Nostalgie[52].
Йорцайт[53] отца. Зажигали свечу, сидели, плакали, почти не разговаривали. Бывают моменты, когда слова не нужны. Так жаль, что нельзя в этот день посетить могилу отца. Судьба раскидала нас по свету, оторвала от дома, от родных могил. Разве не прекрасно, что мы с сестрой снова вместе? Я почему-то была уверена, что отец навестит меня во сне, но этого не случилось. Спрашивать, приходил ли он к сестре, я не стала. Она ничего не сказала, значит или не приходил, или не стоит говорить об этом. Кто проклял наш род? За что? Почему все мы такие несчастные? Мы живем вдали от дома, вдали от родных, вдали от могилы отца, живем там, где даже нельзя найти свечу, которая бы горела сутки. Если говорить начистоту, то дело не в расстояниях, не в доме и, конечно же, не в свече. Дело в том, что от нашей семьи почти ничего не осталось. Дерево с засохшими ветвями, иначе и не скажешь. Такое впечатление, будто все наше счастье досталось отцу и выпало на первую половину его жизни. На вторую и детям ничего не осталось. Отец был необыкновенно удачлив в делах. Да, он и умен был необыкновенно, но для того, чтобы шли дела, одного ума мало, нужно и мазал[54] иметь. У отца все спорилось, он наклонялся для того, чтобы поднять рубль, а поднимал червонец, вот как ему везло. Другим везло не во всем, например, торговля одним товаром приносила прибыль, а другим – убытки. У отца прибыль приносили все дела. Если бы не революция, то он бы стал magnat du pétrole[55]. Если бы… В молодости это «если бы» смешит, а в старости больно ранит. А что не ранит?
Друг за другом скончались знаменитая певица Обухова и театральный режиссер Алексей Дмитриевич. Обоих сестра знала, но Алексея Дмитриевича гораздо ближе. Они когда-то работали вместе и были в хороших отношениях, несмотря на то что Алексей Дмитриевич поставил сестре «диагноз» – ненависть к режиссерам. «Уходят лучшие, – вздыхает сестра. – Исполины уходят. А кто остается? Лилипуты! Пигмеи!»
Сестра не хочет шумного многолюдного праздника. Несмотря на то что она оправилась от утраты, душевная боль еще не покинула ее. Знаю по себе, что боль долго не уходит. Она то утихает, то усиливается, но нужно много времени на то, чтобы боль сменилась печалью. Печаль – это уже не больно, а просто грустно. Сестра хочет ограничиться приглашением самых близких ей людей, но в то же время опасается, что многие нагрянут без приглашения и тихое празднество превратится в шумное. Такая опасность действительно есть, но я склонна подозревать, что если день рождения и впрямь получится тихим, то будет хуже. Сестра решит, что все о ней забыли и впадет в хандру. И так нехорошо, и так плохо. Сцилла и Харибда. От меня ничего не зависит, но все шишки достанутся мне.
Можно сказать, что день рождения прошел хорошо. Т. и Л.О. в своих поздравлениях слишком часто произнесли слово «возраст» и были немедленно наказаны. Сестра с неподражаемым ехидством (отцовская черта) поинтересовалась у каждой, не забыла ли она, что они на самом деле ровесницы. И Т. и Л.О. «скинули» себе лет по 10 или даже 12, когда в тридцатые годы получали паспорта. Оказывается, долгое время здесь обходились без паспортов, которые тоже считались пережитком прошлого. Должна отметить, что большинство этих «пережитков» постепенно возвращается, вот даже погоны и звания в армии ввели. Отец, когда узнал, что Борух Каплун стал «комбригом», просил объяснить ему, чему соответствует это звание, а мать ответила, что все «их» звания соответствуют одному и тому же апикойрес[56]. Я подарила сестре бусы из жемчуга, которые она несколько раз просила у меня напрокат, и шерстяную кофточку, которую мне помогла купить Ниночка. Кажется, угодила.
– Как же я мечтала сыграть Аврору! – сказала сестра.
– Аврору? – удивилась я. – Какую?
– Ну не крейсер же! – ответила сестра. – Аврору Дюдеван, которая Жорж Санд! Почему никто не написал о ней пьесы? Пишут о ком попало, выдумывают истории, а такую трагедию обходят стороной! Во Франции все еще читают ее?
– Мало, – честно ответила я. – Французы предпочитают современную литературу классической.
– Рассказывала ты мне про эту современную литературу! – хмыкнула сестра. – Жорж Санд! Какие мужчины были в ее жизни! Альфред де Мюссе! Ференц Лист! Фредерик Шопен!
– Что, и Лист тоже? – Про этот роман мне ничего не было известно.
– Совсем недолго, – сестра махнула рукой, давая понять, что роман был мимолетным. – Почему никто не переложит в пьесу «Лукрецию Флориани»? Все ищут тему, драму, сюжет, а тут такой сюжет пропадает! Несправедливо! Такая женщина! Такие мужчины! Такая судьба! А наш Годунов собирается заказать Гренадеру перелицовку какой-то итальянской тягомотины!
Годунов, Гренадер, итальянская тягомотина… очередная интрига. Не хочу подробностей, поэтому пропускаю мимо ушей и перевожу разговор на Les beaux messieurs de Bois-Doré[57].
Сегодня было очень приятно гулять по Москве. Нарядные школьники создают атмосфэру. Город помолодел, и я тоже чувствовала себя молодой. Увы, le temps perdu ne se rattrape jamais[58].
В газете «Труд» прочла интересную статью про ленинградского артиста Кадочникова (красавец!). Его чуть было не посадили на скамью подсудимых за незаконные концертные программы, доход от которых шел в карман артисту и администратору, который эти программы организовывал. Государство не получало ни копейки, здесь это большое преступление, больше, чем неуплата налогов во Франции. Называется смешно – частнопредпринимательская деятельность с целью личной наживы. А что, разве бывает деятельность без наживы? Тогда это называется «благотворительность». Администратору дали три года условно (сестра объяснила, что «условно» означает отсрочку приговора), а артиста простили за былые заслуги. «Откупился, не иначе», – сказала сестра. Я просила ее не заниматься такими делами, чтобы ее не посадили в тюрьму. Сестра заверила меня, что она «налево мордой не торгует», то есть не занимается подобными делами.
À propos[59] – Кадочников не только артист, но и режиссер! Узнав, что про него собираются напечатать фельетон, он привел в редакцию своего приятеля, представив его директором киностудии. Лжедиректор просил газетчиков не печатать фельетон, но они разоблачили обман (эти газетчики такие finaude[60], их невозможно обмануть), и фельетон напечатали. Но какова задумка! Я восхищена.
Вчера вечером сестра рассказала, что было покушение на Ленина, якобы в него бросили гранату. Я удивилась, кому надо покушаться на мертвеца? Но сегодня Ниночка и Светлана подтвердили, что покушение действительно имело место. Какая-то женщина!!! бросила в саркофаг камень, а не гранату и вдобавок плюнула. Разбилось стекло, женщину арестовали. Что это – ненависть или же нарушения психики? Nicolas сказал, что стекло у саркофага было очень прочным, и для того, чтобы разбить его, камень надо было бросить с большой силой. Выходит, что она тренировалась заранее? Думаю, что правильнее всего было бы похоронить Ленина и Сталина. Мавзолей с empaillé[61] – это дикость. Nicolas утверждает, что настоящий Ленин давно похоронен, как и Сталин, а в саркофагах лежат манекены. Предлагал мне пойти и убедиться в этом самой, но я не разбираюсь в манекенах и не намерена посещать столь страшные, зловещие места.
Вечером начинается празник Рош Ашана[62]. Кажется, его никто здесь не празднует. Стерлась грань между праздниками, все они, личные, еврейские, христианские, советские, празднуются одинаково – устраивается застолье, на котором первый тост провозглашается за повод к празднику, а дальше все идет своим чередом. Ничего, хлеб, мед и яблоки у нас есть, когда вернется сестра, мы встретим праздник как положено. Традиции сплачивают людей, семьи, народы. Недаром же, отринув все старые традиции, коммунисты начали активно насаждать новые. Без традиций жить нельзя.
– Какие роли тебе никогда не хотелось играть? – спросила я сестру.
Спросила без всякой задней мысли, просто захотелось спросить.
– Лизу в «Дворянском гнезде», Нину в «Чайке», Софью в «Горе от ума»… – начала перечислять сестра.
Я не успела удивиться такому подбору, как сестра разрыдалась. Оказывается, она считает себя не вправе играть те роли, в которых когда-то блистала П.Л. Для нее это равносильно святотатству.
– Такой актрисе пожалели дать «народную»! – сетовала между всхлипами сестра. – Всем бл. ям дают, а настоящую актрису обошли!
Сестра получила странное письмо из Свердловска от какого-то Клима Евсикова. «Фаина, помнишь наши дни золотые и прогулки по набережной Невы», – пишет он. «Дни золотые» – явно из репертуара Петра Лещенко. Все письмо (четыре листа, исписанных с обеих сторон мелким почерком!) изобилует похожими паточно-приторными выражениями. Заканчивается оно словами «Жду ответа, как благодатного дождя в жаркий день». Кто такой Клим Евсиков, сестра не знает. Весь вечер перебирала в памяти знакомых, но такого среди них не нашла. Говорит, что по набережной Невы гуляла только с Анной Андреевной. Наверное, это какой-то розыгрыш или автор письма не в себе.