Словно в ответ, начинается стрельба вокруг ГОВД. Со стороны центральной улицы и Дома Советов слышен треск автоматных очередей. Затем гулкая, длинная очередь крупнокалиберного пулемета. Похоже, отвечает один из бронетранспортеров, охраняющих резиденцию президента ПМР. И снова близкие автоматные очереди. Затем глуховатый перестук какой-то отдаленной перестрелки, направление на которую не удается на слух определить. Снаружи, во дворе, раздается тонкий свист. Чуть не вздрагиваю от неожиданного, громкого щелчка в окно. Сыплются стеклянные осколки.
— Эй, вы это слышали? — кричат нам через коридор из соседнего кабинета.
— Слышали, хлопцы, слышали! Даже видим! — откликается Тятя.
На нижнем брусе рамы лежит тонкая, длинная пуля от АК-74. Непонятно, как залетела она в закрытый со всех сторон двор и на излете тюкнула мое окно. Его внешнее стекло в этом углу и раньше было треснуто. Теперь кусок стекла вывалился совсем. Приоткрываю раму, и, запустив в дыру руку, достаю теплую еще пулю. За спиной уже топчутся ворвавшиеся в кабинет зеваки.
— Покажи!
— Держите, — говорю, — первый сувенир!
Разглядывают, как дети. Я сам едва удерживаюсь, чтобы еще раз не посмотреть. Пуля как пуля. На западе продолжаются гул и всполохи. В душе неспокойно. Страха нет, но нарастает возбуждение, осознается: скоро может произойти все что угодно. Опять каркает громкоговоритель. Сообщается о провокациях в городе. Дом Советов обстреляли из проезжавших мимо автомашин.
40
Поговорив, коллеги возвращаются в коридор, подальше от окон, курить. Тятя, старый курилка, выходит за ними. А я упорно не отхожу от окна. Присаживаюсь на край стола и смотрю на молчащий телефон. Его серое пятно постепенно расплывается перед глазами. Все больше тревоги и разных мыслей в голове. Такими мелкими и незначительными кажутся теперь первые тревоги и неприятности службы! И, наоборот, счастливым помнится заполненный суетой, но принесший тишину на бендерском и кицканском направлениях май. Люди словно воспрянули от мартовских и апрельских горечи и страхов. Даже к неприятным вестям, продолжающим поступать из-под Дубоссар, перестали относиться серьезно. И я тоже поддался этому бесшабашному настроению. На праздники ко мне приехала с Украины, из далекого Луганска Светлана. Каждый вечер, а выходными днями с утра до ночи напролет мы бродили по городу, гуляли по берегу Днестра, ездили в Бендеры и смотрели кино в кинотеатре «Дружба», будто те же фильмы нельзя было посмотреть в Тирасполе… Это наши молодость и любовь требовали движения, не хотели сидеть на месте…
Светлане нравилась зелень молдавских городов. Больше всего ее удивили свечи цветущих каштанов — крупные, и часто ярко розовые, а не белые, к которым она привыкла. Мы подшучивали друг над другом и целовались везде, где только могли. А вечер, когда ко мне в гости набивалась томящаяся от скуки соседская девчонка, вообще стал вечером смеха. Не зная о присутствии Светланы, она раз за разом, под разными предлогами трезвонила в мою дверь. Я столь же изобретательно отшивал ее, краем глаза наблюдая за бдительно покачивающейся на кухне босой ногой и слушая презрительные, ревнивые фырки. Ну а потом, естественно, мы занялись тем, на что рассчитывала потерпевшая фиаско конкурентка. На сессию мы уехали вместе. Но кончился светлый, напоенный ароматами цветов и любовью май. В июне пришла беда. Сначала к Светлане, а теперь и ко мне, сюда.
Дз-зинь! Подскакиваю, как от новой пули, и поспешно хватаю трубку.
— Дружище, привет! Василий Петрович говорит. Слушай, у нас в Бендерах заваруха, и как назло, мой кум Флоря на Бессарабку поездом едет. Будь другом, передай, чтоб его в Бессарабке встретили. Третий вагон, с четвертого по восьмое купе. Три ящика, шесть коробок и две сумки с удочками. Все понял? Повтори!
— Три ящика, шесть коробок и две сумки с удочками. Бессарабка, третий вагон, четвертое-восьмое купе. Надо помочь. Спросить Флорю.
— Молодец. Передавай.
Так! Вот она, бумажка… Номера, набор… Давай же, отвечай!!! Ах ты ж с… Еще раз. И еще. Еще один набор. Соединение! Называю себя и послушно передаю все услышанное. На другом конце провода благодарят и вешают трубку. Вот это другое дело! Теперь я не просто сижу в горотделе, я кому-то нужен! На окраине Бендер, в трех километрах от мостов остановилась очередная колонна: три МТЛБ, шесть бэтэров, грузовики с боеприпасами и пушками на прицепе. Пока они не натворили бед, их должны встретить наши боевые группы. Минут через двадцать мне кажется, что издалека доносятся особенно сильные взрывы.
В уши вплывает вновь ожившая громкая связь. Наконец получаем приказ: следотделу получить оружие. Собираемся вместе и спускаемся вниз, в дежурную часть, к окошку оружейной комнаты. Каждому выдают автомат, подсумок и по два рожка. Тут же набиваем рожки патронами из вспоротых металлических коробок, поставленных на пол в комнате отдыха дежурных.
Теперь мы вооружены. И у меня есть две гранаты. Вернувшись к себе, перекладываю их в подсумок, слегка дергая за кольца тугие чеки, — набираюсь готовности рвануть, примеряюсь, какая для этого нужна сила. Жаль, на срочной службе этого ни разу делать не пришлось. Дурацкая Советская армия! Ничему полезному не учили. Когда попал в гарнизонный госпиталь, убедился: не одна моя часть была такая. Рядом в палате дурачились дембеля из артполка. Один спрашивает другого: «Ты за службу пушку-то хоть раз видел?» Тот отвечает, что нет. Первый смеется: «Ну ты и лох, а я один раз видел!» А потом довелось увидеть стрельбы гвардейской танковой дивизии. Боже ж ты мой! Гвардейцы не то что стрелять, двигаться на своих танках не умели. Парадно-показательные экипажи путем обмана не слишком бдительных офицеров-наблюдателей отдувались за всю дивизию. Тогда смех, а теперь — слезы! Но у меня есть еще одно оружие — телефон. От него я теперь стараюсь не отходить ни на шаг. Еще бы знать, что переданная мною информация кому-то помогла…
Логично было бы дать нам какую-то вводную об обстановке, указания, куда выступать, где и как занимать оборону. Но ничего не происходит. Продолжаем слоняться по горотделу, слушать грохот боя в Бендерах. Мы — триста вооруженных человек — вроде бы сила. Но этой силой никто не распоряжается. В ожидании проходит час за часом. Один за другим распространяются слухи. О том, что ни президента, ни начальника Управления обороны Кицака в городе нет — укатили куда-то под Кучурган, на рыбалку. Потом говорят, что и Верховный Совет пуст, никто не знает, где его председатель Маракуца. Может, и враки, но никто не опровергает. Лучшим опровержением сейчас был бы толковый приказ, хоть какие-то действия по организации обороны и для помощи Бендерам. А мы ничего не делаем! Как там держатся защитники города? Местные жители и кое-кто из милиционеров забираются на крыши ближайших высотных домов, чтобы оттуда смотреть, что делается в Бендерах. Не видно ничего, кроме всполохов. Разрывы не только у мостов, вспышки веером встают по всему городу. Над Днестром летят косматые кометы «Алазаней». После особенно сильного и долгого отсвета с громовыми раскатами сверху передают, что на транспортном кругу у мостов взорвалась бензозаправка.
Подозрительно спокойно у расположенных неподалеку штаба батальона «Днестр» и Управления МГБ ПМР, будто там тоже не знают, что делать, и выжидают. Похоже, шпынять Бендерский батальон гвардии ПМР и его командира Костенко за дисциплину и возбуждать на гвардейцев уголовные дела нашим вождям оказалось легче, чем быстро и решительно руководить сейчас. Самая подходящая обстановка для начала паники. Ей препятствует только настрой части людей, своим видом и руганью выражающих готовность защищаться. В конце концов приданная ГОВД рота спецназовцев-«афганцев» не выдерживает, и на двух своих бээрдээмках уходит в Парканы. Рота — это громко сказано. По численности взвод их всего! Но они уходят в ночь, навстречу текущему с запада, грозящему смертью невнятному гулу, от которого иногда чуть звякает разбитое стекло в окне. Уход роты успокаивает остальных. У спецназа есть радиосвязь, и в зависимости от того, что они увидят и где встретятся с противником, ситуация должна проясниться.
Минут через пятьдесят разносится весть, что командир спецназа вышел на связь, сказал, что к мосту с той стороны вышла бронетехника Молдовы, рота занимает позиции на восточном берегу. Кто там еще есть в Парканах? Вот бардак! Потихоньку начинаем сатанеть. Но среди оставшихся тех, кто рвется в Бендеры и Парканы, меньшинство. С одними автоматами на бронетранспортеры и танки? Тем более, что что националы могли уже переправиться через Днестр где-то в другой стороне. В горотделе еще можно организовать какое-то сопротивление. На открытой же местности, без знания обстановки мы — ничто. Пушечное мясо. Зайцы в охотничий сезон. Неизвестность и страх быстро превращаются в спасительную, не требующую никаких доказательств и действий мысль, что «мы здесь нужнее». Мыслителей такого рода сразу отыскивается много. И тут приходит новое сообщение о том, что националисты через мосты прорываться пока будто бы не собираются. Облегчение! В результате до самого рассвета в горотделе больше ничего не происходит.
41
Ранним утром двадцатого июня Тирасполь окутан густым туманом, пованивающим какой-то химией. Наверное, в Бендерах повреждены заводы и емкости с химическими реактивами. Или это разбиты склады химического полка? Неужели националисты шарахнули по объектам российской армии? Через поглощающую звуки муть изредка продолжает доноситься глухое буханье. Звонков мне больше не поступало. Знать, плохи дела в Бендерах…
Выйдя из фойе, стою на улице у входа в здание, поеживаясь от прохлады и глядя в белое молоко. Озябнув, поднимаюсь в открытый кабинет начальника отдела, который за бессонную ночь превратился в караульную избу-курильню. Начальника нет, где-то ходит, совещается. Сажусь на стул, сжимаю опущенный на пол приклад автомата ногами и откидываю голову к стене. Пробую дремать, но сон не идет. Все же надо