В лаборатории все были погружены в работу с головой, вот только девушки из второй группы не явились.
— Это не ново. Я придумала названия для всех камушков. Что ты ещё от меня хочешь? — хрипло возмутилась Маша. — И как я могу писать отчёт, если его захватила ты!
Поначалу она честно ходила вокруг Сабрины, предлагала ей помощь, на что получила твёрдый отказ. Да ещё и кучу логичных доводов, почему именно Сабрина сможет написать отчёт лучше и быстрее, да и вообще «не двумя же разными почерками он будет написан». И вот теперь, как «здрасте» — займись делом.
Спокойное состояние полусна никак не возвращалось. Маша вспомнила о команде, которая благополучно растерялась по стационару. Как до завтра собрать всех вместе? К Инессе она вообще не рискнула бы подойти, а Динаре с Аникой, кажется, и на конференцию было плевать. Лаура же надолго застряла в комнате парней.
— Давай я допишу отчёт? Ну или сочиню что-нибудь и тебе продиктую, — ещё раз предложила Маша для приличия, но Сабрина только сдвинулась к самому краю парты.
— Ещё чего!
У дальней стены, на сдвинутых партах лежала длинная вереница речных камней на квадратных клочках бумаги. На каждом — её почерк. Маше нравилось пересматривать выставку снова и снова. Это, наверное, было единственное занятие, которое слегка выдёргивало её из полной апатии.
Вот «летающая тарелка». И рядом — «чёрная кошка», глянцево блестящий голыш, который принесла с берега Инесса. Она так и бросила его на парте и сегодня вообще не зашла в лабораторию. Маша вырезала для камня ещё один квадрат. В выгнутом силуэте ей почудилась живая прыть, а в маленькой искринке угадывался блеск жёлтых глаз.
Дверь лаборатории скрипнула.
— Маша, можно тебя на минутку? — Инесса появилась перед ней с гладко зачёсанными назад волосами, в аккуратном платье до колен. Тонкая золотистая оправа очков блестела в солнечном свете.
— А? Да. Я взяла твой камень, ничего?
Перед тем, как выйти, Маша поймала на себе внимательный взгляд Сабрины.
На широком подоконнике в коридоре валялись дохлые мухи и чьи-то заброшенные камушки. Маша по инерции попыталась придумать им название.
— И откуда ты знаешь про моего парня и его мамочку? — Инесса начала сразу со злых нот, как будто пыталась показать, что ей всё безразлично, но Маша прекрасно запомнила тот единственный, горький и некрасивый всхлип на кухне, и поэтому не испугалась.
Она потрогала пальцем нагретые голыши, они всё утро пролежали на солнце.
— Да не знаю я ничего. Я вообще тебе про своего парня говорила.
Ещё у Инессы были длинные, поразительно чистые ногти, перламутрово блестящие от лака. Здесь, в глуши, посреди леса у неё были длинные чистые ногти. Маша подумала, что такую девушку никак не могли бросить.
Инесса отвернулась в сторону лестницы, как будто там происходило что-то очень важное. Но там было пусто, даже Эльза куда-то подевалась, хоть весь день сновала по стационару и трясла кудряшками.
— Видишь ли, всё из-за этой практики. Он заявил, что если я не вернусь в город сей момент, он найдёт себе другую. Мол, ему мама наплела, что я тут сплю со всем подряд.
Через окно было видно дорогу, на которой по-прежнему лежал срубленный столб. На оборванном проводе сидела маленькая серая птичка и чистила перья.
— И что… ты хочешь сделать? — Маше нечего было говорить, но она старалась, её ведь не каждый день посвящали в такие тайны.
— Я не знаю. — Инесса быстро сбросила слезу со щеки. Бледная, она вдруг порозовела и отвела взгляд. — Так что там с отчётом?
Вернувшееся было самообладание резко рухнуло вниз, и от Инессы, конечно, не скрылось то, как Маша скривила губы. Она потёрла плечо, глядя мимо. Ногти царапнули по бледной коже. Никто из курсантов не загорал специально, но все почему-то становились коричневыми к концу июля. Инесса была бледной, как молоко.
— Пойдём, подумаем? У меня есть идея нарисовать кое-какие графики.
Они нашли себе свободную парту и разгребли её от чужих бумаг и карандашей. Сабрина, не оборачиваясь, продолжала работать над отчётом, когда в комнату опять впорхнула Эльза
— Ребята, там приехали рабочие, будут ставить новый столб, вы справитесь тут без меня?
По комнате пронёсся вздох облегчения — головы у всех гудели от духоты и Эльзиных нотаций. Но перед тем как выйти, она прошлась к выставке камней, многозначительно поводила в воздухе пальцем.
— Думаю, завтра мы ещё проведём голосование за лучший камень.
Маша схватилась за голову. Хотелось нервно расхохотаться и рассказать кому-нибудь, что на практике они делают выставку камней, а ещё ей не дают писать отчёт, но кому расскажешь? В лаборатории собрались только те, кто сам бродил по берегу, выискивая симпатичные голыши.
— Ерунда какая-то… — Больное горло не послушалось. Маша хотела приглушить голос, но он прозвучал в притихшей комнате, как гудок теплохода.
Эльза моментально вскинулась и обернулась. В прозрачных голубых глазах, на губах телесного цвета мелькнуло отчаяние. Она вся оказалась, как птица в полёте над бездонной пропастью, и зачем только глянула вниз…
— Вы назвали мою практику ерундой? Я не ослышалась, ерундой? О да, лучше бы вы спали дальше!
Взметнулись кудряшки. Звук её шагов удалился по коридору к выходу, а Маша закашлялась, упав лбом в парту. Со всех сторон её участливо пожурили:
— Ну чего ты так громко?
— Она же нервная, не знаешь как будто.
— Через пять минут забудет, — саму себя успокоила Маша, хотя воображение уже рисовало красочные картины отчисления из института. Причина — неуспеваемость по практике была куда значительнее, чем какие-нибудь там несданные экзамены. Пойди потом доказывай, что всего лишь не успела придумать красивое название камушку.
Сабрина развернулась на стуле и сложила руки на его спинке. Распущенные чёрные волосы скользнули по плечам вниз, на узкую тёмную футболку безо всяких рисунков и надписей.
— Я не знаю, чем вы тут собрались заниматься. Но если вы ещё не уловили, не будет никакой команды.
Инесса посмотрела на неё зло и выжидательно, мол, успокойся, пора уже. Снаружи глухо грохнуло — рабочие оттащили столб и бросили его в стороне, змеи проводов уползли в высокую траву. Маша поняла, что силы её уже давно на исходе. Кричать она не смогла бы, всему виной саднящее горло. Да и затылок ломило тупой болью.
— Вселенский Разум, да прекратите уже! — взмолилась она, жмурясь от боли.
Сабрина сжала губы в тонкую линию. Ветер из приоткрытого окна зашуршал листками её драгоценного отчёта, но она даже не обернулась, чтобы прихлопнуть их ладонью.
— Маша, я думала, мы договорились.
Терпение вдруг кончилось, просто иссякло и всё, как иссяк вдруг дождь над стационаром. Она поднялась на ноги, опираясь руками о край парты, потому что ныли сразу все мышцы.
— Слушай, хватит на меня давить. Я так больше не могу.
Выдерживать взгляд Сабрины стало невыносимо. Да и вообще, всё невыносимо, вместе с ярким светом, истерическими воплями Эльзы и участливыми взглядами со всех сторон, от которых озябли плечи.
Маша развернулась и, зацепив коленом парту, пошла к двери, всё ожидая, что её окликнут и отругают за то, что она не хочет заняться отчётом. Но все молчали. На крыльце солнце согрело замёрзшие руки.
Оттуда Маша и услышала голос Инессы, здорово разбавленный насмешкой:
— Поздравляю, ты даже её довела.
Но возвращаться всё равно не стала.
Она обошла сердитых рабочих, неловко поднырнув под цепи подъёмного механизма, за что получила вслед невнятное ругательство. Безразлично. В сырой комнате её ждала пусть холодная, но кровать, и пыльное одеяло поверх.
Глава 7. Не пойман — не демон
— И что такое произошло? — спросила Сабрина, присаживаясь на край кровати.
Для экономии места кровати в комнате сдвинули по две, так что выходило четыре двуспальных места. Комната девочек была самой маленькой в фанерном домике и самой продуваемой от ветра, потому что оказалась крайней, и в стену постоянно нёсся ветер с реки.
Сабрина могла бы свободно усесться на свою сторону, как делала обычно — откидывалась спиной на стену, обхватывала колени руками и прикрывала глаза во время разговора. Но она опустилась рядом с Машей, и спросила совсем тихо, как будто за дверью подслушивали.
— С какого момента начать? — буркнула Маша, медленно приходя в себя. Ей не спалось, только сумеречные мысли лезли в голову, и вставать не хотелось, а от разговоров тут же разболелось горло.
— С какого угодно.
Маша всё-таки села опираясь на тяжёлую, как будто набитую опилками подушку. Такой можно было и убить, если положить на лицо спящему человеку.
— Я так больше не могу, — призналась она снова, как будто первого раза не хватило. Помолчала, тяжело сглатывая. — Ты меня задавила. Я даже права слова теперь не имею. Пойми, я тоже хочу значить хоть что-то, ну хоть что-нибудь, я устала быть бесполезным балластом.
— Но в чём я виновата? — озадачилась Сабрина.
Маше хотелось зашипеть вместо ответа.
— Ты ужасно жёсткая. Не признаёшь ничьего мнения, кроме своего собственного. Да ты убить готова того, кто тебе слово поперёк скажет!
— Это ерунда какая-то, — покачала головой Сабрина.
— Отлично. Ерунда. Знаешь, я устала. Наверное, закончим на этом.
В комнате было темно — солнце ушло за другой край леса, и никто не зажигал фонарей. Обида снова вернулась, скрючилась в груди и замерла. Маша легла на бок и, как могла, завернулась в отсыревшее одеяло. Оно противно пахло мышиной отравой.
Сабрина ещё несколько секунд посидела на краю её кровати, потом поднялась и вышла, отставив дверь открытой. Они часто оставляли дверь, чтобы хоть чуть-чуть отогреть сырую комнату, но сейчас солнце было на другой стороне леса. Он шумел деревьями и кузнечиками, и под них спалось плохо. В жиденьком мраке Маше чудились какие-то рифмованные строчки, а потом — сердитые выкрики Эльзы.
«Как, вам не нравится моя практика?!»