В известной общественно-политической изоляции и в односторонних этнических связях с различными государствами на полуострове оставались в этот период только албанцы и влахи, общественно-политические объединения которых еще не играли заметной роли в международной жизни региона. Об албанцах от этого времени не сохранилось ни одного упоминания в источниках. Что же касается влахов, то, видимо, их активность быстро возрастала. Судя но данным X в. и подходя к вопросу ретроспективно, можно, вероятно, заключить, что в их среде в это время совершался процесс формирования выделяющейся богатством и влиянием социальной верхушки. Безусловно, в этот период влашские общины (катуны), расположенные на территориях разных балканских государств, были вовлечены в систему организованной эксплуатации со стороны центральной власти. Формирующаяся влашская знать, «запоздав» с утверждением своей власти в пределах собственной этносоциальной среды (главным препятствием к этому был пастушеский тип хозяйства влахов, связанный с сезонными перекочевками), усиливала свою политическую активность в рамках тех государств, в которых она находилась. Известной региональной этносоциальной консолидации способствовал и такой в целом неблагоприятный для влахов в хозяйственном отношении фактор, как установление четких и бдительно охраняемых (например, в Болгарии и Византии) государственных границ. Трассы традиционных перегонов скота оказались прерванными, должны были отчасти измениться и, во всяком случае, стать более локальными, короткими. Интеграция влахов в экономической и политической системе балканских стран должна была заметно ускориться[602].
Следует, наконец, особо сказать о том, что на характере международных отношений на Балканах серьезно отразилось утверждение христианства как господствующей религии среди подавляющего большинства населения региона. Хотя официально крещение Болгарии датируется 864/865 г., а сербских княжеств — 60–70-ми годами IX в., полное завершение этого процесса относилось едва к концу столетия (достаточно вспомнить о попытке реставрации язычества в Болгарии в 893 г.). Утверждение христианства в Болгарии тесно связано со сложными перипетиями дипломатической и вооруженной борьбы нескольких государств, вдохновляемой, с одной стороны, папской курией, с другой — Византией. Начало этих событий связано с моравской миссией солунских братьев, первоучителей славянства, Кирилла (Константина) и Мефодия, и организацией по восточному образцу церкви Великой Моравии. Однако авторы главы считают этот сюжет не подлежащим рассмотрению в данной главе. Их главная задача — сконцентрировать внимание на событиях в балканском регионе.
С принятием христианства в качестве официальной религии вероисповедные противоречия перестали служить для «старых» христианских держав Востока и Запада предлогом политики подчинения соседних народов. В свою очередь в среде господствующего класса принявших христианство стран (оно обусловило единство идеологии и упрочение центральной власти, поставившей церковь под свой контроль) усилилось в отношениях с соседями, сознание собственных этносоциальных и политических интересов, представление о равенстве своих прав в семье христианских пародов. Завершилось оформление феодальных народностей: ускорился процесс ассимиляции этнических меньшинств. В пределах Византии он происходил в среде ее славянских подданных, в Болгарии, хорватских и сербских княжествах — среди остатков греческого и романского населения (в городах по Дунаю и в Причерноморье, в Северной Фракии, Средней и отчасти Южной Македонии, на далматинском побережье). Особенность процесса славянизации романского населения в Хорватии и в прибрежной (далматинской) части сербских земель состояла в том, что указанное направление этнической консолидации происходило в условиях господства западного (римского) христианского обряда. Так в течение 2-го периода были заложены основы разделения сербской народности на две части по вероисповедному признаку, ставшему для обеих частей важным фактором самосознания.
Это обстоятельство обусловило сохранение вероисповедных и идейно-политических противоречий между балканскими государствами и после принятия христианства. В частности, очагом конфликтов теперь уже в лоне «христианской ойкумены» стало надолго хорватское и сербское побережье Далмации, где утвердила свои позиции папская курия. В 879 г. в ответ на признание ставленником Византии хорватским князем Здеславом сюзеренитета империи и церковной зависимости от патриарха Константинополя местная знать, поддержанная приверженным папству клиром, совершила переворот и устранила Здеслава[603]. Несмотря, однако, на церковное единство континентальных хорватских земель и далматинских городов, их интеграция в пределах одной государственно-политической системы растянулась на несколько столетий. Далматинские города сохраняли автономию, иногда были полностью независимыми от хорватских или сербских правителей; нередко они были вынуждены признавать сюзеренитет соседних держав — Венеции, а позднее — и Венгерского королевства.
Идеологической основой позиции Византии в отношениях со славянскими государствами региона (и не только его) служила теперь теория о «сообществе христианских стран» под эгидой ее высшего гегемона, повелителя и арбитра «цивилизованного мира» — императора Константинополя. Церковную зависимость славянских государств от византийского патриарха в столице империи трактовали как неотделимую от зависимости политической. Для правящего класса принявших христианство от Византии славянских стран важнейшей задачей в отношениях с империей стало отстоять свою политическую самостоятельность и свести к минимуму церковную зависимость от патриарха Константинополя.
Наиболее характерной чертой 3-го периода международных отношений на Балканах (с конца IX до конца второго десятилетия XI в.) была борьба за гегемонию на Балканах Византии и Болгарии, двух крупнейших государств региона. Речь шла теперь но только о господстве над Славиниями, о расширении границ за счет друг друга или о власти над сербскими землями[604] — в завязавшейся смертельной схватке, длившейся с перерывами более полувека (894–896, 904–913, 968–1018 гг.), был поставлен вопрос о самом существовании одной из враждующих сторон как самостоятельного государства.
В это противоборство были вовлечены постепенно не только все иные государства на полуострове, но также прямо или косвенно крупные внебалканские политические силы: печенеги и арабы, Киевская Русь и Венгрия, Германское королевство (затем империя) и Фатимидский Египет. Наиболее опасным для Византии, когда непрерывно наступающей стороной оставалась Болгария, было время правления ее царя Симеона (893–927). Отразив угрозу со стороны венгров, обосновавшихся после разгрома ими Великой Моравии в Паннонии в конце IX в., обеспечив нейтралитет печенегов, подступивших к Нижнему Подунавью примерно в то же время, и усилившейся Древней Руси, Симеон захватил большую часть черноморского побережья Фракии, долину р. Месты почти до низовий, северные районы Фессалии, прилегающие к Фессалонике с севера области. Усвоив имперскую доктрину единого христианского царства во главе с единственным императором, он сделал ее орудием собственной внешней политики, претендуя на создание славяно-греческой империи с ее старым центром в Константинополе, но во главе с болгарской династией[605].
Для реализации этого замысла болгарскому государю не хватало материальных ресурсов и воинских сил. Поэтому, стремясь повысить военный потенциал и предупредить возможное выступление против Болгарии в качестве союзников Византии сербских и хорватских князей, Симеон одновременно принимал меры к расширению своей власти и на сербо-хорватский ареал. Ему удалось подчинить Сербию (924 г.), но он понес поражение от хорватов[606]. Империя, препятствуя образованию единой славянской коалиции, всячески поддерживала сербов и хорватов против Болгарии не только в период правления Симеона, по и позднее[607].
С 927 г. до конца 60-х годов отношения Болгарии с Византией носили мирный характер. Болгария, в которой углубились после изнурительных войн Симеона социальные и политические противоречия, отступала перед византийским, пока еще только дипломатическим, давлением. От верховной власти Болгарии освободились сербы; на левом берегу Дуная хозяйничали союзные империи печенеги; начиная с 30-х годов из Паннонии постоянно угрожали венгры, разорявшие земли и Болгарии в своих набегах на Византию. Получив от империи по условиям мира 927 г. некоторые уступки престижного характера, Болгария оказалась в роли младшего партнера в своем союзе с Византией, обязывавшей ее защищать северные границы империи и следовать в русле внешнеполитического курса Константинополя.
Выплачивая еще со времени правления Симеона дань Болгарии, империя в то же время оказывала постоянный нажим на преславский двор, удерживая при императорском дворце наследников болгарского государя в качестве заложников[608].
Курс на ликвидацию государственной независимости Болгарии начал все более отчетливо проявляться уже в середине X в. Дипломатические акции империи имели целью враждебное окружение Болгарии и всемерное ослабление ее сил. Этим задачам должно было служить и спровоцированное константинопольским двором в 968 г. вмешательство-киевского князя Святослава в балканские дела. Оно привело, однако, к неожиданному для имперских политиков повороту в ходе событий: к образованию русско-болгарской, направленной против империи коалиции, в которой на первых порах приняли участие также печенеги и венгры[609]