маску.
«Ты?» и «Зачем?» - два вопроса столкнулись в моей голове, взорвались, унося меня в темноту. Даже не пообещав мне, сука, света в конце туннеля.
Весна. Глава единственная. Влада.
Часть третья
Весна
Влада
«Будешь смеяться, делай это громко. Смех у тебя однозначно неприятный. Мне будет не так обидно».
Кому-нибудь. Кто сможет читать.
- И все это ты мне говоришь теперь? Именно теперь?
- Лада...
- Ты не набрался смелости сказать мне все это почти три месяца назад? Когда, по сути, я принимала роды?
- Лада, послушай меня. Только спокойно, пожалуйста...
- Ты молчал, когда кровь лилась по моим рукам, а из Дашки вываливались какие-то внутренности? Когда я одной рукой держала Костика, а другой пыталась запихнуть в нее какую-то кровавую хрень — даже не зная, нужна была она ей? А в это время что делал ты? Репетировал свою речь, когда потерял сознание и грохнулся рядом? Хочешь знать, что в это время делала я? А в это время я как шальная металась по квартире, искала эти проклятые ножницы, потому что иначе они никак не разделялись — умирающая мать и орущий младенец!
- Владислава! Послушай же меня, наконец! - Макс, пытаясь вклиниться в мой монолог, вознамерился схватить меня за руку, но промахнулся. Я сделала очередной виток вокруг кроватки, на которой мирно спал Костик. Его не будили громкие звуки. И не потому, что младенцы мало что воспринимают в свои считанные месяцы - так ему было предписано вести себя в единственный день, отпущенный на всю жизнь.
- Я искала долбаный алкоголь, чтобы обработать всю эту текущую хрень, резала этот сизый кожаный шнур, забитый кровью, перевязывала пупок какой-то подвернувшейся фигней! Я делала то, что слышала мельком — где-то в кино, читала в каких-то забытых книгах!.. А единственный взрослый человек, который мог бы что-то мне подсказать — хотя бы, потому что на подхвате должна была быть я!! - что делал ты?! Валялся на полу!!
- Лада, замолчи!! Я слышал это сотню раз! И сотню раз просил прощения! Я безумно тебе благодарен! Но! Так получилось! - он втянулся в общий ор.
- Почему ты мне не сказал этого сразу? Когда очнулся и увидел меня, залитую кровью — Дашкиной кровью, которая вытекла из нее за пять минут. А я не знала, что делать и попросту заткнула ее подушкой! Что мне оставалось делать? Я не знала, как не дать ей умереть!! И вот ты пришел в себя, увидел меня, блин, такую — кровавую мадонну с младенцем на руках — и ничего мне не сказал!! Я понимаю, трудно собраться с мыслями, когда видишь такое. Ладно, я готова простить и то, что было после — пока я занималась младенцем, мыла его и кутала во что придется, ты страдал над телом Дашки...