оящие слоновьи ноги. Из этих же листьев сшиты синтетической нитью, на которую Тим распустил такелажные сети бота, стены хижины. Тильда – тёплая планета, а тратить энергию модуля на постоянную вентиляцию, по меньшей мере, недальновидно. В хижине два лежбища – из тех же листьев, и грубо сколоченный стол. И ещё один, на который перемещена минилаборатория из бота. Толстый пучок кабеля тянется по земле и исчезает в брюхе корабля. Лаборатория энергоэкономна – только поэтому Тим не возражает против этих, никому не нужных опытов с почвенными бактериями, атомарным составом скалистой породы или направлением вращения частиц местной воды. Чем бы дитя ни тешилось…
Он возвращается в хижину, ложится на листья, пахнущие терпко и чуть горько. Так пахнет потерянный рай… Смотрит в худую спину Риа.
– Спокойной ночи! – не оборачиваясь, говорит она, и Тим чувствует, что женщина улыбается.
– Спокойной ночи.
Он всегда засыпает мгновенно. Привычка экономить время – хорошая привычка. Но мысли продолжают заведённый бег по кругу, словно он сам – по обводному коридору «Лагуны»…
… Мир, в котором во главу угла ставится индивидуальность субъекта – с высоты та же толпа, то же стадо баранов. Тим может бежать быстрее, прыгать выше и играть в минибол ловчее всех на борту, но он никогда этого не делал. Будь таким же, как и другие – и люди будут любить тебя, и говорить, что ты хорош, не исходя завистью и гневом. Иисуса распяли не за то, что он призывал к любви, а за то, что слишком отличался от толпы. И тогда толпа выдавила его из своего тела, распяв и вознеся на кресте.
Почему в тот день в боте оказалась не рыжеволосая Лисс из команды гидропоников или блондинка Гатя из расчётного сектора? Почему женщина – не мужчина? С мужчиной можно молчать вечность, с женщиной любая минута тишины становится двусмысленной…
Почему ЭТА женщина?..
…Тим открывает глаза. В комнате темно, лишь слабо фосфорицирует татуировка на его коже.
– Я летаю с тобой вот уже три года, – слышится голос, бьётся кубиком льда в стакане, – но ничего о тебе не знаю. Откуда ты?
Он мог бы рассказать ей многое о закрытом исследовательском секторе Земной федерации, находящемся за Ураном. DiT 767 – значится в закодированном сообщении на его предплечье. Но вместо этого Тим бубнит заученным до оскомины тоном сведения, которые не просто знает наизусть. Они отпечатаны на его сетчатке, выжжены на оболочках мозга.
– А теперь спи! – внимательно выслушав, говорит Риа.
И Тим понимает – она сопоставляет факты, ищет несостыковки и… не находит. Проклятые роботы с научным типом мышления! Он уже готов ненавидеть её, каждый сантиметр гладкой светлой кожи, каштановые локоны, бледную струнку губ, круглые глаза! Надо было вытолкнуть её из бота и улететь самому, но… Он не мог! У него есть правила, по которым он живёт, законы, по рельсам которых катится его существование. И всё же… Почему она?..
Спустя год с катастрофы «Лагуны»
Они сидят бок о бок на верхушке каменного обломка. Чёртов палец Тильды безуспешно грозит закатному небу с границы леса и степи. Пространство, накрытое скатертью темноты с ажурным узором из светящихся ночью цветов, воспринимается не простором, а глубиной. И звёзды над головой…
– Ты веришь в бога? – тихо спрашивает Риа.
За прошедшее время они сменили несколько стоянок, когда выяснилось, что Тильда любит пошутить, каждые три‑четыре цикла заливая себя ливнями, настоящим половодьем затопляющим землю. В лесу позади, в верхней части скалистого нагорья, есть уютная лощина, укрытая естественным каменным козырьком от хлябей небесных. Бот со всеми предосторожностями заведён внутрь и превращён в кладовую. Кроме столов интерьер обогатился настоящими кроватями, табуретами и даже парой кресел, укрытых шкурами местных грызунов, которых Риа почему‑то прозвала суриками.
«А мне положено в него верить?» – думает Тим, а вслух отвечает:
– Я верю, что всё не случайно. Верю в план, которого люди не видят и не поймут.
– А я не верила! – говорит Риа. – У меня просто не было времени подумать, проанализировать историю.
Тим отворачивается. Ну почему так необходимо анализировать? Почему нельзя просто жить и принимать жизнь такой, какая она есть?
– А теперь появилось? – чтобы не молчать, спрашивает он.
Если что и стоит анализировать на Тильде, так это предполагаемое время начала гона у местных хищников. У них вытянутые собачьи головы, обрамленные хватательными щупальцами, похожими на змей Медузы Горгоны, тяжёлые загривки и длинные стремительные тела. И от них очень сложно скрыться. За сходство с изображениями египетского собакоголового бога Риа прозвала тварей анубисами. Но потом буква «а» куда‑то делась, а наименование «нубисы» прижилось. В период гона лучшая самка выбирает того самца, который натаскает и сложит в кучу у своей норы большее количество дичи. Дичь – это всё то, что самими нубисами не является. А значит, и Тим, и Риа…
Едва начнётся гон нубисов, людям придется забираться в лощину и заваливать вход камнями, превращая убежище в неприступную крепость. И держать наготове лазтер. Тот самый, который Тим берёг, как зеницу ока. Именно оружие спасло им жизни, когда они столкнулись с гоном в первый раз. Лазтер позволил добежать, отстреливаясь, до спасительного бота и укрыться от обезумевших тварей за его толстыми стенами, отсекшими запах живой пищи. Тогда нубисы оставили их в покое, прихватив тела сородичей с лучевыми отметинами на шкурах. На алтарь любви сгодились и ещё тёплые собратья.
– Теперь у меня целый фрегат времени! – усмехается Риа.
Тим возвращает себя к разговору и замечает глубокую морщинку горькой усмешки в уголке её губ. Как давно она появилась там?
– Да что там… флагман! – продолжает женщина. – Я впервые не знаю, чем его занять…
– И ты решила занять его мыслями о боге? – смеётся Тим.
– А ты можешь предложить что‑то получше? – неожиданно огрызается она.
Тим разворачивает её лицом к себе. Прижимает и гладит по волосам. Почему нет? Когда женщина – единственная по умолчанию, не это ли можно назвать настоящей любовью? И что есть бог, как не…?
Риа касается его губ своими. Странное ощущение. Смешное и неприятное одновременно. Словно земной мотылёк бьёт крыльями в зажатой ладони.
– Ты думаешь – так? – спрашивает она и смотрит снизу вверх. Взгляд тёмен и древен, как базальтовый костяк Земли. – А если после мы возненавидим друг друга?..
– Тшш… – теперь он прикасается губами к её, заставляя замолчать.
Что такое ненависть, как не обратная сторона любви? И что такое любовь, когда судьба отобрала другие варианты?
Нежно, бережно, он повторяет губами все её движения. Одна планета… одна женщина… одна судьба… Почему нет? Не стоит отчаиваться раньше времени.
Позже, в убежище, оба лежат на узкой кровати, сплетя руки и ноги сетью, в которую пойманы сердца. Тим знает, что делать дальше. Теоретически. Риа вскидывается и пристально смотрит в его лицо. Женская интуиция сродни мужской мудрости, не так ли?
– Ты девственник!
– Бога ради! – морщится в ответ Тим. – Прекрати!
Она перекатывается через него и хохочет, оказавшись сверху и запрокидывая голову.
– Значит слухи о Казанове Тиме – только слухи?
Он прижимает её к себе, удерживая за затылок, и пытается говорить, не отнимая рта у рта:
– За… мол… чи…
Затем с явной неохотой отстраняется, пристально смотрит в глаза и добавляет:
– И не вздумай анализировать мои детские комплексы!
Риа запускает пальцы в волосы на его затылке и отвечает неожиданно серьёзно:
– Не буду, Тим. Даже не думала!
Спустя восемь лет с катастрофы «Лагуны»
Рыжие лианы переползли через расщелину и сплелись так крепко, что ни дождь, ни нубис не заметят убежище. Вот уже пять лет минилаборатория включается от случая к случаю, а бот кажется вросшим в скалу. Впрочем, иногда Тим заходит внутрь: досконально проверяет все системы корабля и долго смотрит на блок связи, который пытался оживить в течение последних лет, словно младенца с остановкой дыхания. Младенца, чья пуповина перерезана навсегда.
Вот и сейчас Тим стоит, привалившись плечом к переборке, и смотрит на мёртвый блок.
– Я знаю, почему ты прячешься здесь! – слышится голос Риа за спиной. – Это из‑за того, что ничего не выходит с ребёнком, да?
Он молча пожимает плечами.
Её щека прижимается к его спине. Мокрая щека…
– Я проходила полное обследование перед полётом. С моей репродуктивной системой всё в порядке. Ты тоже проходил… должен был… Если бы что‑то пошло не так, тебе должны были сказать!
Не слишком ли много производных от существительного «долг»? Ему сказали. Раньше, гораздо раньше и совсем не то, что Риа имеет в виду. Неужели она никогда не научится просто жить? Неужели так и будет копаться в себе и окружающих, как в пробирках с лабораторным материалом?
– Хочешь, я активирую лабораторию и проведу тесты? – не унимается женщина. – Здесь гравитация немного больше земной, быть может, это сказывается на активности сперматозоидов? Если это так, я согласна провести ЭКО… Я на всё согласна…
Ну как ей объяснить? Как взломать программу, побуждающую препарировать всё вокруг?
– Зато я против! – резко бросает Тим и выходит из бота, едва не задев Риа плечом.
Прихватывает лук и стрелы с кремниевыми наконечниками и уходит в лес на целый день.
А вечером она говорит ему за ужином, так и не притронувшись к еде:
– Ты прав, Тим. Это я – дура! Какое будущее ждёт здесь наших детей? Будущее кроманьонцев? Дикарей? Палка‑копалка вместо производственного комплекса, копьё – вместо лазтера? Мы живём людьми и умрём людьми. А они? Кем они проживут и что оставят после себя?
И кубиков льда в стакане больше, и больше, и больше…
Конечно, она ничего не поняла!
Тим накрывает её руку своей.
– И это тоже, Риа, – примирительно говорит он. – И это тоже…
Женщина смотрит на него, и надежда вспыхивает в зрачках маленькими сверхновыми.