– И чем ты будешь заниматься? – спросил я у Токкаты. – Я хочу сказать, выйдя в отставку?
– У меня есть домик на Говере, – сказала она. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты раз в год меня навещал. Две последних недели августа. Друзей у меня немного.
– Как и у меня.
И я навещал Токкату, каждый год до тех пор, пока она не умерла, восемнадцать лет спустя, от естественных причин. Иногда мы ходили к заброшенному маяку на конце Уайтфордской косы, иногда доходили до мыса Оксуич, где непременно задерживались у дерева причудливой формы, прежде чем спуститься к морю и затем пройти по тропе вдоль берега в Порт-Эйнон, чтобы отведать свежей рыбы и жареной картошки. Каждый год в последний день моего визита мы обязательно отправлялись на причал Мамблс, чтобы насладиться моллюсками и лепешками из красных водорослей, а также толстым ломтем бекона и большой кружкой чая, устроившись на улице, под крики чаек, подбирающих объедки [148].
Иногда мы встречали в Порт-Эйвоне Бригитту и Чарльза, которые теперь живут там. Бригитта рисует, а Чарльз воспитывает дочерей. С Бригиттой я разговаривал лишь однажды, через две недели после Весеннего пробуждения, когда они с Чарльзом готовились навсегда покинуть Двенадцатый сектор.
– Здравствуйте, Младший консул Уортинг, – сказала Бригитта как-то утром, когда я открыл дверь своей квартиры.
Я остался в «Сиддонс». Мне там понравилось, к тому же я привязался к Клитемнестре.
– Для вас я Чарли, – сказал я, прилагая все силы, чтобы не смотреть на нее слишком пристально.
Возвращение Чарльза развеяло меланхолию, которую я наблюдал в Бригитте прежде. Я по-прежнему ее любил, и мне было суждено любить ее еще много лет, но, думаю, это была любовь Уэбстера, перешедшая ко мне из его сна. И если я чувствовал лишь половину того, что чувствовал он, они с Бригиттой были бесконечно счастливы.
Бригитта спросила, сохранился ли у меня тот мой портрет, который она написала, и можно ли ей его забрать. Я ответил, что ничего не имею против, так как это позволит мне сберечь пятьсот евро, и когда Бригитта вошла в квартиру, чтобы забрать холст, я спросил у нее, помнит ли она что-либо из того периода, когда была лунатиком.
– Я помню, что забралась под машину, – напряженно задумавшись, сказала Бригитта, – а еще помню, как сидела в ванне, а мне обрезали волосы. И больше ничегошеньки.
Она посмотрела на меня своими проницательными фиолетовыми глазами, затем подняла левую руку с недостающим большим пальцем.
– Меня должны были отправить на покой, но кто-то рассудил, что я еще пригожусь, и оставил меня в живых. Я оставалась в своей комнате здесь, в «Сиддонс», и за мной ухаживали. У меня перед кем-то Долг. Вы ничего об этом не знаете?
Мне очень хотелось признаться ей в своих чувствах, сказать, что я для нее делал, чем рисковал, чтобы сохранить ей жизнь, и как был близок к концу, однако это только усложнило бы все. И, если честно, Бригитту спасла любовь ее мужа, направленная через меня. И именно ему по заслугам принадлежал этот триумф.
– Я не должен вам это говорить, – сказал я, – но ваш большой палец внесла в реестр Джонси. Ее больше нет с нами, но мне кажется, что она имела к этому какое-то отношение. Все мы многим ей обязаны. Вот, я нашел это в ее вещах. Полагаю, она принадлежит вам.
Я протянул Бригитте моментальную фотографию, на которой были они с Чарльзом, на пляже в Розилли. Она внимательно изучила выцветший снимок.
– То были счастливые дни.
– И для меня тоже, – сказал я. – Пусть всегда будет Говер.
– Да, – задумчиво промолвила Бригитта. – Пусть всегда будет Говер.
Улыбнувшись, она поцеловала меня в щеку и посмотрела на часы.
– Нам нужно успеть на поезд. Всего хорошего, Чарли – и огромное вам спасибо.
И на этом все закончилось, хотя, думаю, по прошествии лет Бригитта вспомнила еще что-то, ибо лет через пять мне стали приходить поздравительные открытки от нее, Чарльза и дочерей. Я и по сей день храню их под кроватью в коробке из-под обуви. Через семь лет Бригитта и Чарльз дали знать по соответствующим каналам, что с радостью будут снова работать на «Истинный сон», но я ответил им, что они образцово выполнили свое задание, что Глобальная гибернационная деревня своим существованием в значительной степени обязана им и что никакого дальнейшего вклада от них не требуется.
Лоре Строугер пришлось дожидаться Весеннего пробуждения, когда открылись фотолаборатории и она смогла проявить пленку и представить на рассмотрение доказательства, пусть определенно необычные и захватывающие. Хотя это уже не имело значения; Лора полностью сохранила права на ребенка, без каких-либо ограничений.
– Думаю, «Гибер-тех» превратился в такую токсичную торговую марку, что там решили избежать любых судебных разбирательств, – сказала она во время празднования дня Летнего солнцестояния, – а претензии на отданные в залог права на ребенка негативно сказались бы на имидже корпорации.
– А что насчет Трикла? – спросил я.
– Для него все сводится лишь к прибыли и убыткам. Где-то выиграл, где-то проиграл. Он не имеет ничего против.
Лора осталась в Двенадцатом секторе и стала частью команды, вместе с Фоддером, который вернулся после двухгодичного отпуска. Никаких проблем с Фарнесуортами у нас больше не было, а два года спустя Лора спасла мне жизнь, когда я недалеко от Лланигона оказался придавлен опрокинувшимся Снегоходом, за что ее хвалило начальство.
Что же до меня, я продолжал службу в Зимнем консульстве Двенадцатого сектора и через пять лет был назначен Старшим консулом, став самым молодым на этой должности. Сестра Зиготия была бесконечно горда, а когда я в Обжорный четверг посетил Приют Святой Гренеты, даже мать Фаллопия нехотя поздравила меня и подарила коробку драже в шоколаде.
– Поделись с другими, – добавила она.
И по сей день кто-то таинственным образом складывает ночью мое выстиранное белье.
– Это дружеская любезность, – сказала Гретель, когда мы встретились в Весеннее пробуждение плюс два дня.
Служба Консулов уже была распущена, снег и лед растаяли, население возвращалось к нормальной жизни, тощее, голодное, пребывающее в недоумении. Мы заменили Моуди, Роско и Сюзи новыми железнодорожниками, и первый Весенний поезд отбыл от станции Талгарт с опозданием всего 5,6 секунды – впечатляющий результат, но лишь двенадцатый в Весеннем первенстве Центрального Уэльса по пунктуальности.
Без «морфенокса» все, начиная со следующего года, вернулись к снам, и, согласно общему мнению, так стало лучше. Зимняя убыль возросла, но зато больше нет никаких лунатиков, и правительство активно инвестирует в новые стратегии правильного питания, позволяющие набрать достаточный вес, чтобы продержаться Зиму. «Гибер-тех» продолжает работать над созданием новой версии «морфенокса», свободной от побочных эффектов, но пока что безрезультатно. Дон Гектор тщательно оберегал результаты своих работ и хранил этот секрет только в своем спящем сознании, и лишь теперь он поделился им со мной.
Мне нужно хорошенько подумать, как поступить с этой информацией.
Гретель неизменно опережает меня, когда я вижу сон про пляж в Розилли, она играет в свой большой мяч, заливаясь знакомым звонким смехом, теперь уже прочно запечатленном у меня в сознании, а я сижу под оранжевым с красным зонтом внушительных размеров. Теперь под зонтом больше никого нет – предыдущие отдыхающие сейчас полностью счастливы и больше не вспоминают о тех временах, когда сидели под ним.
– Все, чем я являюсь, теперь внутри тебя, – сказала Гретель, когда мы вместе смотрели, как солнце заходит за островок Голова червяка, а волны прибоя колотят по корпусу «Царицы Аргентины», как по барабану. – Ты уж не умирай – найти подходящего хозяина гораздо труднее, чем ты думаешь.
– Я постараюсь.
– Хорошо, – сказала Гретель. – А теперь: что ты усвоил в свою первую Зиму?
Я задумался.
– Я мог был рассказать про преданность и холод, про кексы с глазурью и печальную красоту. Про кодекс чести, который сплачивает вместе зимовщиков, и про одиночество тех душ, которые называют Зиму своим домом. Но, думаю, больше всего меня поразило то, что Зима – это не время года. Это призвание.
– Полностью согласна, – улыбнулась Гретель, и солнце опустилось за Говер.
Опять.
Благодарности
В первую очередь я благодарю вас, мой милый, дорогой читатель, за то, что вы держались со мной на протяжении всего периода 2014–2016 годов, который я теперь называю своим «творческим застоем». То, что вы сейчас здесь (и предположительно дочитали эту книгу до конца, раз вы читаете эти строки), свидетельствует о вашей преданности, и я вам бесконечно благодарен. Я могу лишь принести искренние извинения за то, что такое произошло (я до сих пор пытаюсь понять, почему), и выразить надежду, что снова буду выдавать по книге в год, как это мне удавалось в прошлом.
Спасибо также уважаемой Каролин Мейс из издательства «Ходдер», ни на день не терявшей веру в то, что я смогу выдать новую книгу, и на протяжении всего этого времени бывшей мне непоколебимым оплотом. Также хочу выразить благодарность Андреа Шульцу и Эллисон Лоренцен из издательства «Пингвин», моя особая признательность преданному помощнику Уиллу Френсису, которому помогает команда агентства «Джэнклоу и Несбит».
Джон Вутен снова согласился проверять для меня факты («да, Джаспер, в принципе такое возможно») и помог мне с теоретическими аспектами функционирования Чугунков и Вихревых орудий.
Джош Лэнди в этой книге реальное лицо, и очень привлекательное. Образ «Джоша» в этой книге был выставлен на аукцион с целью собрать средства на поддержку Талгартской школы, и мы благодарим Джоша Лэнди за его щедрость. Я хочу, чтобы Джоша знали не только за то, что «твое имя упомянуто здесь»; он принялся за работу с удовольствием, и многие реплики книжного Джоша принадлежат ему самому – большое ему спасибо за то, что он упростил мне жизнь.