– Да что вы! У вас такой чудный румянец!
Но она не сдавалась:
– Оставьте, какой же это румянец? Это чудеса науки и техники – румянец из Парижа.
Иду по Одессе. И вдруг огромная витрина с гигантской фотографией. «Боже, что за сюжет?!» – поражаюсь я. На снимке – кровать. Пышногрудая блондинка с короткой стрижкой, лежащая на спине, протягивает полные оголенные руки к жгучей брюнетке, хищно склонившейся над ней. В ужасе читаю надпись: «Свидание Анны с сыном. Сцена из спектакля „Анна Каренина“».
Обо мне – своим знакомым:
– Я его усыновила, а он меня уматерил.
Когда моя сестра решила переехать из Парижа в Москву – это было в пятидесятых годах, – я прислала ей письмо. Работник посольства, выдававший ей визу, рассказывал, что накануне отъезда сестра пришла к нему и отказалась от поездки.
– Почему? – спросили ее.
– Я не могу ехать, – ответила она. – Моя сестра в Москве сошла с ума. Смотрите, что она пишет: «Ни о чем не волнуйся, приезжай, площадь для тебя есть». Зачем мне площадь? Что я, памятник? Нет, она явно не в себе.
На улице, у театрального подъезда, после окончания спектакля. Муж, оборачиваясь к уныло плетущейся сзади жене:
– А все ты, блядь: «Пойдем в театр, пойдем в театр!»
– Вот лучшая рецензия! – добавляет Ф. Г.
Говорили о современных писателях.
– Они мне напоминают торговку «счастьем», которую я видела в Петербурге, – сказала Ф. Г. – Толстая баба стояла с попугаем, восседающим на жердочке над квадратиками бумажного счастья. Баба кричала: «На любой интересующий вопрос моя попка вам быстро дает желаемый ответ».
В цирке на Цветном
– Кстати, вы любите цирк? – спросила Ф. Г. неожиданно.
– Люблю, – ответил я. – Но почему «кстати»?
– Я вспомнила, мы говорили с вами о «Девушке с гитарой» и я не сказала о единственном человеке, который оказался там на месте – Юрии Никулине. Его пиротехника запомнили все, а ведь это был дебют!
Он большой артист и вот о чем заставил меня думать. Фраза «каждый комик мечтает о Гамлете» давно стала общим местом, но смысла не утратила. Настоящие клоуны всегда со вторым планом, не обязательно смешным. Иногда он скрыт, иногда виден всем.
Я никогда не забуду Чаплина в финале «Огней большого города». Помните, он выходит из тюрьмы, оборванный, в кургузом пиджачке, и вдруг застывает: в витрине цветочного магазина – его любимая. Он помог ей вернуть зрение, но она его никогда не видела, и только протянув ему цветок, на ощупь, по руке, понимает, кто перед ней.
– Теперь вы видите? – спрашивает Чаплин.
В его глазах тысяча чувств: смущение – жизнь не сложилась, стеснение – он не такой, каким его представляла любимая, опасение прочесть разочарование на ее лице, страх потерять любовь и желание любить. И еще, и еще – вон сколько слов я уже наговорила, а у Чаплина все это вместилось в мгновение. И так он понятен, так его жаль и хочется обнять его и согреть, бесприютного, что сколько бы я ни смотрела эту сцену, слезы текут непрерывно.
Чаплин ставил комедии в высоком смысле. Как у Чехова. Пьесы, в которых один шаг до Гамлета. И Никулин в роли отца-самозванца – помните его глаза? – точно в чаплинской традиции.
Мы с Юрием Владимировичем говорили однажды о клоунах, и он вдруг признался, что его идеал – Чаплин и что в финале «Огней» он всегда плакал.
– Мы с вами одной группы крови, – не удержалась я.
И наше отношение к цирку тоже совпало. Вот только теперь я цирк люблю все больше на расстоянии. Поэтому и предлагаю сегодня же сходить к Саламонскому на Цветной бульвар[41]. Вы давно там были?
– Последний раз года три назад, – сказал я, – но попасть туда не просто: ежедневные аншлаги, теперь там и Кио. Билетов не достать.
–Это не ваша забота!– Ф. Г. решительно поднялась из кресла.– Я не была в цирке лет десять, но в конце концов, Никулин меня приглашал, Марк Соломонович Местечкин мне знаком, а он директор. Прорвемся как-нибудь!– Ф. Г. уже надевала шляпу и попросила: – Подайте даме труакар[42].
Меня рассмешило таинственное превращение обычного «демисезона», но Ф. Г. ничуть не смутилась:
– Вчера пальто, сегодня труакар, завтра манто. Обожаю разнообразие!
В цирке нас усадили в первый ряд.
– Могу предложить ложу дирекции, – сказал Местечкин, – но она высоковато. Туда мы друзей не сажаем – только официальных лиц.
Программа оказалась великолепной. Особенно блестяще работали четверо воздушных гимнасток. Я ничего подобного не видел: на сложной конструкции они выделывали такое, отчего замирало сердце. Никулин с Шуйдиным заставляли грохотать весь цирк. Над их антре с бревном мы смеялись до слез – Ф. Г. даже достала платочек.
Юрий Владимирович будто и не заметил ее, скользнул только взглядом, и все. Мне показалось, он специально отвлек внимание зрителей от Ф. Г. Выбрал на противоположной от нас стороне симпатичную девушку и застыл в изумлении. И потом при любом удобном случае расточал ей влюбленные взгляды, вздыхал, посылал воздушные поцелуи. Девушка смущенно улыбалась, а зал хохотал. Только однажды, уходя с арены, он подмигнул Ф. Г.
– Вот видите, – сказала она в антракте, – я буду тысячу раз повторять: искусство артиста цирка штучное. Мы волновались, глядя на этих чудесных девушек, работавших под самым куполом, а представьте, что их было бы не четверо, а два десятка. Исчезла бы магия неповторимости.
В детстве я видела жонглера, поразившего меня. В конце его выступления шпрехшталмейстер объявлял:
– Смертельный трюк – жонгляж с огнем. Одна ошибка, и ожог рук неминуем!
Гас свет, и под барабанную дробь жонглер подбрасывал в воздух три горящих булавы. Они летали и будто сами описывали огненные дуги и круги. Артист срывал бешеные аплодисменты! Гришка Александров в своем «Цирке» заставил жонглировать с факелами сто девушек – у нас, мол, это массовое явление. Спалил декорацию, но никто не аплодировал. А цирк должен восхищать и удивлять, и заставлять замирать от счастья. Ведь счастье – это когда твои желания совпадают с возможностями других. И очень грустно, если люди перестают удивляться…
Программа завершилась выступлением Игоря Кио. Никулин и Шуйдин ассистировали ему: исчезали в чудо-домике с пятью дверями, валяли дурака, не веря, что фокус удастся. Никулина прятали в сундук, поднимали в нем почти под купол, сундук под общее «Ах!» разламывался на куски, но оказывался пуст, а Кио обнаруживал Юрия Владимировича, жующего длиннющий бутерброд среди зрителей с бутылкой «Буратино».
Кио превращал клоунов в карликов, проделывал с ними еще разные штуки. Все весело, в темпе, без налета загадочности или непостижимости. Трюки от этого не становились менее удивительными, а восхищение росло.
Мы зашли в директорский кабинет – Ф. Г. там оставила для Никулина три розы. Цветы извлекли из вазы, и Местечкин попросил нас следовать за ним.
Я думал, мы пойдем за кулисы через форганг[43], из которого выходили все артисты на арену, но, видно, в цирке свои негласные законы, и Марк Соломонович повел нас через фойе куда-то вглубь, за красный бархатный занавес.
Мы шли мимо клеток с собаками, поблекших аппаратов, что час назад сияли над манежем, разобранных турников и цветных кубов. И тут раздались аплодисменты. Артисты, уже разгримированные, и те, кто только что работал у Кио, аплодировали Ф. Г. А воздушная гимнастка вручила ей букет.
– Ну что вы, что вы! – застеснялась Ф. Г. – Это я должна благодарить вас!
И тут же вручила гимнастке никулинские розы. Все улыбались, а Местечкин сказал гимнастке строго:
– Антонина, давай цветы обратно: они Юрию Владимировичу предназначены.
Откуда-то сбоку вышли Никулин, Шуйдин, Кио, другие артисты. Вынесли шампанское и тут же провозгласили тост за Раневскую. Опешившая Ф. Г. твердила:
– Я не понимаю, за что? За что, скажите!
– За ваш талант, за вашу любовь к цирку, за ваш юбилей! – провозгласил Никулин.
– Спасибо, спасибо! – благодарила Ф. Г. – Но юбилей был в августе. И если совсем немолодой даме прибавился год, разве тут есть чем гордиться!
Обратно мы ехали не на такси, а на директорской машине.
– Все хорошо, – сказала Ф. Г., – но когда я все же перестану кокетничать возрастом!..
Чуть не забыл: Никулин рассказал два анекдота.
– Один для вас, театральный, другой – наш, цирковой, – сказал он.
Записал их как запомнил.
«Разгневанный отец отчитывает дочку:
– Замуж за артиста?! И думать не позволю!
И все же пошел с ней в театр – посмотреть, кого она выбрала.
– Можешь выходить за него. Он вовсе не артист!»
«Подготовлен уникальный аттракцион – „Дрессированные черепахи“. Черепах за валюту привезли с острова Гаити. Под звуки марша они делают два круга по арене, а потом становятся на задние лапы и в такт музыке кивают головами.
Выпустить этот аттракцион никак не могут: не выдерживает оркестр – номер с черепахами идет пять часов».
День рождения в «Кемери»
Перед самым отъездом в Ригу на гастроли Ф. Г. мне сказала:
– Ну, дело сделано. Нина втянула меня в гигантскую авантюру – получу тысячу семьсот рублей! Хватит рассчитаться со всеми долгами и еще останется.
– Но что случилось?
– Не спрашивайте. Позор! Я ощущаю себя, ну, знаете, ну, как начинающая кокотка, от которой ждут блестящей карьеры.
– ?
– Я продалась ВТО – подписала договор на книгу.
– Вы решились?! Поздравляю!
– Не смейте этого делать! С чем поздравлять? Боже, как стыдно! Разве я когда-нибудь напишу двадцать листов!! Это сколько страниц?