183]. Странно, что теософы не замечают, что этот тезис работает против них самих. Ведь если духовенство III века преследовало проповедника реинкарнации — значит, задолго до Пятого Собора идея переселения душ отвергалась христианами. Так что умозаключать от приверженности Оригена идее метемпсихоза к утверждению о том, что именно эта идея и составляла суть древнехристианского мировоззрения, весьма нелогично.
Но предположим, что у Оригена действительно была идея реинкарнации. Но откуда он ее взял и зачем? Можно ли считать, что именно апостольское предание, несущее через века учение Христа, сказалось в этой гипотезе Оригена? Теософы полагают, что дело обстоит именно так. Однако, эта позиция теософов лишь в одном случае была бы хоть сколь-нибудь сильной: если бы они, исходя из текстов Оригена, могли бы показать, что а) у Оригена была идея метемпсихоза; б) эту идею Ориген высказывал не однажды, но сохранил ей верность в течение всей своей творческой жизни; в) он ее высказывал как исконное церковно-христианское убеждение; г) христианские источники до-оригенова времени (то есть II века) содержат идею метемпсихоза.
В таком случае можно было бы сказать, что Ориген к третьему веку оказался единственным носителем той древнехристианской традиции, которая была характерна для Церкви I-II веков, но к III веку стала уже непонятна для тех христиан, которые были менее духовны и образованны, чем Ориген и его церковные учителя.
Пункт б) уже не подлежит защите. Если в книге «О началах» еще можно вычитать реинкарнационные фрагменты, то в последующих своих произведениях Ориген резко выступает против допущения реинкарнации. К цитатам, приведенным в предыдущей главе, добавим еще одну: «Мы ни в коем случае не допускаем идею метемпсихозы, ни падения человека чрез прехождение в тело некоего бессловесного животного, и если иногда мы остерегаемся вкушать мясо, конечно мы это делаем не по тому мотиву, по которому это делал Пифагор» (Против Цельса VIII, 30) [184].
По пункту г) также теософам не удастся найти никакой поддержки своим построениям в реальной истории. В предыдущей главе мы видели отрицательные суждения о реинкарнации у христианских писателей II века: Иустина Философа, Татиана, Иринея Лионского, Климента Александрийского.
Пункт в) теософам также ни в малейшей степени защитить не удастся — ибо для этого придется вступить в полемику с самим Оригеном и со всеми свидетельствами о нем, что дошли до нас из III века. Но прежде, чем приступить к обсуждению этого вопроса, надо осознать — о ком же мы ведем речь. По верному суждению известнейшего патролога арх. Филарета (Гумилевского), «чтобы судить об Оригене, надобно видеть и рассмотреть самого Оригена».
а) Кем был Ориген?
На долю Оригена выпало одно из самых страшных душевных страданий, которые может пережить человек. Он был вынужден учить людей тому, что, как он знал, сам он не сможет исполнить. Он звал людей к той труднейшей вершине, на которую ему самому никогда не суждено было взобраться. Проповедника, чья жизнь расходится с его призывами, обычно обвиняют в лицемерии и фарисействе. Это обычно: человек часто учит тому, чего сам не исполняет. Это настолько обычно, что уже в Евангелии есть совет о том, как относиться к таким пастырям: «все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят и не делают» (Мф. 23, 3). И для такого учителя это совсем не больно. Но Ориген — не фарисей и не лицемер. Он действительно всеми силами своей души хотел бы принять на себя высший подвиг, доступный для христианина его времени — но не мог. Он звал к этому подвигу других. Видел, как его ученики проходили этим, горним путем. А сам оставался рядом, в стороне.
Мы говорим о пути мученичества. В 202 г. римский император Септимий Север издает закон, которым христианство объявляется по сути разрешенной религией — но лишь для тех, кто родился в христианских семьях. Переход же из более традиционных религий в христианство карается смертью [185]. Смысл закона в том, что к качестве традиции (пусть маленькой, локальной, чисто семейной традиции) христианство терпимо. В качестве новизны — нет. Это голос «последнего византийца» Константина Леонтьева, прозвучавший еще до наступления византийской эпохи: то что есть, пусть и будет, пусть сохранится, но не надо ничего нового…
Ориген же родился в египетской семье [186], уже принявшей христианство. Его отец — Леонид — принял мученическую смерть. 16-летний Ориген хотел бежать к месту казни отца, чтобы умереть вместе с ним, но мать спрятала всю одежду, которая была в доме, стыдливость взяла верх, и Ориген остался жив (Евсевий. Церковная история. VI, 2, 5). Несмотря на то, что весьма скоро всему городу стало известно, что Ориген — христианин, причем христианин ревностный и проповедующий свою веру, он остался жив. Рожденный в семье христианина не подлежал казни…
Но Ориген проповедует свою веру людям из языческих семей. И для них согласие с Евангелием, которое им возвестил Ориген, означает смерть. Проповедущий Евангелие рассылает приглашения на казнь. Это время, когда более всего мучеников было не среди духовенства и опытных христиан, а среди новокрещеных или оглашаемых. В Карфагене в это же время пострадали мученицы Перпетуя и Фелицитата, принявшие крещение всего за несколько дней до ареста. В Александрии же не менее семи учеников Оригена приняли казнь за исповедание Евангелия (Евсевий. Церковная история. VI, 5, 1). Ориген знает, что грозит его слушателям. И знает, что сам он находится в безопасности. Как, не будучи подлецом, вынести такую муку?
Ориген убежден, что нельзя кланяться идолам. Он убежден, что обилие имен божеств в языческих культах — это отнюдь не «маски божества». «Многоимянность» Бога им не приемлется: «Многие держатся еще того мнения, что имена предметам усвоены произвольно и не имеют с существом их внутренней связи. Оттого многие полагают, что безразлично так ли говорить: «Я почитаю высшего Бога» или же «Юпитера» или «Зевса», или же так: «Почитаю и прославляю солнце или Аполлона, луну или Артемиду, жизненную силу земли или Деметру, или другое что-либо, о чем говорят греческие мудрецы». Против таких возражаем… Нечего тому удивляться, что демоны свои имена переносят на высшего Бога; это они делают для того, чтобы воздавали им почитание как бы высшему Богу. Такое употребление имен языческих идолов для поименования истинного Бога у нашего «служителя» (Моисея), и у пророков, и у Христа и у апостолов не обычно» (Увещание к мученичеству, 46). «Лучше муки претерпеть и умереть, чем дозволить себе это» (Против Цельса, IV, 48; I, 25).
Это теософам все равно — впадать в экстаз перед изображением Будды или Христа, в созерцании демонической Богини Кали или теософской Матери Мира [187]. Но христианин предпочтет мученичество такой «широте». Ориген объяснял необходимость мученичества, сам готов был его принять, но он был лишен возможности пойти этим путем из-за закона Септимия Севера.
Лишь в конце жизни он был арестован. Это была уже иная эпоха. Начались тотальные гонения на Церковь императора Декия [188]. И на долю Оригена пришлись «оковы, телесные муки, истязания железом, тюремное подземелье, многодневное сидение с растянутыми до четвертой дыры ногами, угроза сожжения» (Евсевий. Церковная история. VI, 39, 5). Но мученический путь Оригену все же не пришлось пройти до конца: «Судья всей своей властью воспротивился его казни» (там же). Ориген был выпущен на свободу и скончался вне тюрьмы.
Итак, для Оригена тема противостояния христианства и язычества — не просто тема для философских размышлений. Это тема его жизни и смерти. Это внутренний крест, пронесенный им через всю жизнь.
Кроме того, не только обычное язычество вызвало отторжение у Оригена, но и то язычество, что притворялось христианством. Ориген с детства гнушался гностическим оккультистом. После гибели отца «он нашел приют у очень богатой женщины, опекавшей одного прославленного еретика. Она приняла его к себе как приемного сына и всячески его опекала. Оригену поневоле пришлось жить вместе, и тут впервые со всей ясностью обнаружилось его правоверие; хотя Павел (так звался этот человек) собирал вокруг себя многое множество людей, не только еретиков, но и наших, однако Оригена нельзя было уговорить стать вместе на молитву; с детства хранил он церковное правило, и по его собственным словам, его тошнило от еретических учений» (Евсевий. Церковная история. VI, 2) [189].
И в зрелом возрасте Ориген сторонится гностиков и их литературной продукции. Да, Ориген использует те апокрифы, которые весьма близки к церковной традиции (например, «Деяния Павла» — см. На Иоанн. 20, 12 и О началах. I, 2, 3). Но у Оригена нет цитат из апокрифов гностического производства. Специфически гностические апокрифы, то есть тот круг текстов, который милее всего сердцу современных оккультистов, он ясно отвергает. О так называемом «Евангелии Петра», составленном гностиками-маркионитами, он, например, писал: «Мы, братья, принимаем Петра и других апостолов, как Христа, но, люди опытные, мы отвергаем книги, которые ходят под их именем, зная, что учили нас всех не так» (Евсевий. Церковная история. VI, 12). По его убеждению, те книги, которые Церковь включила в свой круг чтения, не стоит «дополнять» подделками [190]. И именно при обсуждении вопроса о том, каким свидетельствам надо доверять, а каким «евангелиям» верить не стоит, Ориген вспоминает библейское изречение: «Не передвигай межи давней, которую провели отцы твои» (Притч. 22, 28; у Оригена — Послание Африкану, 4).