– Мы закончили, Кривой. Если ты завтра утром в девять ноль-ноль будешь здесь, или я, или Ллойд возьмем тебя на обход. – Он похлопал меня по груди. – Тебе нужно набрать немного жирку. Холод высасывает жизненные силы.
Поблагодарив его, я пообещал наесться до отвала всем тем, что подвернется под руку, и он направился к лифтам.
– Как ты поладил с верзилой? – спросил Ллойд, когда Фоддер ушел.
– Кажется, нормально. Когда мы обнимались, он поцеловал меня в ухо.
– Я бы не искал в этом какой-то тайный смысл. Фоддер поступает так со всеми. Сегодня утром в подвале было много живых лунатиков?
– Трое. И я встретил там Аврору. Это произошло совершенно случайно?
Я всмотрелся Ллойду в лицо, стараясь прочитать, имел ли он к этому какое-либо отношение.
– С какой стати ей это планировать? – спросил он, и у него на лице не отразилось ничего такого, что я искал.
– Не знаю.
– Если это вопрос политики Токкаты и Авроры, правило есть только одно, – сказал Ллойд. – Постарайся не оказаться между ними. Как тебя встретила Токката?
– По-моему, она меня ненавидит – и никто не предупредил меня, что Аврора и она – одно и то же лицо.
– Я полагал, это всем известно, – сказал Ллойд. – Тогда понятно, почему ты принял клинически безумное решение спариться с Авророй.
– Ты и об этом уже слышал?
– В открытой сети ни о чем другом не говорят. Также ходят слухи, что совсем недавно в Парке развлечений кого-то убили. Это правда?
Собравшись с духом, я рассказал Ллойду о том, что произошло в снежный буран рядом с музеем, в мельчайших подробностях. За спиной у привратника было уже больше тридцати Зим, он был рядом, когда забрали Икабода; я хотел узнать, что он думает.
– Она вернулась, – пробормотал Ллойд, когда я закончил. – Когда найдут тело, окажется, что у него недостает мизинца. Это фирменный почерк Грымзы. Она забирает трофей. Ты услышал детский смех прямо перед тем, как забрали Счастливчика Неда?
Почувствовав, как у меня на затылке снова встают волосы, я подтвердил, что все произошло именно так.
Ллойд задумчиво кивнул.
– Зимний люд нельзя обнаружить органами чувств, затравить, загнать в угол или убить, потому что они существуют только как сны, пережившие того, кто их породил. Они кружатся среди нас, перелетая от одного хозяина к другому, и время от времени садятся на место, чтобы учинить разгром, после чего снова улетают, возвращаясь в общее подсознание.
– Это очень смелое предположение.
– Возможно. Поговаривают, что сущность, известная нам как Грымза, на самом деле является осиротевшим кошмарным сновидением Гретель, дочери Икабода Блока, которую он убил во сне. Гр-етель, Гр-ымза, чувствуешь?
– Это чересчур натянуто.
– Впервые Грымза появилась двадцать лет назад, вскоре после смерти Гретель – которая очень любила мюзиклы Роджерса и Хаммерстайна.
– Все равно чересчур натянуто.
– Согласен, – сказал Ллойд, уставившись на стол.
Нас учили при оценке какого-либо ненормального Зимнего явления пользоваться Правилом наименьшего изумления [122], и сейчас, похоже, как никогда настало время к нему прибегнуть, потому что любое объяснение было менее вероятным, чем предположение, будто Счастливчика Неда схватила Грымза. Это мог сделать лунатик, Консул, зимсонник, сомнамбула – даже просто человек, облаченный в современный шоковый костюм Мк-XXII, со встроенной радиолокационной станцией Х‐4С. А как лучше всего замести свои следы, если не представить все так, будто это дело рук Грымзы? Не исключено, что Счастливчик Нед сам все подстроил, чтобы нагнать на нас страх Морфея. Злодеи любят туманить людям голову.
Поблагодарив Ллойда, я направился к лифтам, должен признаться, чувствуя в груди щемящую пустоту. Но дело было не только в голоде, пережитом за день стрессе, встрече с Токкатой и даже не в том, что я был рядом, когда появилась Грымза и забрала Счастливчика Неда, – нет, было что-то еще, что весь день оставалось у меня в подсознании, упрямо не желая уходить.
Бригитта.
Подгнило что-то в зимнем государстве
«…Дормиториум как общественный центр надолго остается в душе тех, кто в нем жил. Это прибежище, где можно в безопасности укрыться от холода и поспать, – неудивительно, почему люди хранят верность своей Ночлежке. Переезды с места на место редки; название Дормиториума, номер комнаты и этажа становятся неотъемлемой частью обитателя. Расстаться с этим – все равно что потерять частичку самого себя…»
Я поднялся в многокабинном подъемнике на девятый этаж, отпер дверь в свою комнату и бросил куртку на спинку дивана. Выбрав наугад валик, я поставил его в фонограф, и вскоре воздух наполнился убаюкивающей мелодией «Бергамасской сюиты». Пройдя на кухню, я заварил чашку чая, съел пакетик кешью и приготовил большой сандвич с арахисовым маслом и джемом. Затем я взял из корзины пачку печенья и три шоколадных батончика, положил сладости в карман и осторожно открыл дверь. Неудивительно, но в коридоре никого не было. Тем не менее я снял тапочки и прошлепал в одних носках. Остановившись перед комнатой Бригитты, я постоял, убеждаясь в том, что горизонт чист, затем отпер дверь и шагнул внутрь.
Комната оставалась в целом такой, какой я видел ее утром: заставленной картинами, однако все органическое было или съедено, или обгрызено. Все запасы продовольствия, почти весь картон и даже свечи, мыло и резина с кухонной лопатки. До того как Ллойд отвел Бригитту в подвал, она поглотила все то немногое, содержащее белки, что смогла найти: даже занавески, похоже, были обглоданы.
Я осторожно прошел в спальню. Бригитта лежала на кровати, неуклюже распростертая, совершенно неподвижно. Пощупав пульс, я обнаружил, что она лишь в Ступоре. Пусть в эмоциональном и интеллектуальном планах ее мозг был мертв: однако та часть ее гипоталамуса, которая отвечала за распределение ресурсов, по-прежнему работала исправно.
Сложнее всего оказалось незаметно поднять Бригитту вверх по лестнице; самая неприятная задача заключалась в том, чтобы отрезать ей палец. Включив обогрев, я сел на кровать и стал ждать. Минут через двадцать у Бригитты задрожали веки.
– Я тебя люблю, Чарли, – сказала она, открыв глаза.
– Не сомневаюсь в этом, – ответил я, – но не этого Чарли, а своего Чарли. Меня ввела в заблуждение надежда на то, что ты имеешь в виду меня, однако это не так. Ты признаёшься в любви другому Чарли. Это… совпадение имен, и только.
Я накормил ее сандвичем и шоколадным батончиком, затем дал выпить пинту воды. Утром я так и не смог заставить себя отправить Бригитту на покой, поэтому я просто отложил проблему на потом, оставив открытыми все возможные варианты. Вся беда в том, что по сравнению с утром мой выбор не расширился, а лишь еще больше сузился. Прежде я полагал, что между мной и Бригиттой существует какая-то связь, однако это оказалось не так. Как объяснила Аврора, я просто задним числом ввел Бригитту в свой сон. Это только вопрос времени, когда ее обнаружат, и тогда мне не помогут никакие доводы. Предоставление прибежища – серьезное правонарушение, кто бы это ни совершил и какими бы побуждениями он ни руководствовался. Сейчас мне следовало сделать то, что я должен был сделать еще утром.
Джонси была права: первый раз всегда самый трудный.
Нежно приподняв рукой Бригитте голову, я переключил «Колотушку» в тестовый режим и прижал дуло к ее затылку, в том самом месте, где позвоночник соединяется с черепом. Я замешкался, чувствуя, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы. И это оказалось кстати: я убрал руку, чтобы их вытереть, и Бригитта, повернувшись, открыла уголок лежащего под одеялом альбома. Я осторожно отдернул одеяло. Она рисовала, и совсем недавно: сегодня утром, после того как я привел ее обратно в комнату.
– Кики нужен валик, – произнесла Бригитта вслух.
На первой странице альбома был набросок синего «Бьюика», который я утром видел в подвале; рядом рос раскидистый дуб, вокруг ствола горой были навалены камни. Неподалеку от машины был накрыт пикник, а вдалеке виднелся Морфелей. И еще на камнях сидел человек: Дон Гектор, отвергнутый, а вокруг камней из земли торчали сотни рук, жаждущих схватить его.
Я непроизвольно поежился. Это был сон, приснившийся мне, который, по всей видимости, приснился и Бригитте. Но это могло произойти только в том случае, если сновидение было вирусным – или если оно также подчинялось теории ретроспективных воспоминаний. Перевернув страницу, я увидел другой набросок, на этот раз изображающий сцену под днищем старого автомобиля. Какой-то человек тянулся за уроненным фонариком, луч света которого освещал в профиль лицо, представляющее, говоря словами Бригитты, «вдохновительную загадку». Это был я. Но это был не просто я, это было недавнее воспоминание обо мне. Сегодня утром, когда мы встретились под днищем «Бьюика». Бригитта потеряла практически все, но сохранила сложную взаимосвязь руки2 и гла2за, присущую художникам, каковым она когда-то была.
– Я обманул себя, вообразив, что встретил твоего мужа, – тихо промолвил я, – в комплексе «Гибер-теха». Человек по фамилии Уэбстер. У него борода, он водит гольфмобиль. Один из преобразованных.
Бригитта повела пустым взглядом, ничем не показывая то, что она понимает смысл моих слов или хотя бы сознает то, что ее окружает. Я несколько раз протягивал ей карандаш, но она лишь однажды схватила его и практически сразу же выронила. Бригитта рисовала по памяти – фотокопировальный аппарат в человеческом обличье. Сложный трюк, но все равно не более чем трюк. Я почувствовал, как меня захлестывает волна безысходности. Даже если мне удастся каким-то образом незаметно провести Бригитту мимо Токкаты, требующей отправки на покой всех до одного лунатиков, и каким-то образом убедительно объяснить, почему она до сих пор жива, «Гибер-тех» все равно разберет остатки ее сознания и преобразует ее в физического работника, в бездумного робота. Вряд ли она сама пожелала бы такого. Нет, я должен был сделать то, что мне следовало сделать еще утром.