В холодных ножнах дремлющий клинок.
Пора, несклонные к добру,
Вам у деревьев брать уроки.
Они в полдневную жару
Нам дарят тень на солнцепеке.
Сочны их добрые плоды,
Чьей зрелости известны сроки.
Давно пора, как ни горды,
Вам у деревьев брать уроки.
Садимся к доброму костру,
И вновь тепло нам лижет щеки.
Пора, несклонные к добру,
Вам у деревьев брать уроки.
Куда, мой друг, ни бросишь взгляд,
И в океане и на суше,
У равнодушных, говорят,
Из камня вытесаны души.
Неправда! Я кремень беру,
На свет родиться искра рада.
О вы, несклонные к добру,
Вам у камней учиться надо!
Дороге в грудь спокон веков
Стучали осликов копытца.
Сегодня снег над ней клубится
И слышен грузный шаг быков.
Красна калина на снегу,
И я, в плену былой тревоги,
Забыть след волчий на дороге
И пятна крови не могу.
ПРОДАВЩИЦА МОЛОКА
С утра на улице морозит,
И хоть девчонке нелегко,
Девчонка молоко разносит,
И пахнет лугом молоко.
Ей открываю двери вновь я,
От всей души благодарю.
И слышу: — Пейте на здоровье
И вижу на щеках зарю.
Снежок похрустывает тонко,
Привычно город льнет к горам,
Где трудится с утра девчонка
И учится по вечерам.
В житейской радости и грусти
Она чиста, как мало кто,
И уж такая не допустит,
Чтоб лили воду в молоко.
Я перед ней бываю грешен,
Журчит в стихах моих когда
Для яблонь больше и черешен
Необходимая вода.
Нет меж напитков равноправья,
Но, поднимая высоко
Стакан граненый, я во здравье
Пью вспененное молоко.
Я МОГ БЫ СРАЖАТЬСЯ В МАДРИДЕ
Я мог бы сражаться в Мадриде
И пасть за Гренаду в бою.
И солнце, пылая в зените,
Смотрело б на рану мою.
Я мог бы сражаться в Мадриде
И грудью на камни упасть,
Чтоб только над Кордовой видеть
Свободного знамени власть.
Я мог бы сражаться, я б встретил
В Мадриде последний рассвет:
Лик мужества ясен и светел.
Чужбины для подвига нет.
Я отдал бы все без отказа,
Там жизнь бы свою завершил —
И благословенье Кавказа
Дошло б ко мне с древних вершин.
Я мог бы в Мадриде сражаться:
Везде, негасимый, горит
Свет мужества, волн и братства.
Я мог бы стоять за Мадрид.
Кто может выгоде в угоду
Кричать о том, что ворон — бел,
Тот не поэт и не был сроду
Поэтом, как бы он ни пел.
И тот, кто говорит без риска,
Что плох хороший человек.
Пусть даже не подходит близко
К святой поэзии вовек.
За правду голову сложить
Дано не каждому, но все же
Героем может он не быть,
Но быть лжецом поэт не может.
Ремесло особой метою
Метит мастеров своих.
Вы не смейтесь над поэтами,
Над отчаянностью их.
Тропы тонкие, как лезвия,
Нелегко идти скользя,
Глубока река Поэзия,
Брода в ней найти нельзя.
Горный тур, не зная робости,
Через камни и снега
Не боится прыгать в пропасти,
Выставив вперед рога.
И с поэтами случается,
Что — не ради громких слов —
В пропасти они бросаются,
Не щадя своих голов.
БОЛЬ АШУГА
В день былой своей печали внемля,
Горец в песне горе изливал,
Воспевал свою родную землю,
Где травинок менее, чем скал.
Все смело потоком лет обильным,
Но слова, что жгли певца огнем,
Пережили памятник могильный,
Что разрушен ветром и дождем.
Эта песня и теперь близка мне.
Боль ашуга на родной земле
Вижу в раненном снарядом камне,
В расщепленном молнией стволе.
В стоне тех, кого утешить нечем,
В смерти трав, когда их лед скует,
В безысходном крике человечьем
Птицы, что от стаи отстает.
Боль певца едва ль не с прежней силой
До сих пор в горах вершит свои путь,
Реет над забытою могилой
И мою переполняет грудь.
Кто б ты ни был, будь готов в дорогу,
Мысли о бессмертье — это блажь.
Я не о бессмертии, ей-богу,
Думаю, берясь за карандаш.
Как умение строгать тесину,
Мысль стара, и даже дураку
Ясно: все мы превратимся в глину,
Что б ни написали на веку.
Я работал не бессмертья ради,
Я писал, бывало, день-деньской,
На траву лугов, на небо глядя,
Удивляясь доброте людской.
Все, что пел я, пел я поневоле,
Погибал я у земли в плену,
Видя золото пшеницы в поле
И подсолнечную желтизну.
Пел я, видя море в отдаленье
И скалу, подернутую мглой,
Потому что сам я на мгновенье
Становился морем и скалой.
ПОЭЗИИ
Поэзия — земля моя, бывало,
Я ливнем был, поил твои луга,
Порою надвигался я обвалом
И с грохотом катил к тебе снега.
Под знаменем священным и высоким
Я был солдатом твоего полка,
Твоим притоком был, твоим потоком,
Когда казалось мне, что ты река.
Не богом, не пророком, богом данным,
Когда с туманом смешивался дым.
Наградой обойденным, безымянным
Твоим посыльным был и часовым.
Мне в жизни никогда не станет горько.
Казаться будет мне, что мир хорош,
Покуда я могу вставать на зорьке
И понимать, что ты еще живешь.
А ты меня за службу и за дружбу
Оберегай не от беды и гроз —
От легкой славы и от равнодушья,
Чтоб я тебе позора не принес.
Все дороги, все тропы земли,
Что протоптаны кем-то и где-то,
Где б ни начались, где б ни легли,
Все прошли через сердце поэта.
Тьма ночная, покрывшая даль,
Пусть кого-то пугает могилой,
Для поэта она — словно шаль
На плечах его матери милой.
Пусть наш мир непригляден на вид,
Пусть его проклинают иные,
Но поэт на просторы глядит.
Как любимой в глаза дорогие.
Боль и радость ста тысяч судеб
Поднимая как ношу на плечи,
В час, когда пропекается хлеб.
Вместе с вами стоит он у печи.
И горячие сгустки свинца,
Непреклонно летящие к цели.
Рикошетом и в сердце певца
Попадают, куда б ни летели.
По-разному идут круги в воде,
Ущелья вторят слову разным гулом,
Огонь в печах, хоть он огонь везде,
По-своему горит во всех аулах.
Напев мой, стих мой, плох ты иль хорош,
По-своему будь смелым или робким,
А хочешь быть похожим — будь похож
На эти скалы и на эти тропки.
Тебя забвенье ждет иль ждет успех —
Будь схож не с чьим-то изреченным словом,
А с деревом, что выросло для всех,
Не потеряв себя в краю суровом.
Чужой бешмет не примеряй, мой стих,
Гордись пусть скромным, но своим убором,
И ждать объедки со столов чужих
У нас в горах считается позором.
У чьих-то стойл не должен конь гнедой
От вязок сена подъедать ошметки,
Шагай, о стих мой, будь самим собой
И не перенимай чужой походки.
БЕТХОВЕН
Он так писал, как будто возводил
Руками горы на земле высокой,
Он друг на друга скалы громоздил
И сам бродил меж ними, одинокий.
Как будто на заре бросаясь вплавь,
Переплывал он море ежедневно
И пропасть перепрыгивал стремглав,
Скал не страшась, уверенный и гневный.
Он так писал, как будто по ночам