Сзади топот. Оглядываюсь. Ох, ты ж мать твою через коромысло! Подмога бежит и вовсе не к нам. Ещё десяток, да из этих кто-то встанет, да все встанут, их же никто не калечил. По парку снова разносится заливистый свист, а в проносящийся мимо десяток врезается смерч. Это я его изображаю.
Двое сразу летят кубарем от подножки. Не, я не осьминог, чтобы несколько подножек одновременно ставить, просто второй запнулся об упавшего первого. Бэкфист правой рукой — ещё один на асфальте. Вдогонку ногой, от сильнейшего удара в голову летит оземь следующий… и-е-е-х-о-у! Как же давно я так не веселился! Упоительно то чувство, когда враг летит оземь от хорошего удара.
Получаю вскользь по скуле, что меня только подстёгивает. Над полученным ударом не надо переживать и страдать. Надо моментально реагировать, хотя бы вычислить, откуда прилетело и куда бить ответно. Руку в захват, удар ногой чуть ниже подмышки и руку отпустить. Чувак в ауте, не может вдохнуть.
Находится отчаянный смельчак, что бросается на меня с разгона. Катимся по траве, сцепившись разъярёнными котами. Это ты зря придумал, лежи теперь с разбитой в кровь мордой и чеши треснувшие рёбра. Ссадину на лбу я как-нибудь переживу.
Встаю, но как-то слишком легко встаю, прямо взлетаю, почти не касаюсь ногами земли. Чорд! Не прокачал вовремя ситуёвину, да и как это сделаешь в такой свалке? У, мля! От лёгкого удара полицейской дубинки по спине меня аж выгибает. Это со стороны лёгкий удар, а стальной трос, спрятанный под слоем резины, убеждает увесисто.
Прокручиваю память. Да, полицейский свист был. Оглядываюсь. Прихватили трёх ауешников, остальные сделали ноги. Мои тоже вовремя сориентировались. Видать увлеклись затаптыванием врагов… ага, вон ещё четверых подбирают. Увлеклись немного, но шухер вовремя засекли. Ф-ф-у ты! Уже заговорил, как ауешник. Заразно это что ли?
— Наручники на тебя нацепить или сам пойдёшь? — Меня крепко держит за шиворот омоновец в чёрной форме. Без шлема, брони и щита. Ну, правильно. Чего им снаряжаться? Не на уличные беспорядки выехали, а всего лишь драку подростков пресечь. Пары парней с дубинками хватит.
Моих спарринг-партнёров уже волокут-несут к центральному входу на глазах любопытствующей толпы.
— Давайте наручники, — легко соглашаюсь, — по приколу будет.
Невозмутимый служитель закона цепляет мне браслет. Сопряжённый — себе. Теперь мы с ним скованные одной цепью. Браво шагаем к выходу. Примериваюсь, иду рядом в ногу, печатая шаг. Мент косится, но молчит.
У входа автобус с приветливо распахнутыми дверями, рядом грамотно, сетью, — хрен удерёшь, — рассосредоточились омоновцы и полисмены в форме. Сначала в рядом стоящий автозак втаскивают офигевших ауешников, роняющих кровавые сопли. Нас, шагающих в ногу, как на параде, встречают смешками. Спешно цепляю маску пай-мальчика.
— С ними хочу, — киваю в сторону автозака и неожиданно кровожадно улыбаюсь. Очень коротко.
— Перебьёшься, — грубо ответствует мент и у самой двери в автобус отцепляет браслет. — С нами поедешь.
— Это огромная честь для меня! — Пафосно заявляю присутствующим и дисциплинированно лезу в омоновский транспорт. Раздаются несколько смешков.
— Клоун, — в голосе конвоира фальшивое осуждение.
Долго ли коротко ли, доставляют нас в участок. Офигешников в обезьянник, меня на скамейку рядом с дежурным. Слегка недоумеваю, как-то мягко полисмены со мной обходятся. Даже наручниками к трубе подлокотника не пристегнули. Конечно, я сейчас пай-мальчик к тому ж несовершеннолетний. Как-то даже разочарован спокойным и лояльным отношением. Не, если вдруг бузить начну, меня дубинкой охолонят. Но если не добиваться особого внимания к себе, то ничего и не будет. Да неужто люди с честными лицами врут про зверства российской полиции⁈
— Пойдём, — команду мне отдаёт объёмных форм высокая брюнетистая тётка с погонами капитана. Предварительно расспросившая дежурного о положении дел.
Смотрю, как важно и строго капитанша перебирает бумаги на столе. Выбрала бланк допроса или опроса или взятия показаний, не знаю, как называется. Протокол, короче. Мы в небольшом кабинете, куда она меня привела. На первом этаже.
— Я — капитан милиции Галина Георгиевна Воронова, инспектор ПДН.
— Поздравляю, — ответствую со всей вежливостью.
— С чем? — Подозрительно хмурится густыми бровями капитанша.
— Со званием и должностью, — охотно поясняю я. — До пенсии вам далеко… — тут вспоминаю, что у полицейских выслуга и поправляюсь, — имею в виду по возрасту. Вы достаточно молоды, а уже в одном шаге от категории старших офицеров. Капитан — серьёзное звание.
После долгого изучающего взгляда, всё-таки не лишённого подозрительности, слышу первый вопрос:
— Фамилия, имя, отчество, дата рождения, место проживания?
Излагаю в предложенной последовательности. Не нахожу нужным скрывать.
— Теперь объясни мне, Колчин, зачем ты затеял драку?
О, как! Мне сходу предлагают примерить роль оправдывающегося. Угу. Разбежался и подпрыгнул, как же!
— Какую драку? — На лице самое невинное выражение, которое только смог состроить.
— Не отнекивайся. Тебя задержали, как участника драки, — смотрит строго, очень строго.
— Участник? Можно и так сказать. Но вы говорите, что я — зачинщик, — мордашка всё такая же невинная. — Какие ваши доказательства?
— А ты думаешь, те ребята скажут, что они начали?
— Когда скажут, тогда и будем разговаривать, — я непреклонен.
— Хорошо, по твоей версии, что случилось?
— Я гулял в парке. Недалеко от меня на лавочке сидели два знакомых мальчика…
— Как зовут, кто такие, где живут?
— Миха и Лёха. Живут в микрорайоне «Солнечный», конкретных адресов не знаю, мы — не близкие друзья, а так… и вот они сидят, а к ним подходит дюжина этих, — неопределённый кивок, — начинают приставать, потом бить. Я хотел вмешаться, но тут прибежали друзья этих двух…
— Знаешь их?
— Смутно. Только лица знакомые. Ну, и пошла жара. Наши стали побеждать. И вдруг на помощь этим ауешникам бежит ещё человек десять. Я — к ним. Стойте, говорю, не надо! Ваших и так больше! Не честно! А они меня обругали матом и напали на меня. Пришлось защищаться.
— Ты всерьёз думаешь, что я поверю в эту лажу? — Капитанша смотрит скептически.
— А зачем вам верить? Вы спросили — я ответил. Ваше дело — показания снять.
— Показания, Колчин, а не сказки!
— Ничо не знаю! Такие мои показания! — Натурально упираюсь рогом.
— Ты понимаешь, что за ложные показания придётся нести ответственность, — капитанша пытается брать на испуг.
— Ой, только не надо! — Не выдерживаю, на секунду маска пай-мальчика слетает. — Эта шантрапа наверняка к вам не раз попадала. И за драки, и за нападения на мирных и честных граждан. Наверняка врали вам не раз прямо в глаза. И что? Ну, погрозите мне тоже пальчиком, как им, и давайте уже домой отпускайте.
— Ты же не они, — через паузу меняет пластинку капитанша. — Я же вижу, ты — приличный мальчик. Зачем врать?
— Вы первая начали, — жму плечами.
—… — выпучивает глаза.
— Вы сказали, что я — зачинщик. Это же неправда! Зачем вы мне солгали? То есть, оклеветали?
— Не передёргивай, Колчин! Я всего лишь вопрос задала! — Грозно хмурит брови.
Ага, конечно. Как будто в вопрос нельзя спрятать утверждение
— Да-да, конечно. Вопрос — зачем? А то, что я — первый задира уже как бы факт, — скептически хмыкаю. Мне другое интересно, зачем ей правонарушение мне клеить? На автопилоте так работает? О! Кажется, понимаю смысл. Пацану говорят такое, он вскипает и начинает выкладывать, как всё было. Войдя в раж, может и себя в чём-то выдать. Провокация, короче.
Капитанша скучнеет. Строгость на лице на глазах смывается, как песочный замок внезапно набежавшей волной.
— Как же мне всё надоело, — вздыхает тоскливо. — Делают, что хотят. Полицейских нахер посылают, мне любые гадости могут сказать, а им ничего сделать нельзя. Онижедети…
Женщина с отвращением к отмороженным онижедетям кривится всем лицом, будто приходится жевать лимон целиком. Вместе с кожурой. Эге, как её корёжит!
— Ты ещё, умник нашёлся… выпороть бы вас всех… да на конюше… да мочёными розгами, — тоскливые глаза капитанши подёргиваются мечтательной поволокой.
— Работать просто не умеете, — пожимаю плечами. — Никакой креативности.
— Ты, я смотрю, сильно креативный, — уныло огрызается капитанша.
— А вам кто мешает? Например, так сделать…
Быстро слово сказывается, и через полчаса подходим к обезьяннику вместе. Дело делать. Пострадавшие уже политы зелёнкой и перебинтованы. Капитанша улыбается, выглядит довольной, как всласть натрахавшаяся кошка.
— Крас-савцы! — Ухмыляюсь на офигешников предельно нагло. — Галина Георгиевна, спасибо, что их адреса дали. Займусь ими. Калечить, вы говорите, не надо?
— Да. Не стоит, — по имени меня капитанша не называет, как договорились.
— Рёбра сломать, там, руки-ноги, зубы выбить? — Смотрю вопросительно. Офигешники слушают настороженно.
— Не желательно, но если без этого никак, то ладно. Они всё равно жалобы подавать не будут. У них так не принято.
— Не принято⁈ — Так расцветаю всем лицом, что в закутке светлее становится. — Да это же просто праздник какой-то! Ну, обсосы, держитесь!
— Вот к этому и этому присмотрись, — тычет злорадно пальцем капитанша. — Самые наглые из них.
Посверкивают «обсосы» на меня и капитаншу глазёнками загнанных крыс. Довольная-предовольная Галина Георгиевна с почётом провожает меня на выход.
— Обращайтесь, если чо, — прощаюсь с ней уже на улице. — Вы нам только шепните, мы на помощь придём.
Хохочет. А чо, со мной всегда весело.
22 июня, время 21.20
Школа. Выпускной бал.
У-у-у-х! После невероятного усилия вырываюсь из омута сводящего с ума сладчайшего блаженства. Придерживаю тянущуюся ко мне девушку за плечи, но устоять сложно. Возможно только увильнуть, заключить в объятия, уклонившись от поцелуев. Хватит! А то с ума сойду!