оментах в отношениях империи с вторгавшимися в ее пределы «варварами».
Прежде всего примечательно, что византийская политическая и военная мысль в эту эпоху в отношении «варваров» характеризовалась двумя особенностями: с одной стороны, предписывалось вести против немирных «варваров» войну беспощадно, при нападении убивая за Дунаем всех захваченных, а при внезапной атаке, чтобы не связывать себе рук, уничтожать поголовно всех захваченных в разгромленных славянских селах (Мавр., с. 288, 289); с другой стороны, выражалось сожаление, что много «варваров» гибнет «бесполезно» в войнах с империей и в боях друг с другом, спровоцированных империей (Прок., с. 129, 151). По недостатку сил Юстиниан I в конце правления сделал ставку на дипломатию в борьбе с «варварами», натравливая их друг на друга. Боясь раздражать их, он запрещал даже отнимать у них добычу после набегов на империю; когда отчаявшиеся поселяне, объединясь, отбирали у «варваров» своих жен и детей, а также коней и добычу, следовал приказ из Константинополя вернуть «варварам» коней (Прок., с. 152, 157). Особая снисходительность проявлялась к федератам, которые, несмотря на обязанность защищать империю, на право получать от нее деньги и дары, при каждом удобном случае грабили византийские поселения (Прок., с. 139, 140). Не веря в решимость властей наладить эффективную оборону, многие города сами создавали свои отряды, оберегая сограждан от зачисления в регулярное войско империи (ФС, с. 333, 334). Города, подвергавшиеся осаде, предпочитали откупаться от врагов (ФС, с. 309). Если Прокопий (с. 112, 142) еще считал среди «варваров» наиболее опасными вандалов, готов и гепидов, то Маврикий уже явно выдвигает на первое место славян как главного противника империи[107]. И далекие от границ империи тюрки (Прок., с. 172) и римский папа Григорий I знали, что империя изнемогает в борьбе с ними, а папа писал с тревогой, что славяне через Истрию уже стали проникать в Италию (ЛИБИ, I, с. 378).
Переселение славян на земли империи
Выше уже говорилось, что основной причиной переселения народов, в том числе славян, был углубившийся процесс социальной дифференциации, вызвавший на этом этапе войну как перманентное занятие общества, а захват новых земель и погоню за добычей (прежде всего — движимым имуществом) — как главную их цель. Так обстояло дело, однако, до тех пор, пока славяне жили в пограничной с империей зоне. Наступил новый этап: от набегов — к прочному освоению чужой территории. К прежним причинам добавились новые — именно в пределах империи «варвары» рассчитывали на более благоприятные условия для жизни. Об этих представлениях «варваров» пишут Прокопий (с. 145, 146) и Менандр (с. 234). За полвека набегов на империю славяне убедились в том, что молва о плодородных землях империи сравнительно с территориями, которые они занимали, в целом справедлива.
Вопрос о скрытой, медленной колонизации, которая началась накануне первых набегов или отчасти им сопутствовала, остается спорным. Одни исследователи решительно отвергают эту возможность, другие считают это, напротив, несомненным[108]. Сторонники последней точки зрения указывают на то, что древнейший пласт славянских топонимов на Балканах приходится на горные регионы центральной и западной части полуострова, где не велись активные военные действия против славян и где мирные поселенцы с их семьями и имуществом могли чувствовать себя в относительной безопасности[109].
Нет, видимо, оснований для решительного отрицания какого бы то ни было мирного проникновения славян на земли империи до крупных набегов или одновременно с ними. Но суть проблемы состоит в том, играли ли эти первые поселения существенную роль во внутренней жизни империи. И здесь, кажется, следует ответить отрицательно: массовое переселение славян, повлиявшее на ход социально-экономического развития занятых ими территорий, началось только в конце VI в.
О переходе к новому этапу славянских вторжений в Византию — к колонизации ее земель свидетельствуют события 550–551 гг., когда славяне впервые после набега на империю остались зимовать в ее пределах (Прок., с. 134–136)[110]. В отличие от кочевников (ФС, с. 344), конница которых не нуждалась в заготовленных на зиму кормах, а сами они не были связаны с полевыми работами, славяне ни разу до 550 г. не вторгались в империю в зимнее время. Напротив, нападать на земли славян зимой рекомендовалось византийским войскам (Мавр., с. 284). Следовательно, в поведении славян действительно произошли крупные перемены.
С образованием Аварского хаганата, особенно в последней четверти VI в., инициатива в организации наиболее крупных экспедиций против империи перешла к аварам (с ними в походы ходили преимущественно «паннонские» славяне). Империя, занятая войной с персами, не могла противопоставить аварам и славянам крупные силы. Но военное сотрудничество аваров и славян, в котором славянам отводилась подчиненная роль (что, несомненно, отражалось и на доле добычи), было отягчено противоречиями, которые со временем обострялись. Славяне ко времени утверждения хаганата вступали в новый этап (от набегов — к переселению), тогда как основной целью аваров оставался грабеж византийских территорий. Именно ради этого, а не для последующего овладения византийскими землями, авары захватили в 582 г. Сирмий, а вскоре Сингидунум (Белград), Виминациум (Костолац) и другие крепости, открыв себе брешь в обороне Византии[111].
Колонизация славянами земель империи была процессом, не отвечающим, а противоречащим интересам господствующей в Аварском хаганате кочевнической аристократии. Она лишалась масс своих подданных и значительного воинского потенциала. Именно это обстоятельство имел в виду хаган, заявляя, что через Сирмий бегут в империю его подданные (Мен., с. 256).
Значительные размеры славянская колонизация балканских земель приобрела после утверждения аваров в Паннонии, с 60-х годов VI в. Переселение славян было ускорено аварскими разорениями византийской территории, но первыми переселенцами были славяне из не подвластных хагану районов левобережья Нижнего Дуная. Видимо, не случайно, что первоначальным ареалом их медленно продвигающегося к югу расселения стали горы. В них поселенцы находили защиту не только от византийцев (которые сами устраивали лагери на склонах гор. — Прок., с. 136), но и от аварских и подчиненных им протоболгарских конных отрядов.
В предшествующих походах на имперские земли, причем чаще всего — в пешем строю, славяне изучили рельеф и природные условия полуострова. Первоначальное расселение в горах, вдоль узких долин, расположенных удобно для целей продвижения в глубь полуострова (с севера — на юг), не лишало их возможности заниматься земледелием в той мере, в какой это было нужно для удовлетворения своих потребностей. Как известно, дольше всех в империи сохранявшие свои этнические черты славянские племена милингов и эзеритов на Пелопоннесе заселили именно склоны Тайгета, что позволило им долго избегать подчинения, сохраняя занятия земледелием. Только спалив их посевы и разорив нивы, византийскому полководцу удалось склонить эти племена к покорности (De adm. imp., I, p, 234. 41–44).
Известие Иордана (с. 72), что у северо-западных границ империи славяне занимали к середине VI в. территорию от Новиодуна (близ Любляны) и Мурсианского озера (Балатона), противоречит данным византийских авторов о том, что до 70-х годов VI в. славяне должны были непременно переправиться через Дунай для нападения на империю, так как междуречье Савы и Дравы занимали гепиды, в руках которых находился и Сирмий (Прок., с. 112, 113, 117, 127, 128; Мен., с. 244; Еваг., с. 169; ФС, с. 292). Но гепиды сохраняли дружественные отношения со славянами, и не исключено, что славяне проникали в империю и через долину Савы (Прок., с. 147). О том, что зимовавшие в империи в 550/51 г. славяне уже помышляли о постоянном поселении в пей, свидетельствует и выраженное ими сначала намерение штурмовать Фессалонику (Прок., с. 135), которая с тех пор более чем на 100 лет останется предметом домогательств славянской аристократии. Не решившись напасть на город, зимовали славяне именно в горах Иллирика и Далмации (Прок., с. 135).
Авары разгромили в 567 г. гепидов, которые незадолго перед тем уступили империи Сирмий (он был взят аварами в 582 г.). Иначе говоря, плацдармом для нападений на империю могло служить междуречье Дравы и Савы уже с 567 г., куда стали переселяться и подданные хагана — «паннонские» славяне (если они не проникали сюда еще раньше). Знаменательно, что переселение славян в империю зафиксировано еще до взятия Сирмия хаганом. Очевидец событий Иоанн Эфесский сообщает, что на третьем году правления Тиверия (т. е. с 5 октября 580 по 5 октября 581 г.) славяне прошли всю Элладу, область Фессалоники и Фракию, все опустошили, захватили много городов и крепостей, заняли землю «и поселились в ней свободно, без страха, как в своей собственной»; они брали добычу вплоть до Длинных стен и «ныне (т. е. в 584 т. — Г. Л.) они расположились и живут спокойно в ромейских областях без забот и страха… они разбогатели, имеют золото и серебро, табуны коней и много оружия и обучены воевать более, чем ромеи»[112]. Итак, славяне в 580–581 гг. селились уже открыто в равнинных местах, в том числе во Фракии, и захват хаганом Сирмия здесь не имел существенного значения. Эта «брешь» в имперской обороне облегчала возможности походов хагана вместе с подвластными ему славянами в пределы империи, но для переселения семей славян с их скарбом и скотом крепость Сирмий в руках хагана была скорое препятствием, чем воротами в империю. Переселения начались до овладения Сирмием и до прихода аваров в Паннонию. Их приход лишь активизировал начавшийся ранее процесс. Нет достоверных данных о том, что потоком переселения были захвачены значительные массы аваров. Лишь Константин Багрянородный сообщает, что авары вместе со славянами расселились в Далмации, предварительно опустошив ее, что в его время здесь, в Хорватии, еще сохранились остатки аваров, «которых и считают аварами» (De adm. imp., I, p. 142, 70–71).