Ранним утром дежурный офицер вызвал Марка в штаб-квартиру. В одной из камер он обнаружил на полу своего солдата, избитого, из носа еще текла кровь. Дежурный центурион — по счастью, им оказался Целий, единственный, не считая Руфия, друг Марка среди офицеров, — с сожалением покачал головой:
— Боюсь, он предсказуем. Нужно всего лишь найти подходящий рычаг, чтобы натянуть, удачную насмешку, чтобы спустить, и он ринется вперед, как камень из катапульты. Его предупреждали, штрафовали, пороли, наказывали нарядами на несколько недель… ничего не помогает. Если пойти к Дядюшке Сексту, его ждет новая порка, похуже прежних, и, скорее всего, позорное увольнение…
Марк посмотрел сквозь толстые прутья, пытаясь оценить скорчившегося у стены мужчину. Он уже узнал несколько имен и характеров, скрытых за ними, но этот человек оставался лишь смутным лицом во второй шеренге на плацу.
— И что же сейчас послужило рычагом?
— Мы не знаем. Он не говорит, а те парни, которые выбили из него сопли, стоят на своем. Он, мол, забежал с улицы и набросился на них без всякой причины или предупреждения, когда они пили в таверне. Это может оказаться по крайней мере полуправдой. Думаю, ты не удивишься, если узнаешь, что оба парня — люди Нужника.
— Хм. Открой дверь и пусти меня к нему.
Целий удивленно посмотрел на него.
— Ты уверен? Когда он был в таком состоянии в последний раз, то сломал человеку руку.
— Думаешь, я с ним не справлюсь?
Лицо Целия растянулось в неуверенной улыбке. Он снял с пояса налитую свинцом дубинку и многозначительно постучал по тяжелому набалдашнику.
— Ну ладно, если ты так решил… Если он начнет озорничать, крикни, я зайду и вновь познакомлю его с лучшим другом дежурного офицера.
Он открыл дверь, заключенный не пошевелился. Марк прислонился к косяку, дожидаясь, пока Целий скроется в своей крошечной каморке. В караулке рядом с кабинетом дремало с десяток мужчин; они тесно, как горошины в стручке, сидели на скамье. Тишина в здании казалась зловещей, возможно, потому, что обычно в нем весь день кипела жизнь.
— Рядовой Август?
Никакой реакции.
— Циклоп!
Теперь солдат поднял глаз. Секунду он смотрел на офицера, потом фыркнул и снова опустил голову.
— Какой это раз, рядовой? Третий? Четвертый?
— Шестой.
— Шестой, центурион. Как тебя наказывали?
Вопрос задавали часто, и мужчина механически процитировал:
— Десять ударов, двадцать ударов, двадцать пять ударов и двухнедельное жалованье, тридцать ударов и две недели свободного времени, пятьдесят ударов, пятьдесят ударов и три недели свободного времени, пятьдесят ударов, месячное жалованье и месяц свободного времени… центурион.
Произнося эту литанию, он поднял голову; в единственном глазу, недавно мутном от боли, зажглась искорка.
— И ни одно наказание не удержало тебя от драки… Так скажи, Циклоп, почему ты дерешься?
Мужчина равнодушно пожал плечами, казалось, он даже толком не понял вопрос.
— Я ни от кого не потерплю всякого говна.
— Насколько я слышал, ты получил порцию «говна» почти от всех. Они достают тебя и подстрекают на драку, а ты ведешься, после чего тебя бьют и вдобавок отправляют на стол для порки как зачинщика. — Марк покачал головой. — Так что же на этот раз?
Глаз Августа снова затуманила боль, и на секунду центуриону показалось, что солдат сейчас заплачет.
— Филлида.
— Женщина?
— Моя женщина. Она бросила меня, ушла к солдату из Пятой. Он и его приятели ржали надо мной…
— Главным образом для того, чтобы получить предлог избить тебя. Ты дал сдачи?
— Врезал им пару раз.
— Хочешь обидеть их всерьез?
Циклоп с подозрением взглянул на него.
— Как?
— Просто. Только скажи мне, кто еще видел, как они травили тебя.
— Я не стану свидетельствовать против них.
— Я уже понял. Сам разберусь с этим, неофициально, но мне требуется имя, с которого можно начать.
Циклоп обдумал просьбу со всех сторон и наконец ответил:
— Маний, из Четвертой. Он был в таверне. Он из моей деревни.
Марк отправился будить Дубна. Он подождал, пока мужчина плеснет себе в лицо ледяной воды, и только потом подробно описал ситуацию. Бритт ответил просто:
— Пусть пропадает. Оставь его Дядюшке Сексту. Этот человек — помеха, он портит общую дисциплину.
Марк прислонился к стене комнатушки и устало потер щетину.
— Нет. Оставить его на старшего центуриона — значит, признать, что мы не в силах сами присмотреть за своими людьми. Ты хорошо знаешь этого Циклопа?
— Достаточно. Его сердце отравлено, переполнено гневом.
— Он воин?
— Сражается яростно, но ему не хватает… самообладания.
— И если мы с этим справимся, он будет хорошим солдатом?
— Ага, — неохотно согласился бритт.
Марк не обратил внимания на его интонацию.
— Хорошо. В таком случае мне нужна твоя помощь. Давай на этот раз дадим ему реальный шанс измениться.
Дубн расчетливо взглянул на него.
— Хочешь разбудить Деда?
Марк отрицательно покачал головой.
— Нет, хотя я бы с удовольствием выслушал его совет. В этом деле он должен оставаться нейтральным, а если он узнает, ему трудно будет не вмешаться. Это проблема Девятой, и Девятая сама с ней справится. Своим способом.
— Это как?
— Сначала нам нужно поговорить с одним парнем из Четвертой. Хорошо, что стражей сегодня командует Целий, нам не придется его будить.
Юлий проснулся от громких ударов в дверь. Он сонно выбрался из постели и поплелся открывать. В ярком лунном свете фигура Марка была хорошо видна, и когда Юлий узнал юношу, раздражение сменилось неприязненным рычанием:
— Чего тебе надо, щенок?
Марк сделал знак и отступил в сторону. В дверях показался Дубн, в его руках висело двое полубессознательных солдат. От усилий могучие бицепсы бритта вздулись. Один глаз немного заплыл, но других повреждений заметно не было. Он сбросил солдат под ноги Юлию, заставив центуриона отступить назад, и только потом заговорил:
— Должно быть, старею. Год назад ни один из них не успел бы и пальцем меня тронуть.
Юлий захлебнулся от ярости. Он выскочил наружу, не замечая холодного воздуха, и набросился на Дубна:
— Какого хрена ты тут сделал?
Марк встал рядом со своим оптионом и зло прищурился.
— Он, брат-офицер, в точности вернул этим людям то, что они сделали сегодня вечером с солдатом из моего подразделения. У меня есть свидетель, который поклялся, что Августа спровоцировали. Из предыдущего опыта они отлично знали, как его задеть. Сейчас мы всего лишь сравняли счет. Если ты попытаешься предпринять в связи с этой историей что-нибудь еще, мой свидетель обещал выйти и рассказать все.
— Хочешь запугать меня? Ни один человек из этой когорты не станет свидетельствовать против другого.
— Выбирай сам. Но единственный способ узнать — испытать меня. Юлий, все это можно прекратить прямо сейчас. И тихую войну против моей центурии, и твои попытки повернуть моих людей против меня. Но с этой минуты любая твоя затея вернется к тебе в двойном размере, и неважно, о чем речь. Сколько бы моих солдат ни пострадало, твои получат в два раза больше…
Марк подошел вплотную к Юлию. Тот врос в землю, увидев стиснутые челюсти и раздувающиеся ноздри юноши.
— …а если ты захочешь пообщаться лично, я встречусь с тобой на плацу для небольшой тренировки, с оружием или без него. Если у тебя есть что-то ко мне, то разбирайся со мной!
Он развернулся и пошел прочь. Дубн молча поднял бровь и двинулся следом, оставив онемевшего центуриона Пятой стоять у дверей.
На следующее утро, сразу после построения, префект Эквитий и старший центурион уселись разбирать дело Циклопа, рассматривая все обстоятельства, пока нарушитель стоял перед ними по стойке «смирно». Когда были изучены голые факты, Фронтиний спросил Циклопа, желает ли он что-то сказать до вынесения приговора. К удивлению офицеров, привыкших к его обыкновению молчать как камень, солдат, глядя в пол, пробубнил ответ:
— Господин, я прошу моего центуриона говорить за меня.
Префект и старший центурион переглянулись.
— Хорошо, рядовой Август. Центурион?
Марк, держа шлем на локте, шагнул вперед и вытянулся.
— Префект. Старший центурион. Мое представление от лица рядового Августа несложно. По его словам, драка была спровоцирована, но это не относится к делу. У него больше записей о дисциплинарных нарушениях, чем у любого другого солдата Девятой, и я уже сказал ему, что не допущу такого. Я считаю, он может стать хорошим солдатом, но только если научится держать себя в руках. Посему мои рекомендации таковы: не назначать порки, не отстранять от учений и не присуждать к тому, что помешает его обучению. Вместо этого лишить его той суммы жалованья, которую вы сочтете подходящей, и свободного времени на подобающий срок. Если он снова нарушит дисциплину, то уволить его из когорты — он бесполезен и для меня, и для любого другого офицера, если не способен справиться со своим характером.
Фронтиний помолчал, а потом повернулся к трибуну:
— Я согласен. Я уже насмотрелся на этого солдата на столе для наказаний. Рядовой Август, ты оштрафован на месячное жалованье, лишен свободного времени на месяц и назначен дежурить в бане в качестве дополнительного наказания. Кроме того, на три месяца тебе запрещено покидать расположение когорты, исключая исполнение обязанностей в составе центурии. Ты понял?
Циклоп коротко кивнул.
— Хорошо. Свободен.
Снаружи штаб-квартиры Дубн ухватил Циклопа за ворот, ткнул ему пальцем в грудь и перешел на их родной язык, желая, чтобы солдат все понял.
— Это была офицерская версия. А сейчас — моя. Ради тебя центурион сунул яйца под нож, поставил свою репутацию на твое будущее поведение. Облажаешься еще раз — и ты не просто создашь проблемы центуриону, из-за тебя он может вылететь из когорты. Если не справишься со своим поведением, со службой попрощаешься не ты один. И тогда я отметелю тебя так, что ты в жизни не отыщешь свои гребаные яйца. Ты. Меня. Понял?